Глава 16 Падение личного престижа Хрущева и партии среди населения СССР
Глава 16 Падение личного престижа Хрущева и партии среди населения СССР
Политические и экономические реформы 1953–1955 годов, а также знаменитая речь Хрущева на ХХ Съезде партии, положившая начало десталинизации и массовой реабилитации узников лагерей и посмертной реабилитации многих миллионов людей, расстрелянных или погибших в лагерях в период тоталитарного сталинского режима, были достаточно прочной основой популярности Хрущева как лидера страны, несмотря на некоторые неизбежные ошибки и просчеты. Во всяком случае, экономическое положение страны улучшалось, быстро расширялось жилищное строительство, страна выходила из международной изоляции, что сопровождалось множеством своеобразных «политических открытий». Это вполне справедливо связывали именно с инициативой Хрущева, его методы работы и даже его непрерывные поездки по стране и за границу и слишком частые выступления нравились людям, после замкнуто кремлевской деятельности Сталина.
Бюрократический аппарат, воспитанный еще при Сталине, часть военного руководства, технократия расформированных министерств были настроены против Хрущева, но эти люди составляли меньшинство. Тем не менее на жизнь Хрущева покушались дважды, но об этом ничего не сообщалось в печати. По-видимому, причиной покушений стали массовые реабилитации, проведенные Хрущевым, и организовали их люди, тесно связанные с репрессиями сталинских времен. Одно из покушений было совершено во время поездки Хрущева в Белоруссию, другое, более серьезное, – во время посещения им крейсера «Червона Украина» на Черноморском флоте в 1955 году. Этот крейсер был взорван в Севастополе через несколько минут после того, как Хрущев покинул корабль. Об этих покушениях писали в самиздатском журнале – «Политический дневник» [48] .
После ликвидации министерств в 1957 году в разные города страны из Москвы для работы в новых совнархозах направили несколько десятков тысяч государственных чиновников, и вполне очевидно, что это стало для них крайне неприятным событием. Столица всегда привлекала людей более высоким уровнем доходов и культурной жизни.
Хрущев, как известно, отменил большие ежемесячные премии («пакеты») ответственным работникам (секретарям обкомов, членам ЦК КПСС и союзных республик, ответственным редакторам газет и т. п.), что снижало их доход, несмотря на некоторое повышение официальной зарплаты. Эта мера также не была популярной в среде бюрократии, но основная масса интеллигенции и простые люди считали ее правильной. Для большой группы ответственных работников (директора институтов, начальники отделов и управлений министерств, заместители директоров заводов и др.) отменили правила, по которым они имели государственные автомобили с шофером для любых поездок, а также упразднили и многие другие привилегии. Эти меры воспринимались как попытки сближения руководства с народом и как определенная демократизация, уменьшавшая различия в уровне жизни разных слоев населения и делавшая пирамиду власти немного ниже.
Особенно серьезный, хотя и мало заметный со стороны эффект на настроения в обществе произвела массовая реабилитация жертв сталинского террора. Точные цифры освобожденных из лагерей не публиковались, но если принять во внимание подсчеты разных авторов, что при жизни Сталина в лагерях находилось около 12–13 миллионов человек, а сейчас в исправительно-трудовых лагерях в СССР содержится около 2 миллионов преступников общего типа (воровство, экономические преступления, хулиганство и т. д.) и число людей, осужденных по политическим статьям {2} было при Хрущеве, очевидно, не больше нескольких сотен, то можно допустить, что в период 1956–1957 годов из лагерей вышли на свободу не менее 7–8 миллионов человек, разъехавшихся по всей стране. Кроме того, не менее 5–6 миллионов были реабилитированы посмертно, что имело важные последствия для членов их семей. Выходившие на свободу люди (часть по амнистии, часть по реабилитации) получали (при наличии реабилитации) ряд привилегий. Их должны были восстановить на работе по специальности, даже после нескольких лет, проведенных в лагере (это касалось в основном после военных потоков, жертв чисток 1949–1951 годов в партийном и государственном аппарате). Бывшие военнопленные и насильственно вывезенные немцами в Германию жертвы военных лет чаще всего получали амнистию без реабилитации. Из арестованных в 1937–1938 годах остались в живых к 1956 году не более 4–5 %, и это были по большей части инвалиды, неспособные к активному труду. Поскольку после ареста семьи осужденных выселялись из квартиры (особенно из хорошей), а часто и из столицы, то теперь, после реабилитации погибших или живых родственников, семьи получали право вернуться на прежнее место жительства (например, в Москву или Ленинград) и получить квартиру вне очереди. Но среди реабилитированных быстро возникли очереди, так как жилищное строительство отставало от темпов реабилитаций. Арестованные и погибшие в лагерях (или расстрелянные) военные были специальным приказом министра обороны маршала Жукова приравнены к военным, погибшим на фронте, и их жены получали денежную компенсацию и особую пожизненную пенсию. Все эти массовые процессы хотя бы частичного восстановления справедливости и законности меняли психологию общества, но в то же время создавали предпосылки для реабилитации более ранних жертв сталинского террора, арестованных и выселенных в период коллективизации, жертв процессов технической интеллигенции в 1929–1931 года, «антипартийных» групп 1927–1928 года («правый», «левый» уклон и т. д.). Хрущев пока не мог пойти на это, и начавшаяся еще в 1956 году дискуссия о необходимости реабилитации таких деятелей партии, как Бухарин, Рыков, Зиновьев, Каменев и других лидеров «оппозиций», так и не привела к каким-либо решениям до конца его правления. Но невиновность этих людей уже не вызывала сомнений.
Реабилитации приводили к тысячам больших и мелких конфликтов, когда выходившие из лагерей люди старались добиться хотя бы морального (но часто и юридического) осуждения тех, кто был виновен в их аресте, тех, кто составлял клеветнические заявления, давал ложные показания, следователей по их делам и всех тех, кто так или иначе был причастен к активному проведению репрессий в сталинские времена. И таких были сотни тысяч, иногда среди ответственных работников. В ЦК КПСС и в Прокуратуру СССР поступали тысячи заявлений реабилитированных о виновности ответственных работников действовавшего в 1956–1957 годах аппарата. Некоторые подробно аргументированные заявления и документы стали достоянием самиздата и создали много открытых и невидимых конфликтов. Например, оказалось, что действующий министр высшего образования СССР В. Н. Столетов виновен в аресте и «ликвидации» большой группы видных ученых-селекционеров в Саратове (академик Н. М. Тулайков и др.), что член ЦК КПСС М. Б. Митин, директор института философии Ф. Б. Константинов и посол СССР в Китае П. Ф. Юдин (все академики) виновны в аресте и ликвидации многих известных ученых в 1936–1938 году, Т. Д. Лысенко связан с арестом ряда видных генетиков, включая академика Н. И. Вавилова, председатель Союза писателей СССР А. А. Фадеев лично виновен в аресте известных писателей и т. д. Эти примеры можно продолжать. Поначалу подробные заявления реабилитированных приходилось рассматривать, хотя этот процесс шел медленно, но никаких серьезных мер, сравнимых с теми, которые были приняты в 1953 году по отношению к сообщникам Берии, а в 1955 году по отношению к помощникам Абакумова после рассмотрения «Ленинградского дела», уже не принималось. Только иногда проводились незначительные перемещения (Митин был выведен из состава ЦК КПСС, но оставлен главным редактором журнала «Вопросы философии», В. Н. Столетова перевели с должности министра высшего образования СССР на должность министра высшего образования РСФСР и т. д.). А. А. Фадеев покончил жизнь самоубийством. Но в целом проблема ответственности за преступления, совершенные в период «культа личности», не могла быть решена без коренных изменений руководства. Сам Хрущев имел отношение к репрессиям, и не только в 1936–1938 годах, но и в другие периоды. То же относилось и к немалому числу людей из его окружения. В 1958 году неожиданно был смещен с должности Председатель КГБ И. А. Серов, считавшийся личным другом Хрущева и в период заговора Молотова, Маленкова и Кагановича в 1957 году оказавший ему большую поддержку. Серов во время войны занимал высокие посты в НКВД и в армии, а после нее руководил рядом операций на освобожденных территориях Восточной Европы и в Германии. После смещения его квартира и дача подверглись обыску. Было изъято много драгоценностей из различных коллекций в Германии и других странах, которые Серов незаконно присвоил во время войны. Но несмотря на это его не арестовали, а просто отстранили от должности, и он продолжал жить с семьей, получая, очевидно, военную пенсию генерала.
Влившиеся в нормальную жизнь общества миллионы людей, переживших лагеря и сталинский произвол, а также те, чьи отцы, братья или мужья были реабилитированы, стали главным катализатором изменения народных настроений. Люди хотели, чтобы не существовало ни одной возможности повторения репрессий и государство гарантировало их права. Активисты среди этой группы населения требовали более широкой гласности в разоблачении преступлений сталинского времени, публикации исторических документов, доступности архивов НКВД и МГБ и многих других радикальных реформ, на которые ни Хрущев, ни его ближайшее окружение не могли согласиться. Но уже достигнутый уровень политических изменений делал Хрущева весьма популярным не только в среде интеллигенции, но и среди рабочих и крестьян, для которых были важны и экономические факторы прогресса.
Однако примерно с 1959 года, после ликвидации МТС, неожиданно жестокой травли поэта и писателя Бориса Пастернака, получившего Нобелевскую премию, и ряда заявлений Хрущева, свидетельствовавших о пересмотре слишком резкой оценки деятельности Сталина, на фоне ухудшения экономического положения в стране, политический климат также стал меняться в сторону ограничения многих свобод. Весьма непопулярной оказалась у жителей городов и деревень проведенная Хрущевым реформа среднего образования по всей стране – переход от 10-летнего среднего образования к 11-летнему «политехническому» образованию. По этой реформе мальчики и девочки примерно с 14–15 лет обязательно должны были учиться какой-либо трудовой профессии (токарь, слесарь, тракторист, текстильщик и т. д.), причем школы прикреплялись к ближайшим заводам, фабрикам, мастерским, колхозам и совхозам, работникам которых вменялось в обязанность обеспечивать школьников учителями. Один день в неделю (или два раза по несколько часов) школьники шли не в школу, а в цеха на завод или в совхоз, где их обучали той или иной профессии. Все это создавало проблемы и для промышленных предприятий, и для школ и требовало крупных финансовых вложений. Работникам предприятий не нравилось, что им, кроме выполнения плана производства продукции, нужно было еще обучать разным узким профессиям школьников, а школьники и их родители были недовольны тем, что по существу они не могли сами выбрать профессию, чаще всего она определялась специализацией ближайшего к школе промышленного предприятия. Большинство считали, что они никогда не будут работать именно по тем профессиям, которым их практически заставляли обучаться. Статистика впоследствии показала, что действительно 95 % всех учащихся после окончания школы не использовали навязанного им «профессионального» обучения, а стремились получить другую профессию, поступали в техникум или в университет и т. д. Однако, несмотря на оппозицию, Хрущев требовал строго выполнять эту реформу образования, проведенную через Верховный Совет СССР как закон.
Некоторая либерализация национальной политики привела к росту национализма, что часто затрудняло централизованное руководство и иногда приводило к потере полезных ресурсов технического и научного характера. Например, многие научные журналы в республиках стали выходить на местных языках, математики, химики, биологи печатали свои труды на армянском, грузинском, белорусском, украинском и других языках, и из-за этого терялась научная информация. Русские ученые, например, не могли прочитать и оценить техническую или научную статью или книгу на украинском языке, не говоря о грузинском или эстонском. Эта националистическая тенденция противоречила международной научной интеграции, которая во всем мире шла по пути выделения основных языков и использования малыми странами (такими как Бельгия, Голландия, Венгрия и др.) в специальных научно-технических публикациях английского, немецкого, французского, русского.
Продолжавшаяся после рязанской катастрофы деградация животноводства привела к необходимости резко (почти на 50 %) повысить цены на мясо и другие продукты, что стало первым серьезным повышением цен на продукты продовольствие с 1948 года.
Необходимость в новых источниках финансирования для реализации разных программ заставила Хрущева отменить надбавки к зарплате, существовавшие у рабочих Сибири, Севера и Дальнего Востока, что вызвало не только недовольство людей, но и постепенный отток населения их этих областей, очень важных в экономическом отношении. Была непопулярной и ограниченная денежная реформа, проведенная Хрущевым в 1961 году (изменение покупательной способности рубля в соотношении 1 к 10, с одновременным снижением всех зарплат и цен в 10 раз). Но в связи с реформой цены иногда повышались. Разочарованный слабым ростом производительности труда, Хрущев пытался добиться пересмотра норм выработки и оплаты в ряде отраслей, что вызвало сильное недовольство рабочих и много трудовых конфликтов. В результате, к 1960–1961 годам его популярность, основанная на успехах 1953–1958 годов, резко снизилась, и он и его ближайшее окружение, несомненно, сознавали это, так как это сказалось на популярности всего партийного аппарата.
В этих условиях на XXII Съезде КПСС осенью 1961 года Хрущев решил вновь использовать ту политику разоблачения культа и преступлений Сталина, благодаря которой он выдвинулся в 1956 году. На этот раз XXII Съезд решительно осудил преступления Сталина и расширил группу виновных в них (включив в нее Молотова, Кагановича, Маленкова и даже Ворошилова). Кроме того, в выступлениях Хрущева и других членов Президиума ЦК КПСС получили огласку многие настоящие документы о преступлениях Сталина и созданного им аппарата террора. Все это, по мнению западных экспертов, было направлено в основном против китайского руководства, которое постоянно требовало от КПСС восстановления престижа Сталина и его реабилитации. Многие считали, что потрясающие разоблачения XXII Съезда, за которыми последовали реальные действия (объявление Сталина преступником, вынос его тела из Мавзолея, разрушение всех памятников и изменение всех названий, связанных с его именем), ослабят позиции китайского руководства в международном коммунистическом движении. Однако за этими мерами стояла также и попытка Хрущева восстановить свою репутацию и популярность, и в политическом смысле на короткое время это ему удалось. Новые меры были особенно популярны среди советской интеллигенции – кульминацией волны либерализма стало разрешение Президиума ЦК КПСС опубликовать повесть А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», а также очерки и рассказы о сталинских лагерях других писателей.
Но очень быстро и Хрущев, и его соратники по Президиуму ЦК поняли, что эта волна либерализма становится опасной для них самих, для монопольного положения партийной бюрократии и ведет к необходимости других демократических преобразований, включая даже ослабление или отмену предварительной цензуры. Уже в конце 1962 года, на выставке художников в Москве, Хрущев резко осудил новые направления в искусстве, а на июнь 1963 года был намечен особый идеологический пленум ЦК КПСС, который положил конец либеральным тенденциям. На встрече с деятелями литературы и искусства в марте 1963 года Хрущев отказался от той позиции в отношении Сталина, которая была объявлена на XXII Съезде КПСС. Он полностью оправдал все действия Сталина до 1934 года, сказав: «Партия отдает должное заслугам Сталина перед партией и коммунистическим движением. Мы и сейчас считаем, что Сталин был предан коммунизму, он был марксистом, этого нельзя и не надо отрицать…» Многие преступления Сталина Хрущев в этой речи объяснил тем, что в последние годы жизни тот был больным человеком, «страдающим подозрительностью и манией преследования». «…Зная болезненную подозрительность и мнительность Сталина, разведки империалистических стран “подбрасывали” такие дела и такие “документы”, которые выглядели весьма правдоподобно и создавали полную уверенность в том, что в нашей стране против Советской власти, против Советского государства действовали группы военных спецов, плелись заговоры различных преступных группировок». [49]
Вслед за этой «микрореабилитацией» Сталина цензура литературных произведений не только не ослабла, а усилилась, как и давление на либерально настроенную интеллигенцию. Таким образом, и в либеральной среде Хрущевым были очень недовольны, причиной тому стало его явное намерение восстановить более жесткий внутренний политический курс. «Идеологическая бдительность» и «угроза империализма» снова вошли в обиход лекционной пропаганды. Но на фоне очевидных неудач в области сельского хозяйства, усилившегося давления на крестьян и рабочих, новый курс вел к почти полной дискредитации Хрущева в СССР.
Резко снизилась его популярность среди военных, что было связано с неожиданным предложением Хрущева сократить советскую армию на 1,2 миллиона человек и уменьшить военный бюджет. Это было не только проявление миролюбивой политики, Хрущеву требовались люди и деньги для новых программ развития сельского хозяйства и промышленности. По мнению военных, столь резкое и одностороннее сокращение советских вооруженных сил наносило большой ущерб обороноспособности страны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.