Глава 27 ДЛЯ ТЕБЯ, РОССИЯ!
Глава 27
ДЛЯ ТЕБЯ, РОССИЯ!
В молодости у него был девиз: «Единственная добродетель — любовь к человечеству».
Он не изменяет этому девизу и сейчас. Только к первому девизу он добавил новый: «Для тебя. Россия!»
Все, что он теперь делает, что еще думает сделать, все связано с Россией.
Он думал о ее процветании и славе, когда издавал труды многочисленных экспедиций.
Он думал о России, когда представлял ее на международных научных конгрессах в Лондоне и Милане, Париже и Дрездене, в комиссиях, решавших вопросы, имеющие значение для всего земного шара.
В 70-е и 80-е годы прошлого века северные моря и побережья их все еще мало исследованы. На арктических картах по-прежнему оставались «белые пятна».
Петр Петрович понимал огромное значение Ледовитого океана для России. Еще в 1871 году он активно участвовал в работе особой комиссии Географического общества. Комиссия эта составляла проект Большой экспедиции в Ледовитый океан. «Расширение наших сведений об обширном бассейне Ледовитого океана, которое, по всей вероятности, будет сопровождаться открытием в этом бассейне новых островов и земель, должно подействовать самым благоприятным образом на науку в России, возбуждая интерес к полярным странам и вызывая целый ряд новых частных исследований», — писал Семенов.
Проект Большой экспедиции разрабатывали лучшие знатоки русского севера: Кропоткин, Шеллинг, Шренк, Рыкачев и сам Семенов.
Князь Кропоткин составил обстоятельную инструкцию о научных целях Большой экспедиции.
Семенов отредактировал и специальную записку, написанную Кропоткиным для правительства. «Экспедиция должна поставить себе задачею: обозреть возможно большее пространство Ледового Океана и расширить таким образом наши сведения об Океане и его островах».
Семенов и Кропоткин, отстаивая свои идеи об исследовании северных морей, соединяют глубину научного подхода с практическими государственными интересами.
Большая экспедиция должна собрать сведения о землях, расположенных в приполярных морях, измерить морские глубины к северу от Новой Земли, движение и характер льдов, распространение теплого течения и влияние его на арктический лед. Подробно исследовать фауну, «которая должна представлять в высшей степени интересный материал, вследствие столкновения самых разнообразных физических условий (ветви теплого течения, холодного северного течения и течений из рек)».
Правительство отказалось финансировать Большую экспедицию — не нашлось двухсот тысяч рублей.
Петр Петрович не хочет и не может отказаться от заветной мечты. Он просит, спорит, доказывает, пытается убедить царских министров в необходимости Большой полярной экспедиции. Все напрасно! Вместе с князем Петром Кропоткиным он пишет докладную на имя «августейшего председателя Географического общества». Не помогло. Министр финансов от имени «августейшего председателя» сообщил: правительство не находит возможным ассигновать просимую сумму.
«Исследование Северного океана кровно касается русских интересов. В то время, как норвежцы, шведы, англичане, даже австрийцы вторгаются в Северный океан, наши усилия не приводят к желанным результатам», — заявляет Семенов. Он оскорблен и возмущен, но он человек действия.
Петр Петрович обращается за помощью к русским промышленникам М. К. Сидорову и А. М. Сибирякову.
Промышленники долго раздумывают: а что им дадут полярные экспедиции? Им нужны торговые пути и крупные прибыли. Наконец член-соревнователь Географического общества Сидоров соглашается финансировать небольшую экспедицию в Карское море.
Сибиряков в это время посылает пароход с грузом товаров в устье Лены. Он предлагает Географическому обществу послать одного ученого в это плавание. Расходы по командировке миллионер великодушно берет на себя.
Петр Петрович использует скромные предложения промышленников. Он посылает в экспедицию на сибиряковском пароходе «Норденшельд» членов Географического общества.
Проект Большой полярной экспедиции пришлось пока отложить. Интересы же Семенова к изучению северных морей остались неизменными.
— Мы знаем одно, — говорил он князю Кропоткину, — без изучения физических и климатических условий Ледовитого океана невозможно освоить русский север.
Князь Кропоткин — ближайший помощник Семенова по Географическому обществу — был одним из основоположников геоморфологии — науки о возникновении и преобразовании форм земной поверхности. Он был создателем и теории ледникового покрова земли.
Князь Кропоткин многие годы исследовал Сибирь. Пешком, верхом на лошади одолел он в сибирских лесах и горах семьдесят тысяч верст.
Петр Петрович пригласил Кропоткина на работу в Географическое общество. Кропоткин стал секретарем Комитета Севера.
Изучая отчеты полярных экспедиций и морские карты, Кропоткин пришел к неожиданному заключению: между островами Шпицберген и Новая Земля находится неизвестная земля. «На это указывали неподвижное состояние льда на северо-запад от Новой Земли, камни и грязь, находимые на плавающих здесь ледяных полях, и некоторые другие мелкие признаки. Кроме того, если бы такая земля не существовала, то холодное течение, несущееся на запад от меридиана Берингова пролива к Гренландии… непременно достигло бы Нордкапа», — писал Кропоткин.
Петр Петрович заинтересовался предположением князя Кропоткина. Но смелая, оригинальная гипотеза нуждалась в проверке.
Было решено направить на поиски неизвестной земли экспедицию Географического общества. Два года бились Семенов и Кропоткин, ходатайствуя об отпуске средств. Правительство так и не дало денег.
Смелая гипотеза князя Кропоткина подтвердилась самым неожиданным образом.
В 1873 году в северные моря отправилась австрийская экспедиция лейтенанта Вейпрехта. Ничего не зная о научном предсказании Кропоткина, лейтенант Вейпрехт случайно открыл острова, которые назвал Землей Франца-Иосифа.
Возвращение открывателей Земли Франца-Иосифа сопровождалось громкой шумихой. Восторги австрийских газет, фейерверки парадных встреч, гордость властей не знали предела. Тяжелую полярную экспедицию австрийцы превратили в увеселительную прогулку.
В гуле восторгов не слышны трезвые голоса. Мало кто услышал голос участника австрийской экспедиции — самого лейтенанта Вейпрехта, но среди услышавших был вице-председатель Русского географического общества.
Вейпрехт пришел к неожиданному, но очень важному выводу. На опыте своей экспедиции, на примерах других он утверждал:
— Научные результаты арктических путешествий не соответствуют затраченным на них силам, средствам, времени. Отдельные, но случайные наблюдения имеют относительную научную ценность. Каждая экспедиция стремится лишь проникнуть к Северному полюсу, а научные проблемы отодвигает на второй план. Задачи науки требуют придать полярным исследованиям правильный и строго систематический. характер.
Вейпрехт предлагал заменить экспедиции полярными станциями.
— Надо создать такие станции на Шпицбергене, Новой Земле, в Гренландии, в Северной Америке, на побережье Сибири. Полярные станции должны опоясать Северный полюс, — говорил австрийский лейтенант.
Петр Петрович ухватился за идею Вейпрехта и развил ее. Эта идея соответствовала его взглядам на изучение северных морей.
— В создании полярных станций должны участвовать многие государства. Станции будут вести одновременные наблюдения в различных арктических пунктах с одинаковыми инструментами. Лишь при постоянной работе полярных станций наука получит полное представление о полярном бассейне, — заявлял Петр Петрович. — Для достижения общности в изучении Арктики надо созвать международный конгресс заинтересованных стран.
По инициативе Семенова такой конгресс созывается. В нем участвуют Россия, Австрия, Германия, Голландия, Дания, Норвегия, Франция, Швеция. Конгресс вырабатывает подробную программу полярных исследователей, намечает места постоянных станций.
Географическое общество энергично принимается за дело. Русские станции решено открыть на Новой Земле и в устье Лены.
Семенов составил и программу научных работ для Ленской станции. Метеорологические наблюдения занимали в ней одно из первых мест. Большое значение Семенов придавал и магнитным возмущениям, и астрономическим определениям, и топографическим съемкам.
— На долю Ленского отряда выпадает самая трудная задача как по дальности пути, так и по суровости климата, — говорил он в совете Географического общества. — Устье Лены находится по соседству с Верхоянском, где самая низкая температура земного шара, поэтому благосостояние Ленского отряда требует особой предусмотрительности.
Стараниями Семенова Ленскую полярную станцию снарядили лучше других, созданных Европой и Америкой. «Всего более содействовал успеху Ленской экспедиции генерал-губернатор Восточной Сибири Д. Г. Анучин, которому общество выразило свою признательность за широкое содействие, оказанное им экспедиции, избранием его в свои почетные члены».
Первая полярная станция успешно справилась со своими научными заданиями. Зимовщики перенесли голод, морозы, болезни, но не прекращали наблюдений даже в самые суровые дни.
Петр Петрович страшно взволновался, когда капитан Юнгерс сообщил: неподалеку от устья Лены зимовщики нашли труп мамонта.
«Местные охотники говорят, что зверь лежит в полной сохранности на одном и том же месте уже 35 лет», — писал капитан Юнгерс.
Семенов в ответном письме умолял Юнгерса сохранить труп мамонта. Для ознакомления с находкой со станции выехал доктор Бунге. Самоотверженный доктор прожил сорок шесть дней, «поселившись в устроенном из снега балагане». Все эти дни доктор раскапывал глубокие снега вокруг могилы доисторического животного. «От тела мамонта уцелели лишь разрубленные якутами кости, немного мягких частей, волосы и следы содержимого желудка и кишок», — сокрушался Петр Петрович.
— Наша наука лишилась замечательного экспоната, — говорил он своему новому сотруднику, географу и антропологу Черскому. — Когда-то еще представится такой удивительный случай? Если же снова найдется труп мамонта, кто из петербургских ученых поедет в сибирскую даль?
— Я поеду, Петр Петрович, — ответил Черский. После Ленской полярной станции была открыта Новоземельская.
Русские полярные станции «значительно подвинули вперед наши познания о физических и климатических условиях нашего Северного океана. Но вопрос о дальнейшем его исследовании, предвосхищаемый у нас нашими полярными соседами на западе и востоке — шведами и американцами, стоит еще открытым, — писал Семенов. — Русскому географическому обществу, уже во втором полувеке своего существования, придется снова, и притом с еще большим успехом, заняться физической географией тех полярных морей, климатическое влияние которых ощущает вся русская земля».
А исследования русских ученых на северных окраинах и в Сибири приносили все новые и новые материалы. С удивительной быстротою накапливались географические сведения огромной научной ценности. Географический лик Азиатского материка прояснялся все ярче, все резче.
Требовались новые дополнения к «Землеведению Азии». Семенов решил перевести пятый и шестой тома книги Риттера. К этой работе он привлек Ивана Дементьевича Черского.
Сын литовского дворянина Черский участвовал в Польском восстании и был сослан в Сибирь на вечное поселение.
Сначала в Омске, потом в Иркутске Черский упорно занимался самообразованием. Без посторонней помощи изучил антропологию, географию, геологию. Талантливому юноше помог Григорий Потанин, живший в то время в Сибири. Он же рекомендовал Географическому обществу использовать Черского для изучения Байкала.
Исследование Байкала утвердило за Черским имя выдающегося ученого. По настоянию Петра Петровича общество наградило Черского золотой медалью. Петр Петрович долго ходатайствовал перед царским правительством о помиловании Черского. И добился. Черскому разрешили жить в Петербурге.
Бывший царский поселенец получил, наконец, возможность работать рядом с крупнейшими русскими учеными. А ученые встретили его как достойного собрата, советовались с ним, отдавали ему на суд свои труды. Он был обаятельным и сердечным, этот бледный, больной, истерзанный царской ссылкой человек. Он знал, что болен туберкулезом и что астма постепенно душит его. Он боялся умереть раньше, чем успеет закончить свой труд по исследованию Восточной Сибири.
Забывая о болезнях, он работал по шестнадцати часов в сутки. По ночам, сидя над рукописями, обобщал факты, анализировал их, выдвигал и отвергал собственные гипотезы о строении Азиатского материка.
Черский с радостью согласился писать дополнения к Риттерову труду. Пять лет работали Семенов и Черский над пятым и шестым томами «Землеведения Азии». Как и раньше, переводчики и дополнители не были только комментаторами чужого труда.
Пятый и шестой тома «Землеведения Азии» — самостоятельные географические произведения Семенова и Черского.
С научной строгостью и последовательностью, ярко и красочно описывалась природа разных областей Сибири, народов, живущих в ней.
Когда-то Гоголь мечтал о живом поэтическом изображении России. Он писал о том, что нам нужна «говорящая ее география, начертанная сильным, живым слогом, которая бы поставила русского перед лицом России».
Эти мечты Гоголя о русской географии претворяли в жизнь Семенов и его ученик.
Широко рисовали Семенов и Черский природные ландшафты Сибири, народную жизнь, нравы, обычаи, звериный промысел, рыбную ловлю, земледелие, скотоводство. Они показывали, как влияет человек на природу и как природа подчиняется человеку.
Из дополнений к «Землеведению Азии» читатели узнавали не сухие схемы и факты, а полнокровную жизнь природы и человека.
Вот где-то в непроходимых саянских лесах и сопках затерялась Тункинская долина. С незапамятных времен живут в ней буряты — охотники и скотоводы. В царствование Алексея Михайловича пришли в Тункинскую долину русские переселенцы. Русские учили бурят земледелию, буряты русских — звериному промыслу. Вместе с бурятами русские кочевали, промышляли куницу, лису, соболя. Устраивали ловушки на кабаргу и сохатого, засады на медведей. Помогали друг другу в постройке жилищ, зимовий, в раскорчевке тайги для полей, в сборе кедровых орехов.
Описывая сибирскую природу, Семенов и Черский говорили не только о протяженности, о красоте ее просторов, но и о пригодности их для хозяйственной деятельности. Они рассматривали вопросы будущей колонизации. Природные условия, климат, растительный покров, земные богатства были в центре внимания Семенова и Черского. И опять это было не простое перечисление видов флоры или родов фауны. Все рассматривалось в бесконечном разнообразии и взаимосвязи.
А в это время Географическое общество получило уже второе необыкновенное известие.
На далекой сибирской реке Анабаре охотники нашли труп мамонта. Не бивни, не кости, а целиком сохранившийся труп доисторического великана; вечная мерзлота хранила его миллионы лет. Но пока шел спор, как перевезти мамонта в Петербург, труп растащили дикие звери.
Перед учеными встал вопрос: как быть дальше? Такие редкие находки требовали и тщательного сохранения и внимательнейшего изучения. Академия наук и Географическое общество создали особую комиссию. На свое первое заседание комиссия пригласила Черского.
— На поиск доисторических ископаемых нельзя посылать кратковременные экспедиции. Они принесут небольшую пользу, — ответил Иван Дементьевич. — Натуралисты должны прожить годы внутри Полярного круга. Постоянная деятельность натуралиста, который может периодически менять места своего пребывания, только постоянная деятельность, — подчеркнул Иван Дементьевич, — даст науке ощутимую пользу. Пока же следует послать экспедицию сроком на три года…
Петр Петрович слушал Черского, согласно кивая головой. Шутка ли, послать человека на несколько лет! Где найти такого энтузиаста?
— Ваше предложение разумно, — сказал Семенов. — К сожалению, я не знаю такого ученого, который рискнул бы отправиться в суровый край.
— Я готов хоть завтра, — ясно, даже весело объявил Черский. — Я могу назвать места, в которых может находиться натуралист. Вот они — Яна, Индигирка, Алазея, Колыма…
— Да вы же больной, Иван Дементьевич!
— Не настолько, чтобы не ехать на Север. Я почту за честь, если меня пошлют в длительную экспедицию.
Петр Петрович молчал. Черский двадцать два года провел в сибирской ссылке. И эти годы страданий, нужды, бесправия подорвали его здоровье.
— Мое решение непреклонно. А все мои болезни отступят перед любимым делом, ради которого я живу, — повторил Черский.