Подвиг

Подвиг

Пользуясь затишьем и сочиняя очередной очерк «Стрелка в цепи», в котором Рид повествовал о событиях при Чурубуско и критиковал своего главнокомандующего, писатель, конечно, не знал, что очень скоро ему предстоит последний бой, который станет финальным аккордом в его боевой биографии и самым серьезным образом отразится в личной истории. До возобновления боевых действий лейтенант Рид успел завершить и отправить в редакцию очередной — предпоследний — очерк. Следующий — последний, — в котором он расскажет о взятии Чапультепека и завершении военных действий, Рид напишет лишь после очень долгого — многомесячного — перерыва. Чем была вызвана столь длительная пауза, рассказ впереди, а пока предоставим слово самому писателю — непосредственному участнику и свидетелю боев на подступах к Мехико. Он довольно подробно рассказал о событиях, и едва ли пересказ сможет заменить живую речь писателя:

«Перемирие оказалось кратким. 6 сентября американский главнокомандующий выслал противнику официальное извещение о его прекращении. Сие сообщение вызвало оскорбительный ответ Санта-Анны, и в тот же самый день большие силы противника были замечены по левую руку от Такубайи, подле комплекса строений под названием Молино дель Рей, который составляли большое каменное здание фабрики и литейная мастерская, принадлежавшие правительству, где производилось большинство мексиканских пушек. В анналах истории зданию фабрики принадлежит недобрая слава: здесь несчастные техасские пленники претерпевали самые жестокие страдания со стороны своих варварских поработителей. Здание расположено всего в четверти мили от укреплений Чапультепека, прямо под наводкой его орудий; от холма, на котором возвышается крепость, его отделяет только густая роща миндалевых деревьев.

7 сентября, после полудня, капитан Мейсон из инженерных войск был послан на разведку позиций противника. Справа от него, на некотором отдалении от Молино дель Рей, возвышалось прочное каменное здание, укрепленное бастионами, слева были укрепления, окружавшие фабрику. Здание справа называлось Каса Мата. Было известно, что оно занято противником, предполагавшим, что мы попытаемся обойти Чапультепек и будем стараться войти в город по дороге из Такубайи через ворота Сан-Косме. Все остальные проходы — Пиедас, Нино Пердидо, Сан-Антонио и Белен — были сильно укреплены и охранялись большими отрядами. У противника к тому времени было не менее тридцати тысяч человек и не возникало проблем с тем, чтобы расположить мощные заставы на любом из направлений нашей возможной атаки.

7-го генералу Уорту был отдан приказ произвести атаку на вражеские позиции у Молино дель Рей. За ночь он должен был подготовиться к нападению и осуществить его восьмого утром.

Ночью 7 сентября первая дивизия, усиленная бригадой из третьей дивизии, выступила вперед в направлении противника. Диспозиция утверждала:

«Установлено, что слабейший пункт позиций противника находится примерно на середине пути между Каса Мата и Молино дель Рей. Этот участок, однако, усилен батареей из нескольких орудий.

Штурмовая группа из 500 человек под командой майора Райта производит нападение на батарею после того, как последняя подвергнется обстрелу орудиями батареи капитана Хагера. Справа от штурмовой группы, на расстоянии достаточном для оказания поддержки, занимает позиции бригада Гарленда.

На левом фланге — справа от противника — размещается бригада Кларка под командованием замещающего его полковника Макинтоша с батареей Дункана; бригада из дивизии Пиллоу располагается между штурмовой колонной и бригадой Кларка».

С рассветом начались боевые действия. Почин им положила 24-я батарея Хагера, обстрелявшая центр вражеских позиций. Все указывало на то, что противник отступил. Его пушки не отвечали. Уорт, убедившись (убеждение это имело фатальные последствия), что укрепления в центре покинуты, приказал штурмовой колонне атаковать.

Колонна быстро устремилась вниз по склону. Вел ее майор Райт. Когда она приблизилась на расстояние вполовину мушкетного выстрела, враг открыл по смельчакам убийственный огонь — едва ли прежде нечто подобное выпадало на долю солдат. Шесть орудий полевой артиллерии косили ряды атакующих; одновременно тяжелые орудия Чапультепека и шесть тысяч винтовок его защитников уничтожали наших сотнями. Уже первый залп усеял землю мертвыми и умирающими. Не меньше половины всей группы пало под этим ужасным градом пуль и шрапнели; остальные, растерявшись на мгновение, бросились врассыпную в надежде использовать какую-нибудь возможность укрыться.

Им на помощь выдвинулись легкий пехотный и 11-й пехотный батальоны; солдаты шли под смертоносным огнем, окутанные дымом, но, в конце концов, мы захватили вражеские укрепления. В то же самое время правый и левые фланги наших войск вступили в бой соответственно с левым и правым флангами противника. Бригада Гарленда, поддержанная орудиями батареи Дункана, оттеснив сильную пехотную часть неприятеля, захватила фабрику, в то время как группа Макинтоша атаковала Каса Мата. Здание это оказалось очень хорошо укрепленным, окружено траншеями и рвами. Бригада быстро приближалась, но, достигнув широкого рва, очутилась на открытом пространстве и стала доступной не только для огня из винтовок, но и для тяжелых орудий из крепости и была вынуждена отойти к батарее. Дункан открыл огонь по зданию. Эффект оказался таковым, что противник скоро отступил, оставив здание.

В это время подошла и бригада из дивизии Пиллоу, а также бригада из дивизии Твиггса, но было поздно. Враг уже отступил. Молино дель Рей и Каса Мата оказались в руках американской армии. Вскоре после этого сама фабрика и все оборудование, включая формы для отливки пушек, были взорваны, а войска получили приказ возвратиться в Такубайю.

Так закончилось одно из наиболее кровавых и бесполезных, с военной точки зрения, сражений американской армии. Порядка шестисот пятидесяти наших отважных солдат полегло в этом бою, в то время как потери противника едва ли составляли половину от этой цифры.

Фатальные события у Молино дель Рей погрузили всю нашу армию в мрачное уныние. Мы ничего не достигли. Победоносные войска отступили на прежние позиции, побежденные осмелели и праздновали это столкновение как свою победу. Мексиканский командующий объявил, что предполагался захват Чапультепека, но он провалился. Мексиканские войска стали чувствовать себя увереннее и удвоили рвение; мы, в свою очередь, объявили произошедшее своей победой. Еще одна такая победа — и американская армия никогда не покинет долину Мехико.

Ночью 11 сентября можно было наблюдать, как два небольших отряда покинули деревню Такубайя и двинулись по двум разным дорогам. Один отряд направился по старой дороге к Молино дель Рей. Пройдя примерно половину пути между деревней и строениями последней, он остановился. Другой, продвинувшись немного к Чапультепеку, тоже остановился. Солдаты остановились не для отдыха: всю ночь они рыли землю, набивали мешки песком, выравнивали площадки для артиллерийских позиций.

Когда занялась заря, позиции были обустроены, пушки стояли на своих местах и, к большому удивлению мексиканцев, открыли огонь по замку Чапультепек. На огонь они вскоре ответили, но без особого успеха; в десять часов утра открыла огонь другая батарея — у Молино дель Рей, произведя несколько точных выстрелов из гаубицы, что вызвало большое раздражение у мексиканцев.

…С хорошим гарнизоном Чапультепек был бы неприступен. Тысяча американцев с успехом могла бы держать его против всей Мексики. Их можно было бы уморить голодом или жаждой, но изгнать из замка их было бы невозможно. На свете немного сыщется крепостей, обладающих такими же природными преимуществами.

Весь день 12 сентября американские батареи продолжали обстреливать стены замка, им отвечали орудия крепости, а части, расположенные у Молино дель Рей, непрерывно стреляли из ружей. К вечеру замок начал приобретать вид осажденной и поврежденной крепости. Повсеместно были видны отметины от снарядов и пробоины в стенах, несколько орудий противника были выведены из строя».

В своем очерке о решающей битве при Чапультепеке Майн Рид большое внимание уделяет действиям американской артиллерии. Это справедливо: американские пушки были куда совершеннее мексиканских, они дальше и точнее били, поэтому роль артиллерии действительно была высока и, может быть, даже была решающей в этом сражении. Но нас интересуют все-таки не достоинства американских орудий и доблесть отдельных артиллеристов, которым Рид уделяет довольно внимания, а действия самого Рида в бою. Поэтому опустим рассказ об артиллерийской подготовке к штурму Чаоультепека и меткости американских артиллеристов, а обратимся к той части, где Рид рассказывает непосредственно о штурме и о своем участии в нем. Вот что он пишет об этом в очерке, опубликованном в нью-йоркском «Духе времен» в номере от 11 декабря 1847 года:

«13 сентября 1847 года — в день, когда начался штурм Чапультепека, я командовал ротой гренадер из своего собственного 2-го полка нью-йоркских добровольцев и временно подчиненного мне отряда морской пехоты. Мы были боевым охранением артиллерийской батареи, позицию для которой мы же выстроили в ночь на 11 сентября на северо-востоке от замка. Мы находились в тысяче ярдов (примерно в 900 метрах. — А. Т.) непосредственно напротив главных ворот в крепость и целый день их обстреливали. Первый штурм был назначен на утро тринадцатого, штурмовая группа — отряд из пятисот человек — между собой мы называли его «отряд обреченных» — состоял целиком из добровольцев, решивших принять участие в этом опасном деле. Там были представители всех родов войск; командовал ими пехотный капитан, еще одним офицером был лейтенант из числа пенсильванских добровольцев.

На рассвете три дивизии — Уорта, Пиллоу и Квитмана — приблизились к Чапультепеку; наши стрелки занимали передовые посты мексиканцев, вытесняя противника; часть неприятельских солдат вошла в замок, часть, обогнув его, двинулась по направлению к Мехико.

Теперь можно было надеяться, что штурмовая группа справится с делом, на которое вызвалась добровольно. Батарея наша теперь вынужденно молчала, и мы трое — капитан Хагер, лейтенант Хэгни и я вместе с группой офицеров и инженеров — стояли около нее и наблюдали за атакой; облака дыма от мушкетов и ружей показывали то место, докуда они добрались. Мы наблюдали с тревогой; едва ли стоить говорить, что она сменилась дурным предчувствием, когда на полпути что-то остановило наше продвижение вперед. Я знал, что если Чапультепек не будет взят, то невозможен будет и захват столицы, а если мы не сделаем этого, едва ли кому-нибудь из нас удастся покинуть долину Мехико.

Нерешительные действия Уорта возле укреплений Молино дель Рей — если называть вещи своими именами — наше первое отступление за время всей кампании, серьезно деморализовали наших людей и воодушевили мексиканцев, вдохнув в них мужество, которого они не испытывали прежде. Здесь против нас было тридцать тысяч солдат, а у нас только шесть тысяч — то есть соотношение составляло пять к одному, не говоря о многочисленных партизанах, действовавших против нас в сельской местности и в городах. Более того, нам было известно, что генерал Альварес со своими индейцами зашел к нам в тыл и захватил перевалы, поэтому отступление к Пуэбло было для нас невозможно. В этом убежден был не только я, но и всякий разумный офицер в нашей армии; те двое, что стояли рядом со мной, были уверены в этом так же, как и я. Эта убежденность, а также то, что атака наша может вот-вот захлебнуться, заставили меня принять участие в штурме. Но, поскольку старшим по званию был командир батареи, я сначала должен был получить его разрешение: я был назначен охранять его батарею, но сейчас в том нужды не было. Я немедленно получил его дозволение, которое он сопроводил словами: «Идите, и пусть Господь будет за вас!»

Мексиканский флаг по-прежнему триумфально реял над укреплениями замка, а линия наших атакующих войск не продвинулась вперед ни на дюйм; никаких изменений не случилось и к тому времени, когда я со своими добровольцами и морскими пехотинцами короткими перебежками добрался до остановившихся атакующих, которые неровной линией залегли у подножия холма. Почему они остановились, тогда нам не было известно, но позднее я слышал, что причиной тому стали неисправные штурмовые лестницы. Я не стал останавливаться, чтобы понять, в чем дело, но, миновав залегшую цепь, вместе со своими храбрецами начал подниматься по склону. Подле самой вершины я увидел тела наших солдат: некоторые из них были в серой форме добровольцев, другие одеты в мундиры 9, 14 и 15-го пехотных полков. Они входили в авангард наших атакующих войск — расчищали дорогу — и намного опередили «отряд обреченных». Впереди находилось самое опасное место — слегка наклонная в нашу сторону ровная площадка шириной примерно в сорок ярдов (примерно в 35 метров. — А. Т.) — она отделяла нас от стен замка, — короче говоря, гласис (то есть передний скат бруствера фортификационного сооружения. — А. Т.). С парапета ее обстреливали сразу три орудия; они осыпали ее картечью так быстро, как только успевали перезарядить пушки. Казалось, не было ни малейшего шанса миновать ее, не попав под смертоносный град. Но и оставаться на месте тоже смертельно опасно — помнится, подумал я в тот момент.

Достигнув этого места, я на мгновение остановился и, чтобы меня было слышно, повернулся к солдатам и произнес (слова эти помнятся мне сейчас так ясно, будто произнесены они были вчера):

— Солдаты, если мы не возьмем Чапультепек, американская армия погибла! Лезем на стены…

Какой-то голос ответил:

— Мы пойдем, если нас поведут.

Другой добавил:

— Да, мы готовы!

В этот самый момент все три пушки почти одновременно грянули, изрыгнув свои смертоносные заряды. Сердце мое подскочило от радости, едва я услышал эти три выстрела. У нас появился шанс и, перескочив через гребень холма, что защищал нас, я закричал:

— Вперед: я поведу вас!

У меня не было нужды оглядываться назад, чтобы узнать, следуют ли за мной солдаты. Те, к кому я обращался, не были людьми, которые испугаются или станут мешкать, иначе мы не оказались бы здесь вместе, — все устремились следом.

Когда я был уже на полпути к стене, поднял голову и посмотрел наверх: я увидел толпу мексиканских артиллеристов в темно-синих мундирах с алым позументом. У каждого из них в руках было ружье, и мне казалось, что каждый из них целится в меня. Учитывая то, что на моей шее был повязан шарф из алого шелка, они, пожалуй, думали, что я не меньше, чем генерал. Залп прозвучал почти одновременно. Я бросился на землю: у меня лишь оцарапало палец на руке, которой я сжимал саблю, да кусок шрапнели порвал ткань мундира. Немедленно я снова вскочил на ноги и бросился к стене. Я уже поднимался на нее, когда пуля из эскопеты пробила мне бедро, и я упал в ров».

Вдова писателя в своих воспоминаниях пишет: «даже раненый, лежа в канаве, Майн Рид с трудом приподнялся на локте и крикнул своим солдатам:

— Бога ради, только не оставляйте стену!»

Ободренные его призывом, солдаты бросились на штурм, и вскоре американский флаг развевался над стенами мексиканской цитадели.

Так ли было на самом деле, произносил ли эти слова раненый офицер — неизвестно. Вне зависимости от этого, очевидно, что лейтенант Рид из 2-го полка нью-йоркских добровольцев совершил самый настоящий подвиг: увлекая за собой дрогнувших было солдат американской армии, он своими действиями переломил ход решающего сражения. Неизвестно, какими бы оказались судьба кампании и результаты войны в целом без этого подвига — ведь силы обороняющихся действительно были велики, а атака американцев, по сути, почти захлебнулась. Не забудем и о том, что Чапультепек был «ключом» к Мехико и, соответственно, к победе в войне. К тому же Рид совершенно не преувеличивал, когда утверждал, что силы американцев были на исходе и провал под Чапультепеком неизбежно обернулся бы катастрофой для армии США. Можно предположить, что невзятие американцами крепости могло стать поворотным моментом и переломить ситуацию в пользу Мексики. Конечно, можно считать произошедшее банальным стечением обстоятельств и заявить, что будущий писатель просто оказался в нужное время в нужном месте. Увлечь за собой солдат мог и другой офицер — благо что отважных людей среди добровольцев и кадровых офицеров в американской армии хватало, — но факт остается фактом: сделал это именно лейтенант Рид, а не кто-нибудь другой.

Современники — сослуживцы и командиры Рида — вполне сознавали значение того, что он совершил. Свидетельством тому может служить, например, отчет генерала Шилдса (командира бригады, куда входил полк Рида), в котором несколько строк уделено подвигу лейтенанта. Симптоматично, что упоминание об отважных действиях Рида и о его роли в захвате укреплений замка содержится и в победной реляции командующего американскими войсками генерала У. Скотта о взятии Чапультепека, направленной им после сражения военному министру США. Описывая решающее сражение Мексиканской войны, о подвиге отважного лейтенанта известили (многое, конечно, исказив и приукрасив, поскольку писали с чужих слов) и американские газеты. О доблести своего корреспондента не замедлил сообщить и нью-йоркский «Дух времен».

К сожалению, Майн Рид не смог тогда же насладиться своей известностью: получив тяжелое ранение, он потерял много крови и остался лежать у подножия крепостной стены. Только к вечеру, когда замок был взят и последние очаги сопротивления подавлены, его, без сознания и почти без признаков жизни, едва не погребенного под телами убитых, обнаружили и доставили в полевой госпиталь. Рана была очень серьезна, он потерял много крови, и врачи почти не надеялись, что ему удастся выжить. А вскоре после того, как он очутился в госпитале, распространились известия, что герой штурма Чапультепека умер, и их опубликовали многие американские газеты. Эта ложная информация имела разнообразные последствия. Для родных и близких — печальные: кто-то из знакомых семьи Ридов, прочитав эту «новость», поспешил сообщить родителям о смерти сына, и семья погрузилась в траур, который продолжался до тех пор, пока почти два месяца спустя до них не дошло собственноручное письмо сына, в котором тот сообщал, что жив, хотя серьезно ранен и находится на излечении. Имели место последствия и довольно курьезные и даже мелодраматические: некоторые газеты (прежде всего, выходившие в тех городах, где какое-то время жил Майн Рид — нью-йоркские, питсбургские и филадельфийские) опубликовали некрологи и статьи, посвященные его памяти. Некролог, извещавший о героической гибели своего корреспондента, опубликовал даже нью-йоркский «Дух времен», что уж говорить о других, менее респектабельных изданиях. Вдова писателя в своих воспоминаниях приводит одну из таких статей, напечатанную в ньюпортской «Ньюпорт ньюс», штат Род-Айленд. Озаглавлена она «Памяти лейтенанта Рида».

«Лейтенант Рид, — сообщается в статье, — прожил в этой стране пять или шесть лет. Эти годы был, в основном, связан с прессой, являясь литературным сотрудником, редактором и корреспондентом многих изданий; в последнем качестве он провел в Ньюпорте лето 1846 года, публикуясь в «Нью-Йорк геральд» за подписью «Ecolier». В то время мы и познакомились с ним, и многие жители нашего города подтвердят, что он был очень достойным человеком, о смерти которого мы глубоко и искренне скорбим. Он вернулся в Нью-Йорк 1 сентября и вскоре после этого отплыл в Мексику вместе со своей частью.

Он участвовал в битве при Монтеррее и отличился в этом кровопролитном сражении. Около трех месяцев назад мы опубликовали его небольшую поэму, озаглавленную «Монтеррей», которая, несомненно, памятна нашим читателям. Поэму завершают такие строки:

Немного было нас, стоявших в том строю —

Бок о бок с теми, кто был нас смелее.

Но каждый предпочел бы смерть в бою,

И честь сразить врага при Монтеррее!

Такова человеческая слава! Едва ли тот, кто сочинил эти строки, думал тогда, что вскоре и он разделит участь тех, кто «предпочел смерть в бою». Штурмуя Чапультепек, он был тяжело ранен и вскоре скончался от ран. Он был человеком уникальных талантов и многообещающим писателем. Он обладал нервным и пылким темпераментом и необыкновенно ярким воображением. Его лучшие произведения можно отыскать в «Гоудис ледис бук», в котором он печатался три или четыре года назад за подписью «Бедный школяр». Прискорбно, что приходится так рано жертвовать такими талантами и что его карьера прервалась так скоро и так далеко — очень далеко — от земли, что дала ему жизнь, и от его второй родины, принявшей его. Но так случилось!..»

Как мы видим, строки, приведенные здесь, полны неточностей. Стихотворение «Монтеррей», возможно, было напечатано в «Ньюпорт ньюс», но впервые его опубликовал «Гоудис ледис бук» в ноябре 1846 года — через полтора месяца после упомянутого кровопролитного сражения (21–24 сентября 1846 года). Майн Рид не принимал и не мог принимать в нем участия, поскольку воевал совсем на другом участке фронта.

Более курьезный случай произошел на торжественном обеде, устроенном в главном городе штата Огайо — Коламбусе по случаю взятия американскими войсками столицы Мексики. Перед собравшимися выступила молодая начинающая поэтесса, сочинившая и прочитавшая целую поэму, оплакивавшую гибель героического лейтенанта Рида.

Вопреки опубликованным некрологам, произнесенным в его память речам и воспевающим его подвиг стихотворениям, офицер остался жив. Но в первые дни — Рид находился тогда в полевом госпитале — он буквально балансировал на грани жизни и смерти. Оттуда, после взятия Мехико, его перевезли в мексиканскую столицу. Рана воспалилась, опасались заражения крови. Стоял вопрос об ампутации ноги. Но, поскольку раненый был слишком слаб, врачи от этой идеи отказались и положились на волю Провидения и силу организма. В конце концов организм Рида поборол недуг, но прошло почти два месяца, прежде чем он вновь встал на ноги.

В начале декабря в «Нью-Йорк геральд», одной из первых напечатавшей некролог о лейтенанте Риде, появилось следующее сообщение:

«В силу недостоверной информации, поступившей в газету, недавно появилось сообщение о том, что лейтенант Майн Рид, чья отвага в сражении при Чапультепеке вызвала восхищение генерала Скотта, скончался от полученных ран. Как нам стало известно от вернувшегося недавно с фронта боевых действий офицера, Майн Рид жив и, несмотря на тяжелую рану левой ноги над коленом, нанесенную пулей из эскопеты, начал поправляться, и его состояние улучшается. Безусловно, его ждет повышение по службе».

Неделю спустя — в номере от 11 декабря 1847 года, — уже основываясь на собственноручном письме Рида редактору «Духа времен», нью-йоркский еженедельник сообщал:

«Лейтенант Майн Рид, из полка нью-йоркских добровольцев, который получил тяжелое ранение при штурме Чапультепека и впоследствии был объявлен умершим, пишет нам в письме от 28 октября из Мехико, что хотя пуля величиной с голубиное яйцо (пущенная из эскопеты) пробила толстую часть бедра, нанеся огромный урон, считается, что жизнь теперь вне опасности. Ему нельзя поворачиваться, и он лежит на спине. На минувшей неделе мы опубликовали некролог, посвященный памяти этого замечательного молодого офицера, который долгое время являлся одним из лучших корреспондентов нашего издания. Мы сердечно поздравляем его со спасением».

Здесь же сообщалось, что вскоре читатели смогут познакомиться с новыми «Заметками стрелка в цепи» и узнать о приключениях «стрелка» в сражениях при Чапультепеке, Чурубуско и Молино дель Рей.

Действительно, чуть оправившись от ранения, даже еще не вставая с кровати, Майн Рид тут же принялся за продолжение своих очерков о Мексиканской войне, и оно появилось на страницах «Духа времен» вскоре после сообщения, опровергающего слухи о его гибели.

Между тем здоровье его восстанавливалось медленно. Первые недели Рид ходил, опираясь на трость, преподнесенную ему товарищами. Впрочем, трость от сослуживцев стала не единственной наградой доблестному воину. Вскоре состоялось и повышение по службе: Томасу Майн Риду было присвоено очередное воинское звание — «первый лейтенант корпуса добровольцев Армии США». Одновременно с новым званием ему был предоставлен «длительный отпуск по ранению», который, впрочем, не предполагал, что офицер оставит действующую армию.