Глава 6 АЛТАЙСКИЕ КАРТИНЫ

Глава 6

АЛТАЙСКИЕ КАРТИНЫ

Снова замелькали сибирские пейзажи.

Березовые колки Барабинской степи сменялись озерами, ковыльные гривы травянистыми болотами. Озера без стока, но с вкусной чистой водой и желтыми песками на дне привлекли внимание Семенова; ведь географы были убеждены, что всякое озеро, не имеющее стока, превращается в соленое. Семенов вылезал из тарантаса, проверял на вкус воду, осматривал берега. И думал: «Этот вопрос мог быть разрешен только внимательным и притом сравнительным изучением пресноводных озер Барабинской степи и соленых Киргизской».

На третий день перед ним возникла величественная пойма Оби. Ленточный бор на берегу резко оттенял степные дали и был как бы форпостом сибирской тайги.

Переправа через Обь продолжалась весь день. Паром долго тянули бечевой вверх по реке, иначе могучее течение снесло бы его далеко от места высадки. На середине Оби Семенова застигла гроза. Синие молнии, дикий грохот, проливной дождь и ревущая под грозою река не пугали сибиряков. Паромщики посмеивались, поругивались, но при особенно сильных раскатах грома все же крестились.

Трижды пришлось Петру Петровичу переправляться через одну из величайших рек земли. Третий раз Обь появилась перед ним у Барнаула. На спуске к барнаульской переправе он с радостью записал: «Встретил роскошные азиатские растительные формы: астрагал, солонечник и душистую желтую лилию».

В Барнауле он задержался на двенадцать дней. Время ушло на знакомство с заводами, геологическими, палеонтологическими, археологическими коллекциями Алтайского горного округа, на покупку дорожного снаряжения.

Петр Петрович сошелся со многими горными инженерами — Полетикой, Самойловым, Давидовичем-Машинским. Начальник горного округа Андрей Родионович Гернгросс принял его радушно. Узнав, что Семенов решил побывать на рудниках Алтая, Гернгросс написал управляющему Змеиногорскими рудниками, чтобы он помог путешественнику. А сам подарил Семенову походную палатку.

— Необходимейшая вещь и на Алтае и на Тянь-Шане. Не раз обо мне вспомните, — шутил Гернгросс, когда подарок укладывали в тарантас.

20 июня Петр Петрович увидел в синей дали Алтайские горы.

— Сопки дымятся, — сказал ямщик, показывая кнутовищем на отдельные вершины: их местные казаки называли Вострухой, Речихой и Игнатихой.

Ф. П. Врангель.

В. И. Даль.

Здание, в котором помещалось Русское географическое общество.

А. Гумбольдт.

Над вершинами курились тонкие белые облака. Издали горы напоминали действующие вулканы. Тарантас катился по цветущей долине. Черемуха пронизывала воздух ароматом опавших лепестков, горные склоны светились зеленым блеском берез. С неба струился звон жаворонка — стояло свежее алтайское утро: «Гигантские травы были так высоки, что всадник на лошади, едущий по узкой тропинке, утопал в них до пояса. Утренняя роса была так обильна, что падала с трав на меня дождем. Масса гигантских растений была оживлена разнообразными и отчасти яркими красками роскошных цветов…»

Сорок дней провел Семенов в долинах и горах Алтая. Он побывал на всех рудниках Змеиногорской группы и на всех — расположенных по Ульбе и Убе. Самые разные стороны жизни казаков и староверов-поселенцев, вся алтайская природа интересовали молодого путешественника.

Его интересует, как осваивались на Алтае первые поселенцы. «Природа, богатая водой и строительными материалами, не препятствовала расселению всюду и поощряла развитие сельского хуторского хозяйства, но, несмотря на это, переселенцы, которые начали водворяться в Алтае с начала второй четверти восемнадцатого века, располагались довольно крупными селениями».

Он объясняет это тем, что «процесс водворения и расселения русского населения находится во власти и прямой зависимости не только от свойств переселяющихся, но и еще более от местных условий страны».

Борьба с дикими силами природы была не под силу одинокому поселенцу. Казаки сообща захватывали земли, совместно расчищали их для посевов. Устраивали общие выгоны для скота. Вместе защищали свои жилища от нападения кочевников, от хищных зверей.

Староверы шли в самые глухие алтайские чащи, укрываясь от религиозных притеснений. Обычно бежали они «за камень» — через горы в благодатные долины реки Бухтармы. Но и староверы вместе боролись с природой.

Семенов посещает старообрядческое село Секисовку. Секисовских жителей называли «поляками»; их предки от притеснений патриарха Никона эмигрировали в Польшу. После раздела Польши Екатерина Вторая выселила старообрядцев на Алтай. «При въезде в Секисовку меня поразили некоторые особенности в одежде и жилищах обитателей этого селения. Головные уборы женщин состояли из низких кокошников, грациозно обернутых легкой белой повязкой, придающей всему головному убору вид тюрбана; рубашки их и паневы были красиво вышиты красными шнурами. Внутренность их жилищ отличалась замечательной чистотой; некрашеные деревянные полы были тщательно вымыты. Мебель, в особенности шкафы, а также потолки и стены были выкрашены яркими красками».

Он записывает в путевой дневник этнографические приметы, яркие бытовые словечки казаков и староверов. Казаки любой горный хребет называют «уралом», отдельные вершины — «сопками», а старообрядцы глаголу «доказать» придают смысл сообщения. В его дневнике появляются записи о жестокой эксплуатации крепостных рабочих на рудниках.

Для Семенова нет мелких или несущественных фактов и явлений в малоисследованной стране. Все интересно, важно, значительно, все приобретает научный интерес. «На берегу речки Локтевки я встретил первые обнажения твердых горных пород Алтая: это были серые порфиры, на скалах которых росло типичное алтайское растение — патриния… Гериховский холм, осмотренный мною, состоял из порфира, брекчии и известняков. В этих последних я, к большому удовольствию, нашел множество окаменелостей девонской системы… Сугатовская гора состояла из порфира, прорезанного штоком чистого железняка и заключавшего еще много охристых рассыпчатых руд…»

Еще в Петербурге и Берлине он слышал о необыкновенной красоте Колыванского озера и фантастических формах его скал. Колыванское озеро пользуется мировой известностью. Нет такого путешественника, побывавшего на Алтае и не посетившего озера.

Семенов едет на Колывань. Удовлетворенно и горделиво отмечает он, что скалы имеют соперников лишь в Брокене на Гарце. Но его интересует не одна фантастическая красота озера. Он находит водяной орех — чилим, изобильно растущий в заливах и бухтах Колывани. Дикая татарская жимолость и красивые бледно-желтые касатики напоминают ему, что «он находится уже в глубине Азии».

Географ и геолог, этнограф и ботаник живут одновременно в душе его. Комплексный метод исследования природы все больше привлекает его внимание. Александр Гумбольдт первый из европейских путешественников применил этот метод исследований. Семенов стал первым русским географом, использовавшим комплексные исследования на практике. Он проникает в суть географических, исторических, экономических явлений. Проверяет научные труды и гипотезы своих предшественников, принимая или отвергая их после долгих наблюдений и размышлений.

Из частностей, из мелких подробностей он воссоздает общие картины природы. И картины эти покоряют точностью, зоркостью, красочностью наблюдений. «Спуск наш с гранитных гор был длинный и крутой, по наклонной плоскости с быстрым падением, мимо глубокого оврага.

Весь скат порос роскошной растительностью необыкновенно высоких степных трав, между которыми выделялись красивые крупные розовые цветы хатьмы и стройных диких мальв, густые пучки ковыля и крупные поникшие соцветия чертополоха. Нижняя часть заросла густым кустарником, между которым характерный алтайский волчеягодник наполнял воздух ароматом своих бело-розовых цветов.

За широкой котловиной, спуск в которую живо напомнил мне, хотя не в столь грандиозном виде, один из спусков в Валлезскую долину Верхней Роны, вдали поднимались высокие Убинские белки…

При спуске в долину с нами едва не случилась катастрофа: бойкая сибирская тройка, запряженная в наш грузный тарантас, понесла под гору на самом крутом месте спуска…

Лошади, уклонившись от дороги, мчались в направлении к крутому берегу. Остановить их не было возможности, но находчивый ямщик, собравшись с силой, повернул их круто в сторону, и они, запутавшись в кустарниках, упали, а экипаж, колеса которого были обмотаны высокими травами, остановился…»

После поездок по Горному Алтаю Семенов направился в Семипалатинск. Заранее предупрежденный о его приезде семипалатинский губернатор выслал навстречу адъютанта Демчинского.

Демчинский повез Петра Петровича к себе на квартиру. По дороге адъютант деликатно предупредил:

— Вас ожидает сюрприз…

Когда Петр Петрович вошел в кабинет, со стула поднялся и шагнул к нему худой, изможденный человек в солдатской шинели.

Семенов вскрикнул и кинулся в объятия Федора Михайловича Достоевского.

Это была радостная для обоих встреча. Достоевский рассказал Петру Петровичу обо всем, что пришлось перенести ему в омском остроге, о том, как живет сейчас в Семипалатинске штрафным солдатом линейного батальона. Теперешняя жизнь его несравненно легче и лучше.

— Меня уважают, со мною дружат и офицеры и администраторы. Спасибо Демчинскому, помог встретиться с вами, — сказал Достоевский.

Они проговорили до полуночи. На рассвете Петр Петрович уже приказал закладывать тарантас. Достоевский пошел к командиру линейного батальона за разрешением на отлучку. Ему хотелось проводить своего друга хотя бы на берег Иртыша.

В полдень 6 августа сытые гнедые лошади вынесли тарантас на песчаный берег.

Иртыш катил свои рыжие, просвеченные солнцем воды. Левый берег, такой же ровный и рыжий, как река, приподнимаясь в сизом мареве августовского зноя, уходил на восток.

За иртышской поймой, за одинокими тополями, на сером голом обрыве темнели минареты, деревянные домишки, лабазы, склады Семипалатинска. Захолустный городишко дремал, изнывая от песка, жары и пыли, и Семенов радовался, что покидает его. Он повернулся к Иртышу, стараясь разглядеть левый берег. Вот с того берега он начинает путешествие в свое еще неясное, но полное захватывающих неожиданностей будущее.

Семенов нетерпеливо шагал по берегу, оставляя на песке четкие, набухающие водой следы. Река с завидным постоянством закрывала ему путь на восток. И вот сейчас у Семипалатинска река снова текла у его ног — живая бесконечная дорога через бесконечные сибирские просторы.

Между тополями и тальниковыми зарослями появилась сутулая фигура. Достоевский шел навстречу Семенову. Обычно бледное, со страдальческими складками в уголках губ и карими печальными глазами, лицо Достоевского имело кирпичный лихорадочный оттенок. Ноздри вздернутого носа устало шевелились, сухие пальцы мелко дрожали.

Они смотрели друг на друга, ища сердечные слова для прошания, и, не находя их, беспомощно улыбались.

— Я тебе завидую, — тихо проговорил Достоевский. — Ты едешь, а мне по-прежнему корпеть в Семипалатинске. Завидую и радуюсь. — Глубоко вздохнув, он спрятал руки в карманы поношенных брюк.

— Потерпи еще немного, Федор Михайлович. Семипалатинский губернатор сказал мне, что со дня на день ожидает приказа о твоем освобождении, — ободряюще ответил Семенов. — Как я буду счастлив, когда ты станешь свободным! — воскликнул он, беря под локоть Достоевского.

— Барин, уже можно переправляться, — долетел до них зычный голос конвойного казака…

Паром с тарантасом, казаками, лошадьми стремительно отодвигался от берега. Семенов, перегнувшись через перила, размахивал шляпой, все кричал, все кричал Достоевскому, вместе с берегом отодвигавшемуся назад.

Паром со скрипом причалил к левому берегу. Казаки вывели лошадей, выкатили тарантас.

Семенов взбежал на обрывчик и увидел безграничную Киргизскую степь.