Глава 66. О вымирании населения города Ленинграда от голода

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 66. О вымирании населения города Ленинграда от голода

Летом 1941 года я жил на даче в селе Большие Крупели Лужского района, в 131 км. от Ленинграда. Первые две недели после начала войны с Германией дачники ничего не слышали о боях. Странно читать теперь роман Чаковского «Блокада», где описываются длительные и тяжелые бои на Лужском плацдарме. Я жил тогда всего в 4 километрах от того места, где теперь установлен памятный мемориал, и ни разу не слышал никаких выстрелов. И вдруг, однажды на исходе дня, в первых числах июля месяца, в село прискакал командир на усталой лошади. Остановившись в центре села, он стал отрывисто отдавать приказания:

— Весь скот! Весь без исключения скот сейчас же зарезать! Чтобы немцам не достался! Скорей! Немцы сейчас войдут в село! Всем дачникам без вещей… сейчас же идти пешком к Ленинградскому шоссе! Там вас кто-нибудь подберет.

И началась невообразимая паника. Стали резать скот, резать, не дорезая. Раненые, но не убитые коровы, лошади, овцы и свиньи подняли такой рёв, стон и вой, что эти ужасные звуки запомнились мне на всю жизнь. Заходящее солнце, казалось, было красным от крови. Дачники, с искаженными от страха лицами, беспорядочной толпой устремились к шоссе.

И вот мы попали в Ленинград. В Ленинграде шла эвакуация. Однако, многие простые люди эвакуироваться не могли из-за отсутствия денег на дорогу. Зарплата в СССР в среднем в 10 раз ниже, чем зарплата за тот же труд на Западе и если человек не получаёт никаких льгот от партии, то он никогда не имеет свободных денег, с трудом перебиваясь от получки до получки. Срываться с места без денег, и ехать неизвестно куда, где нет никого знакомых, — было немыслимо.

Оставшиеся жители осажденного города сожгли на

всякий случай школьные и служебные почетные грамоты, у кого они были, и так приготовились к возможному приходу немцев. Чтобы уменьшить вероятность гибели от бомб, ленинградцы перенесли в дровяные подвалы свои кровати или раскладушки и стали спать в этих подвалах. Однако, главная опасность оказалась непредвиденной. В городе начался голод.

Как и во всей стране, в Ленинграде была введена карточная система на продукты питания с самого начала войны. Карточки были нескольких категорий: рабочие, иждивенческие, детские и для служащих. Больше всего продуктов питания было указано на детских карточках и на карточках для рабочих, однако, на деле продукты распределялись иначе. Не во всяком магазине можно было отоварить свои карточки. Их требовалось прикреплять к определенным магазинам. Порядок прикрепления карточек к магазинам определялся не только местожительством, но и социальной принадлежностью. Власти отвели сотни специальных магазинов для коммунистической элиты и ближайших коммунистических сотрудников. Были отведены отдельные магазины для партийных и хозяйственных работников, для работников НКВД, для писателей, для композиторов, для артистов, ученых, для семей высших офицеров, для специалистов военной промышленности и для разного рода номенклатурщиков. В то время, как в магазинах для народа продуктов для отоваривания карточек не хватало, в магазинах для привилегированных лиц, куда вход регулировался строго по пропускам, имелось достаточно разнообразных продуктов высокого качества. Карточки выдавались каждый месяц и за исключением хлебных не имели на своих талонах указаний на числа месяца, в которые продукты можно было бы отоварить в магазине. Поэтому каждую декаду месяца власти объявляли населению, какие продукты и в каком количестве, из числа указанных на их карточках, они могут купить.

Это и было фактическим распределением продуктов среди населения. Такой порядок позволял по одинаковым карточкам выдавать продукты коммунистической элите в большем количестве и лучшего качества, чем простым людям. В то время, как большинство талонов на продукты у простого народа ежемесячно оставались неиспользованными из-за отсутствия распоряжения властей об их отоварке, коммунистическая элита, согласно секретным распоряжениям тех же властей, отоваривала свои карточки целиком, да сверх того получала продукты питания даже на непродуктовые талоны, на которых было написано «керосин», «спички», «соль» или просто стояла цифра или буква.

То же самое было в столовых и ресторанах. Представители коммунистической элиты оказались прикрепленными к таким столовым и ресторанам, где они получали обильную и высококачественную пищу, в то время, как простые люди в обычных столовых за те же самые талоны, вырезаемые из их карточек, получали тарелку бурды, в которой плавало несколько крупинок и ничего больше.

Острый недостаток питания стал ощущаться через 2–3 месяца после введения карточек. Уже в сентябре месяце множество горожан направлялось на колхозные поля, находящиеся в непосредственной близости от города, где они собирали зеленые капустные листья и много раз вновь и вновь перекапывали картофельные участки в надежде найти оставшиеся картофелины.

Конина уже считалась таким же деликатесом, как сейчас черная икра. Люди стали потреблять в пищу новый продукт — так называемую дуранду, т. е. подсолнечные жмыхи, оставшиеся после выжимки из них масла. Дуранду пропускали сперва через мясорубку, а потом пекли из нее лепешки. Появились случаи, когда в магазинах голодные люди вырывали хлеб у слабых и больных и тут же съедали, не обращая внимания на крики и побои. Я видел однажды на Введенской улице, как старуха уронила бутылку с подсолнечным маслом, которое она только что получила по карточкам. Тотчас же какой-то мужчина лег на землю и, не обращая внимания на осколки стекол, языком вылизал все масло, вместе с пылью и грязью. Работницы хлебозаводов стали воровать тесто и выносить его через проходную, где их обыскивали вахтеры, в самых интимных частях тела.

Поздней осенью 1941 года в результате немецкой бомбардировки, но не исключено, что и в результате умышленного поджога самими коммунистами, подобно поджогу Рейхстага, сгорели Бадаевские склады — ряд деревянных сараев, где хранились почти все запасы продуктов питания для Ленинграда. Земля, на которой стояли сараи, пропиталась расплавившимися маслом и сахаром. Люди собирали эту землю и употребляли в пищу.

К тому времени немцы подошли вплотную к городу. Подвоз продуктов по железной дороге прекратился и в Ленинграде начался жестокий голод. В обычных магазинах практически исчезли все продукты и карточки перестали отоваривать.

Были съедены все кошки и собаки. Несколько дней обезумевшие от голода люди вылавливали последних голубей и воробьев. После этого мертвая тишина пала на город.

Подвоз всех видов продуктов и сырья теперь осуществлялся только по льду Ладожского озера на грузовиках, которых в ту пору было мало, также как мало было и продуктов на другом берегу озера. Трамваи и автобусы встали прямо на улицах из-за отсутствия энергии. Поскольку ходить на работу пешком голодные люди не могли, власти ввели для всех работающих казарменное положение.

Погас свет в домах, перестали работать водопровод и канализация, а также отопление. Люди стали ходить на Неву за водой с ведрами или просто с кастрюлями — иногда за несколько километров.

Единственное, на что не повлиял голод, и что действовало безотказно в блокадном Ленинграде, это были законы военного времени. За одно только слово о сдаче города немцам человека расстреливали на месте.

В декабре 1941 года была установлена ежедневная норма хлеба 125 грамм. Эта норма распространялась на служащих (т. е. экономистов, бухгалтеров, счетоводов, плановиков, секретарей и т. п.), а также на иждивенцев и на детей. Рабочие у станков получали 250 грамм хлеба в день. Жиры и сахар перестали отоваривать совсем. Кру

пы выдавали 100 грамм на 10 дней. Люди стали есть клей, кожаную обувь, появились случаи людоедства.

У голодного населения появились вши. Эти насекомые удивительно чувствовали приближение смерти человека и наглядно демонстрировали это. У еще живого человека, но уже обреченного на близкую смерть, вши выползали из всех укромных мест на его лицо и висели на каждой волосинке, приготовившись сразу после наступления смерти покинуть труп…

Для отопления комнат в 25-30-градусные морозы, которыми отличалась эта зима, ленинградцы поставили «буржуйки», а в качестве топлива стали использовать мебель и книги. Однако не у всех были силы, чтобы превратить мебель в дрова. Многие не имели сил даже на то, чтобы отвезти на детских саночках труп умершего от голода родственника в морг, и все улицы, дворы и лестницы домов покрылись множеством трупов. Трупы лежали также и в квартирах. Гробов не было. Некоторые трупы были завернуты в простыни и одеяла и завязаны веревками наподобие кукол, другие валялись не прикрытые ничем. Люди умирали прямо на ходу. Идет — идет человек… Вдруг упал и ему уже не встать… Никто его не поднимал. Никто к нему не подходил. Другие редкие прохожие просто перешагивали через упавшего (может быть еще живого) и шли дальше своей дорогой, пока не падали и не умирали сами.

Иногда можно было видеть трупы с отрезанными частями, которые кто-то использовал как пищу. Морги, стихийно возникшие во всех садах и парках города, представляли собой штабеля трупов, уложенных прямо на открытом воздухе. Иногда очень редкие машины забирали трупы из этих моргов и увозили их в неизвестном направлении, но мне кажется очень маловероятным, чтобы их хоронили в землю, и, тем более, хоронили именно в том месте, где сейчас находится Пескаревское Мемориальное кладбище, ибо землеройных машин не было, а голодные люди копать мерзлую землю не могли.

Абсолютно никакой медицинской помощи не существовало. Свидетельство о смерти выписывала регистратор ближайшей поликлиники просто со слов пришедшего

к ней еще оставшегося в живых родственника. Хотя военные заводы, выпускающие военное снаряжение, работали круглосуточно, не останавливаясь ни на час, хлебозаводы, начиная с 1-го февраля 1942 года на несколько дней перестали работать совсем и простые люди перестали получать даже свои 125 грамм хлеба в день.

В начале февраля 1942 года в Ленинграде умирало от голода ежедневно по 25000 человек. Это были старики и женщины — в основном коренные петербуржцы, и дети.

Коммунисты всегда отличались бесхозяйственностью. И сегодня продуктовые склады в Ленинграде больше похожи на помойки. Поэтому, было бы неудивительно, если бы эта бесхозяйственность привела к голоду в условиях войны.

Удивительно другое: не все люди в Ленинграде голодали. Теперь мы узнаём из той же коммунистической печати, что в Ленинграде в то время жили композиторы, которые писали коммунистические симфонии, что там жили музыканты, которые исполняли эти симфонии. Мы узнаём, что там же жили коммунистические писатели, которые «творили» произведения «социалистического реализма». А из окон правительственного дворца на Каменном острове по вечерам можно было слышать звуки танцевальной музыки и пьяные выкрики…

Мой знакомый, Алексей Хмиров, бывший номенкла-турщик Адмиралтейского завода, признался мне, что он сам и другие номенклатурщики получали во время голода такие хорошие спецпайки, что вовсе не голодали.

Другой мой знакомый, слесарь, в разгар голода был приглашен для небольшого ремонта на кухню Смольного. В качестве платы за сделанную работу повар небрежно отрезал ему… килограммовый кусок масла.

Какие-то люди продавали и выменивали на золото и драгоценности хлеб и другие продукты питания. Не всех в Ленинграде касалась карточная система!

В конце февраля 1942 года, после смерти от голода моих родителей, мой дядя воевавший на Ленинградском фронте, вывез меня из города по льду Ладожского озера, на своей фронтовой машине. Я очутился по другую сторону кольца блокады, на станции Войбоколово. В Войбоколове формировались эвако-поезда. Здесь же был продпункт. Каждый эвакуированный из Ленинграда житель получал здесь паек: какое-то количество черных, твердых как камень, сухарей. Обезумевшие от голода люди сразу съедали эти сухари и, конечно, умирали. Желудок, отвыкший от переваривания любой пищи, не мог справиться с такой нагрузкой. У людей начинался понос, который скоро переходил в энтероколит. Мужчины и женщины, нисколько не стесняясь друг друга, беспрерывно оправлялись где придется, садясь рядом друг с другом. И тут же некоторые из них умирали. Другие умирали уже в теплушке эвако-поезда, и живые сразу же выбрасывали их из теплушки на ходу поезда, как падаль.

Отчетливо помню, что тут же, в Войбоколово, стоял длинный товарный состав, на каждом вагоне которого по-английски и по-русски было написано: «продукты героическому Ленинграду». Но никто не посмел вскрыть хотя бы один вагон и вместо смертельных для дистрофиков черных сухарей выдать им что-нибудь действительно съедобное, тем более, что продукты достались коммунистам от союзников бесплатно, в порядке гуманной помощи. «Но зачем? — рассудили коммунисты. — В России народу хватит. Пусть эти умирают. Продукты мы отдадим тем, кто нам сейчас нужен».

И действительно нужные коммунистам люди в Ленинграде не голодали.

Факты говорят за то, что НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК, ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ К КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЕ, ОТ ГОЛОДА В ЛЕНИНГРАДЕ НЕ УМЕР.

«Никто не забыт и ничто не забыто!» — любят восклицать коммунисты, пытаясь внушить народам, что достаточно поставить каменного истукана на произвольно выбранном месте, назвать это место Мемориальным Кладбищем — и память погибших будет достойно почтена. А «кто повинен в их гибели, кроме немцев?» — это запрещенный в СССР вопрос. Коммунисты всю вину сваливают на одних только немцев, но при этом не объясняют, какого рода стратегическим планам Германии была выгодна эта смерть стариков и детей, большинство которых, к тому же, были настроены к немцам не

враждебно. Все согласны с тем, что по отношению к ленинградцам совершено преступление. Пытаясь раскрыть любое преступление, следователь прежде всего задается вопросом: «Кому это выгодно?» Все факты говорят за то, что гибель ленинградцев от голода была выгодна одним только коммунистам.

Как теперь стало известно и на Западе после опубликования в Англии секретных документов МИД, народы России, потери которых от коммунистического террора достигли к началу войны 20 проц. их общей численности, восприняли приход немецких армий, как приход освободителей от коммунизма. Жители большинства советских городов и деревень встречали немецкие войска с хлебом — солью, а солдаты и офицеры не хотели воевать против немцев и сдавались в плен целыми армиями. Приближался час, когда Кремлевским кровопийцам должен был наступить конец. В поисках спасения Сталин, Молотов, Жданов, Жуков и их приспешники создали так называемые «заградительные отряды НКВД», которые стреляли в своих солдат, если те отступали перед немцами. Наряду с этими отрядами коммунистические руководители несомненно искали способы и строили планы, осуществление которых изменило бы настроение в армии и вызвало бы у советских солдат ненависть к немцам. Очевидно, что идея создания голода в окруженном немцами Ленинграде, население которого к тому же имело репутацию ненадежного и нелояльного к коммунистам, была в этом плане для коммунистов весьма соблазнительной. Для того, чтобы никто из нужных им людей не пострадал от этого голода, коммунисты тщательно продумали сложную и запутанную систему распределения продуктов питания таким образом, чтобы при всей видимости справедливого распределения, элита получала все, что нужно, а простые люди — ничего.

Поскольку только очень немногие свидетели блокады, не принадлежащие к элите, остались в живых после голода, то не только Запад, но даже советские люди до сих пор не знают правды о блокаде Ленинграда. Гибель сотен тысяч ленинградцев от голода при одновременном сохранении жизней коммунистической элиты и всех ком

мунистических номенклатурщиков очень похожа на хорошо спланированную и хладнокровно выполненную операцию, автором которой могло бы быть Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным. Эта операция могла бы иметь такие цели — добиться перелома в войне с немцами в свою пользу путем выжигания из душ советских солдат дружественных чувств к немцам, как к освободителям от коммунизма, и внедрения в их души вместо этого ненависти к немцам, якобы как к виновникам гибели невинных ленинградцев; — получение моральных дивидендов у союзников, и — физическое уничтожение молчаливой оппозиции, состоящей из старых петербуржцев.

После опубликования на Западе секретных документов, касающихся выдачи Западными союзниками для расправы в СССР сотен тысяч российских антикоммунистов в соответствии с соглашением в Ялте, подробности и документы, связанные с возможным планированием и осуществлением коммунистами операции «Блокада» в Ленинграде остались последней большой тайной времен 2-ой мировой войны.

Когда я задумываюсь о том, при каких обстоятельствах начнется 3-ья мировая война, то чаще всего я представляю это так: война начнется после нанесения коммунистами ядерного удара по одному из собственных городов: по тому же Ленинграду, Киеву или Минску. Они свалят вину за это на американцев и народы этому поверят. Моя цель — подготовить общественное мнение к такой провокации, ибо поджог Рейхстага и смерть от голода непокорных старых петербуржцев во время блокады Ленинграда — звенья той же цепи.