Глава 56. Ленинградское Бюро Путешествий
Глава 56. Ленинградское Бюро Путешествий
«Просите, и дано будет вам,
Ищите, и найдете,
Стучите, и отворят вам».
от Матфея, Глава 7,Стих 7
Весь день 20 октября 1979 года я занимался своей книгой, переписывая ее последние страницы на тонкую папиросную бумагу, и только вечером решил еще раз сходить в Ленинградское Городское Бюро Путешествий и Экскурсий. Я спрятал в специальный карман, пришитый под матрацем, мою рукопись, убрал со стола все черновики, затем закрыл дверь моей комнаты на замок и вышел из квартиры. На улице было прохладно и шел мелкий осенний дождь.
Автобус привез меня на угол улицы Желябова и Невского проспекта. В густой толпе народа я прошел по улице Желябова мимо досок объявлений, на которых были помещены частные объявления о продаже «совсем новых» кожаных пальто и меховых жакетов (по астрономическим ценам!), мимо закусочной, и вошел в знакомое старинное здание, где на первом этаже продавались билеты на экскурсии по городу, а на втором — путевки на путешествия по стране. По лестнице я поднялся на второй этаж и вошел в узкое длинное помещение. Направо от входа начинался ряд окошек, в которых оформлялись путевки.
Слева от входа находилась специальная доска объявлений для водных маршрутов, к которой я и подошел. Я всего-навсего «отбывал номер», так как прошло только два дня с тех пор, как я заглядывал сюда в последний раз, и ничего нового не ожидалось. И вдруг на этой доске рядом с четкими объявлениями о маршрутах по реке Волге и по Черному морю, я увидел написанную от руки на клочке бумаги записку о том, что в продажу поступили путевки на путешествие «Из Зимы в Лето». Волнение охватило меня. Я подошел к окну с надписью «Продажа путевок на водные маршруты» и волнуясь спросил:
— Путевки «Из Зимы в Лето» есть?
— Пока есть, но осталось всего несколько штук. «Ничего себе! Еще только начали продавать, а уже „осталось только несколько штук!“» — подумал я, но как мог вежливо стал расспрашивать девицу. Оказалось, что путевки опять подорожали. Новая цена путевки была 580 рублей. Я же имел только 550 рублей и 12 килограмм клюквы, которую собрал на болоте за последние дни. «Нужно во что бы то ни стало продать эту клюкву за 30 рублей! — начал я прикидывать в уме, — ибо нигде больше денег я не достану: грибов в лесу уже нет, а из вещей продать мне нечего».
Мне дали прочитать «проспект». Проспектом назывался листок газетной бумаги, на котором неразборчиво было напечатано следующее: «Туристский маршрут „Из Зимы в Лето“ проходит на теплоходе „Ильич“ из города Владивостока вдоль Японских и Филиппинских островов до экватора и обратно. Заходов на острова и в порты теплоход „Ильич“ не делает. До Владивостока туристы летят в составе группы на самолете. Во Владивостоке для туристов будут организованы экскурсии по городу. Дата вылета самолета из Ленинграда — 27 ноября, дата возвращения в Ленинград — 20 декабря 1979 года. За 10 дней до отъезда туристы должны получить и зарегистрировать в Бюро Путешествий пропуск для въезда в погрангород Владивосток. Для получения пропуска по адресу улица Каляева 10, туристы должны взять направление из Бюро Путешествий. Регистрация туристов на 1 этаже за 10 дней до отъезда».
Было 5 часов вечера. Бюро скоро закрывалось. «Завтра — воскресенье, — подумал я. — Бюро будет закрыто. Послезавтра я должен придти сюда первым! Но где взять недостающие 30 рублей? В воскресенье клюкву дорого не продать, так как в этот день бывает большой завоз. Придется подождать до понедельника!»
Я пришел домой, собрал все имевшиеся у меня стеклянные банки и снес их на приемный пункт. Мне дали за них 1,5 рубля. Перебрав буквально все вещи в своей комнате, я нашел, что еще могу продать кулек сушеных грибов и сделанную мною вручную из импортной мешковины провизионную сумку.
В понедельник я поехал на Андреевский Колхозный рынок в 6 часов утра, где сумел продать свою клюкву только за 28 рублей. Провизионная сумка пошла за 1 рубль. Сухие грибы у меня украли из-под носа.
Я поспешил в Бюро Путешествий и поспел как раз к его открытию. Кассирша с удивлением уставилась на мои деньги, ибо часть моих денег составляла мелочь, в том числе даже медь. С путевкой в кармане и 50 копейками оставшихся денег я вернулся домой. Мой мозг лихорадочно работал: «Теперь срочно устроиться на работу! Только после оформления на работу можно идти в Бюро пропусков МВД и пытаться получить пропуск во Владивосток. Да и есть нечего: на 50 копеек нельзя поесть даже один раз!»
В тот же день я устроился работать грузчиком — в ресторан «Волхов», где меня хорошо знали и сразу же приняли. Еще бы: я был единственным непьющим грузчиком на весь Ленинград. Когда меня оформили на постоянную работу, я пошел в Бюро Пропусков. Бюро Пропусков в пограничные и запретные районы СССР теперь помещалось в одном из зданий на улице Каляева, принадлежащем к огромному комплексу Большого дома.
На этой улице подряд, без всяких просветов, шли казенные серые здания, которые не имели ни названий, ни объявлений. Это были корпуса политической тюрьмы КГБ, кабинеты следователей и камеры пыток, в которых были расстреляны или замучены тысячи людей.
На улице не видно было детей, а редкие прохожие старались скорее миновать это зловещее место. Об этой улице можно было сказать словами из песни Булата Окуджавы:
«Там птицы не поют,
Деревья — не растут!»
Здание Бюро пропусков было одноэтажное и напоминало приемную тюрьмы, тем более, что у входа стоял охранник. Входившие туда люди невольно начинали говорить шепотом и внутренне съеживались. Внутри бюро представляло собой комнату с несколькими канцелярскими столами и стульями и несколькими окошками в очень толстой перегородке, за которыми сидели «сотрудники». На столах лежали инструкции, в которых объяснялось, как надо заполнять анкеты.
За одним из этих столов я тоже заполнил свою анкету, однако без упоминания о пребывании в тюрьме и о выходе из партии. Потом я написал заявление на пропуск. Приложив к этим документам свой паспорт, путевку и направление из Бюро Путешествий, я подал все это в окно. Женщина в окне сверила мои документы и, оставив себе заявление, анкету и направление, остальные вернула мне.
— Придете за ответом 13-го ноября с 16 до 18 часов, — лаконично сказала она.
Я совсем не верил в возможность получения пропуска. Мне рисовались картины одна хуже другой. То я представлял, что теперь в моей комнате сделают обыск. Другой раз мне думалось, что 13 ноября, когда я приду за ответом, меня поведут на допрос и будут требовать чтобы я сознался в намерении бежать с теплохода. Во всяком случае я решил до 13 ноября никаких мер по подготовке к отъезду не предпринимать. Я ходил на работу в ресторан «Волхов», где разгружал машины с продуктами, укладывал продукты в складские помещения и по мере надобности подавал эти продукты на кухню ресторана. Меня кормили на кухне, на выходные дни давали «паек» и я обходился без денег. Поскольку рабочий день у грузчиков не регламентирован, то работать приходилось с 8 утра допоздна. Иной день я возвращался домой только в 9 часов вечера сильно утомленный. Сразу же ложился спать. Конечно такая работа, да еще за мизерную плату — 85 рублей в месяц мало кого устраивала и грузчиков всегда не хватало. Вот почему они приняли меня с такой радостью. Грузчиками в СССР работали только горькие пьяницы, да «деклассированные элементы» вроде меня.
13 ноября вопреки ожиданиям я получил пропуск во Владивосток. Что это было: ошибка МВД («и на старуху бывает проруха!») или же — провокация КГБ — я до сих пор не знаю. Подумав, я решил, что это — провокация и стал соответственно готовиться. Поскольку провокация могла иметь целью поймать меня с поличным при попытке побега, то прежде всего у меня в вещах не должно было быть никаких улик, указывающих на подготовку к побегу. Я сразу же решил отказаться и от компаса и от герметического футляра для часов, который брал с собой и в 1966 году и во время других попыток побега. Я также не взял с собой адресов друзей, чтобы не подвести их в случае моего ареста. Я решил не брать с собой никаких документов, которые были бы неоправданны надобностями путешествия «Из зимы в лето». Кроме паспорта я взял только военный билет и фотокарточку моих родителей. И то я не завернул их в резину в Ленинграде, оставив это дело на день побега. Кроме того, я приготовил маленький перочинный ножик и леску с крючком и искусственной мушкой. Удочка должна была снабжать меня пищей, ибо сначала я собирался бежать на лодке. Маленькую надувную лодку из прорезиненного шелка весом всего 1,5 кг. я зашил в тонкий материал, купленный специально для этой цели еще летом, таким образом, что его можно было обернуть вокруг пояса на подобие бандажа. На шелковую материю я пришил пуговицы и сделал петли. Сверху я приспособил специальный ремень из того же материала. Одетый таким образом «бандаж» создавал впечатление, что у меня есть небольшой «животик», что в моем возрасте не должно было казаться странным. На всякий случай я решил не снимать в самолете свое массивное зимнее пальто, прошедшее со мной все тюрьмы и все еще великоватое мне.
Я ожидал, что в аэропорту в моих вещах под видом обычного досмотра будет произведен обыск. Именно поэтому лодку я и не положил в чемодан, а приспособил на себе. Свою специальную сшитую для заплывов рубашку я тоже не взял. Рубашка была синего цвета. А для обитателей тех морей, куда я направлялся теперь, цвет одежды играл немаловажное значение. Из литературы я знал, что акул эффективно отпугивают открытым под водой разноцветным (преимущественно красным) зонтиком. Плыть с раскрытым зонтиком я не мог. Но зато я мог одеть пеструю, преимущественно красную ковбойку. Ее я и взял с собой. Я также знал, что акул провоцирует к нападению голое тело пловца. Поэтому я взял с собой женские длинные чулки, чтобы у меня не было голых участков тела. Чулки и рубашка должны были предохранять одновременно и от солнечного ожога и от ожога медуз-физалий. На голову я взял зеленую резиновую шапочку. Здесь превалирующим фактором являлось стремление не быть обнаруженным с корабля. Поэтому — под цвет морской волны.
Другой моей заботой была рукопись книги. Ее я заклеил в резину. Получился довольно объемистый пакет. Несколько дней я молил Бога надоумить меня и наконец решение пришло: я надставил боковой карман зимнего пальто так, что рукопись глубоко провалилась в него. Все было готово к отъезду.
Теперь главная задача состояла в том, чтобы не подвела психика, как в 1966 году около Манилы. Главное не струсить, когда придет время прыгнуть в море. Пожалуй, психологическая готовность — самое главное в таком предприятии. На всю жизнь я запомнил противную дрожь во всем теле — следствие страха, испытанного мною в 1966 году. И теперь я придавал самое большое значение психологической подготовке, чтобы не было повторения этого. К числу психологических мероприятий относились: строжайший режим дня перед побегом, полный запрет на алкогольные напитки, а также на всякие лакомства, запрет смотреть на встречающихся в море морских змей и акул, запрет ходить на лекции о змеях и акулах, запрет на женщин. Я придумал лозунг, который должен был психологически обеспечить выполнение операции. Этот лозунг: «Никаких эмоций!» В соответствии с этим лозунгом, чтобы «морально не размягчаться» я решил сходить в церковь только один раз, сразу после получения пропуска во Владивосток, и больше не ходить вплоть до самого побега. Я был опять во Владимирском соборе, куда ходил еще в детстве, вместе с матерью, и поставив свечку перед иконой Казанской Божьей Матери, молился о том, чтобы Господь укрепил меня морально, не дал бы поддаться страху, и в конечном счете — помог мне благополучно совершить побег.
Приближалось время отъезда, но оставалась нерешенной последняя проблема: как уехать во Владивосток, не поссорившись с директором ресторана? Я понимал, что если уеду, ничего не сказав в ресторане, или же уволюсь со скандалом, — это будет очень подозрительно и КГБ может перехватить меня на моем пути к цели.
Я долго не мог придумать предлог, который был бы приемлем для директора. Ведь я работал всего один месяц — и вдруг ни с того, ни с сего — увольнение. Так я дотянул до 26 ноября. Дальше откладывать уже было нельзя. Я подошел к директору, когда он был один, и сказал, что случайно купил путевку в санаторий, и теперь у меня нет хода назад, ибо деньги мне уже не вернут — поздно. Я должен или взять отпуск за свой счет или уволиться. Естественно, директор очень удивился, особенно когда узнал, что путевка с завтрашнего дня. Однако он повиди-мому уважал меня и попросил время подумать. В конце дня директор сообщил мне, что дать отпуск за свой счет у него нет возможности.
— Тогда вот мое заявление об увольнении, — ответил я. Он взял заявление и задумчиво произнес:
— Похоже на то, что вы предъявили мне ультиматум. Я, как мог, попытался смягчить впечатление и добавил, что расчет брать не буду и документы тоже оставлю в ресторане. Если после санатория будет нужда во мне — я с радостью продолжу работу в ресторане «Волхов», если же нет — пусть берут другого грузчика.
Это, кажется, подействовало, и директор без злости сказал:
— Где же нам найти грузчика на временную работу, всего на 24 дня?
Во всяком случае, мы с директором расстались без ссоры и это очень обрадовало меня. Кладовщик и старший бухгалтер — те без всякой дипломатии заявили: «Конечно поезжайте! Не пропадать же путевке! Поезжайте! А когда вернетесь — будете работать на старом месте. Другого такого грузчика мы не найдем».
Морально я был очень утомлен. Чтобы снять утомление и по русскому обычаю отметить свой отъезд, я купил бутылку сухого вина. Однако вино мне не пошло. Я выпил лишь немного, бутылку с остальным вином поставил за окно.
Утром 27 ноября я уложил чемодан, взяв кроме туристских вещей еще 2 пары белья и свитер на тот случай, если попаду в тюрьму. Примерив еще раз лодку-бандаж и вложив в карман пальто пакет с рукописью книги, я нашел, что карман оттопыривался. Кроме того, мне пришла мысль, что книга будет помехой при плавании и очень сильно разъярит чекистов, если я буду арестован. Сразу пришло решение уничтожить книгу. «Восстановлю по памяти, если побег удастся», — подумал я. Я положил рукопись в ведро и залил сверху крутым кипятком. Тонкая папиросная бумага, на которой была написана книга, превратилась в кашу. Эту кашу я отнес на помойку.