Глава 31 ТЯН ШАНСКИЙ — ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 31

ТЯН ШАНСКИЙ — ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА…

Была весна 1906 года.

Зеленый ветер с Невы продувал Васильевский остров. В старом доме шелестели листьями араукарии, спокойно цвели драцены. Красные чаши тюльпанов освещали затемненные уголки, азалии покачивались у картин.

Петр Петрович, шаркая туфлями, переходил от картины к картине, останавливался, склонял набок голову, любуясь своей коллекцией. Шестьдесят лет собирал он эти картины по всем антикварным лавкам и аукционам Европы. Теперь его коллекция «маленьких голландцев» считается лучшей в мире. Она уступает лишь коллекции нидерландской живописи, хранящейся в Эрмитаже. Но Петр Петрович собирал картины таких голландских мастеров, которых нет и в Эрмитаже. На французском языке уже вышел каталог его картин под названием «Семеновской коллекции». Иностранные музеи и коллекционеры зарятся на его коллекцию. Подсылают агентов — может быть, продаст.

Он отвергал все соблазнительные предложения.

— Моя коллекция принадлежит России…

Его не интересовала баснословная цена, предлагаемая иностранцами. «Моим картинам пора перебираться в Эрмитаж», — думал он, заканчивая осмотр. «И Рембрандта, и Рейсдалей, и Ван Гойена, и Темпеля, и Гальса-Младшего — всех без исключения в Эрмитаж. Но сегодня у меня особенный день».

Сегодня у него действительно особенный день — пятидесятилетие путешествия на Тянь-Шань. Географическое общество назначило на сегодня торжественное собрание своих членов.

Да, неудержимо протекло время! Ему уже стукнуло восемьдесят лет, из них большую половину он отдал Географическому обществу. Подумать только, пятьдесят лет назад, в такой же зеленый день, он приближался к Тянь-Шаню. Был молод, здоров, силен. Был обуян любовью к жизни и творчеству.

Петр Петрович подошел к зеркалу. Совершенно снеговая голова, такие же бакенбарды, густая сеть морщин на лице. Впалые щеки, желтый от возраста лоб. Он поднимает перед зеркалом руку, растопыривает пальцы. Пальцы мелко дрожат — не от болезни, от старости. И лишь одни глаза — черные, ясные — сохранили молодой блеск. Он устал стоять перед зеркалом, опустился в кресло. Опять посмотрел на дряблые руки. Десятки тысяч книг, документов, рукописей перевернули бедные старые руки.

Он прямо с креслом повернулся к столу. Огромный ворох приветственных телеграмм, писем, визитных карточек. Поздравления идут уже несколько дней, и нет им конца. Как будто ему сейчас очень нужен этот поток хвалы. Петр Петрович взял первое попавшееся письмо. На конверте — томский штемпель, знакомый почерк. Григорий Потанин.

От чистосердечного Потанина можно ожидать только светлых слов. «Мне всегда приятно вспоминать, что мои надежды когда-нибудь увидеть берега Куку-Нора вырастали в вашем кабинете. Кусочек вашей азиатской программы вы предоставили и мне».

Петр Петрович отложил письмо Потанина. Вот и Григорию за семьдесят лет, а не стареет. Что еще принесла почта, кроме поздравлений? Юбилейные поздравления похожи на похоронные речи. Покойник был человеком, таланты и добродетели которого… Из массы писем он вытаскивает узкий длинный конверт. Осторожно разрезает его костяным ножом.

Письмо от московского богача Федора Павловича Рябушинского. Рябушинский предлагает снарядить на его средства географическую экспедицию на Камчатку. Интересное предложение. Надо использовать деньги богача на Камчатскую экспедицию. Еще в прошлом году в Географическое общество обращался молодой ботаник Владимир Леонтьевич Комаров. Просил послать его для исследования Камчатки. У общества, как всегда, не было средств, пришлось отказаться от предложения Комарова.

Забыв про свой юбилей, он садится за письмо московскому богачу. Рассказывает Рябушинскому об истории Камчатки, о необходимости изучать этот примечательный, своеобразный край земли русской. «Камчатскую экспедицию должен возглавлять умный, знающий человек. Такой человек есть — ботаник Комаров. Приезжайте в Петербург, милостивый государь, мы быстрехонько договоримся по всем деталям путешествия».

Петр Петрович доволен. Предложение Рябушинского — славный подарок Географическому обществу. Сам Рябушинский собирается участвовать в экспедиции как охотник. Ему хочется пострелять диких гусей в камчатской тайге. Пусть стреляет. Общество не может отказаться от его неожиданной помощи.

Утренний свет переливается на голландских картинах. Смутно поблескивают стеллажи с насекомыми, шкафы с книгами. Портрет Пржевальского словно призывает к новым странствиям. «Не щадите ни сил, ни здоровья, ни самой жизни, если потребуется послужить науке и славе дорогого отечества». Так написал Пржевальский на портрете, подаренном когда-то Петру Петровичу.

Он глубоко вдыхает утренний воздух. А славно жить на земле, даже когда тебе восемьдесят! Еще можно кое-что сделать. Многое можно еще сотворить. Организовать Камчатскую экспедицию, например. Построить новый дом Географического общества хотя бы. Дописать свои мемуары. Чем больше вспоминается незавершенных дел, тем неотложнее и важнее они. Жизнь не признает старости, она требует постоянного действия. Труда и душевной радости требует жизнь. В голове прозвучала поэтическая строка: «Признаю тебя, жизнь, принимаю. И приветствую звоном щита!» Умирающие гладиаторы звенели щитом в честь буйной жизни Рима. Это по преданиям древней истории. Поэт же говорит о каждом человеке, уходящем из жизни и приветствующем новые поколения.

Неслышно входит Елизавета Андреевна. Кладет перед ним новую почту. Целует в лоб, строго журит:

— Ты бы хоть сегодня отдыхал.

— Я и так ничего не делаю, Лиза.

Они смотрят друг на друга и понимающе смеются. Жена уходит, он бегло просматривает приветственные телеграммы, письма: «Эко сыплют поздравлениями. Что тут еще?»

Со славным пятидесятилетием путешествия на Тянь-Шань поздравляют своего почетного члена Российская академия наук и Академия художеств.

Своего почетного члена в этот день приветствуют Московский, Петербургский, Юрьевский, Киевский университеты, Лондонское, Венгерское, Мадридское, Итальянское, Нидерландское, Румынское, Женевское, Бременское, Антверпенское географические общества.

Шлют поздравления своему почетному, действительному, непременному члену Московское общество испытателей природы и Международный статистический институт, Болгарское энтомологическое дружество и Шведское общество антропологии и географии, Американское географическое общество и Петербургский ботанический сад, Географический комитет Португалии и Общество изучения Амурского края, и Русское горное общество, и прочие, и прочие..

Сегодня почему-то грустно лауреату многочисленных премий, кавалеру отечественных и иностранных орденов, старейшему русскому сенатору, всемирно известному географу. Может, оттого грустно, что он на пороге девятого десятилетия своей жизни.

Он поднимается из-за стола и во фраке, при всех регалиях, похожий на золотой иконостас, идет к стеллажам.

Новый, неизвестный вид муравья привлекает его внимание. Он бережно вынимает насекомое, но в кабинет входит Вениамин Петрович.

— Пора собираться на юбилейный вечер…

Рука с крошечным муравьем вздрагивает, почетный член 66 академий, университетов, ученых обществ мира падает на пол. Сын бросается к нему:

— Что с тобой, отец?

— Отойди в сторону. Я обронил ножку муравья…

О его страсти к коллекционированию знают не только родные и близкие. Про эту страсть сочиняются смешные анекдоты. Очевидцы рассказывают:

— С Петром Петровичем опять история приключилась. На аукцион, где картины продавались, он опоздал. Явился, когда там покрикивали:

«Кто больше? Два! Кто больше?..»

Петр Петрович, уверенный, что продают картину, набавляет цену. И получает египетский саркофаг…

— При всех регалиях, при андреевской-то ленте через плечо в базарной лавчонке по грязному полу ползает. Старые картины в лупу разглядывает.

— Что за картина?

Хозяин глаза отводит — картина скабрезного содержания. Петр Петрович краску ногтем поскреб.

— Беру эту вещицу. На вечную красоту пошлость наслоена, но я ее смою.

Знаток. Купил. Редчайшая, говорят, картина…

Его уже давно перестали называть по фамилии, величать вашим превосходительством. «Петр Петрович сказал», «Петр Петрович посоветовал», «Сходи-ка, сударь, к Петру Петровичу»…

Члены Географического общества, представители ученого петербургского мира приветствуют его на торжественном собрании. С трибуны раздаются слова восторга, перечисляются его заслуги.

— Наш дорогой, отзывчивый, удивительный, талантливый, — повторяют ораторы.

Он кусает губы, морщится, пытаясь скрыть недовольство. Слишком много слов в превосходной степени.

— Наш замечательнейший Петр Петрович обладает искусством пробуждать лучшие человеческие качества, укреплять веру в себя, находить свои пути. Петр Петрович открыл Потанина, Валиханова, Пржевальского, других выдающихся путешественников…

«О чем они говорят? — думает он. — Таланты открывают себя сами. Таланту можно только помочь. Куда там — открыл Пржевальского! Он бы и без меня стал Пржевальским».

— Петр Петрович любит и умеет выражать себя в учениках…

«Как же это понимать? — продолжает он думать. — Выражать себя в своих учениках?»

— Идеи Петра Петровича оплодотворили многих его последователей…

С высоты восьмидесяти лет он может усомниться в правде слов, произносимых ораторами. Ничего не скажешь, приятно, что современники славят его. Но нельзя же питаться одними пирожными. Вот если бы сбросить лет сорок с собственных плеч. И отправиться по горным тропам Тянь-Шаня. Дышать бы разреженным воздухом перевалов, любоваться сизой зыбью иссык-кульских вод. Висеть бы над бездонными ущельями. Путник, идущий над пропастями Тянь-Шаня, помни, ты лишь слеза на реснице…

Зал с напряженными лицами отодвигается. Перед ним возникают Киргизская степь, илийские густые, в рост человеческий, травы. Сотрясают землю табуны кобылиц и неисчислимые овечьи отары, на тугом песке следы тигров и кабанов. Цветут серебристые джиды, похожие на шатры, онемевшие в знойном воздухе. В небе плывет на распластанных крыльях беркут. Беркут видит и степь и далекую, еле уловимую снежную стену Небесных гор.

Небесные горы растут и приближаются — протяни руку, и прикоснешься к вечным вершинам…

А председательствующий читает царский указ, и голос его особенно торжествен:

— В честь пятидесятилетия со дня путешествия на Тянь-Шань отныне и навсегда к имени Петра Петровича Семенова присоединяется титул Тян-Шанский…

Зал взрывается аплодисментами. Раздаются приветственные Возгласы, вздымаются руки, сияют глаза. «Отныне и навсегда», — повторяет шепотом Петр Петрович и видит не бушующий зал, а Небесные горы с вершиной Хан-Тенгри. И зеленую ветку с красным огромным яблоком — символом зрелости и красоты тянь-шаньской природы…