Обитатель сельской глубинки
Обитатель сельской глубинки
На Ширлэнд-роуд Риды прожили с марта по сентябрь 1875 года. Писателя каждый день вывозили на прогулку — обычно в Риджентс-парк. Кенсингтон-гарден, который был ближе к их квартире, почему-то не нравился Майн Риду; он предпочитал заказывать экипаж, усаживался в него, не торопясь ехал по лондонским улицам, разглядывая дома и прохожих. У входа в парк его пересаживали в инвалидную коляску и катили по аллеям парка. Ранее разговорчивый, теперь он больше молчал и был печален. Он почти не работал. За эти несколько месяцев он сделал необычно мало: правил корректуру романа «Сигнал бедствия» для «Журнала Чемберса», пересмотрел свои прежние сочинения (видимо, размышляя, как их можно переработать, с тем чтобы предложить издателям), впечатленный самоотверженностью, с которой в течение нескольких месяцев за ним ухаживали сиделки, сочинил очерк под названием «Медицинские сестры»[128]. Жена видела, что муж находится в депрессии и погружается в нее все глубже. Не будем анализировать ее причины — они и так понятны. Для такого деятельного человека, как Майн Рид, переход в «инвалидное» состояние не мог пройти бесследно. Приближалась зима, с неизбежными густыми туманами, сыростью и отсутствием солнца. Рид особенно не любил лондонскую зиму. Миссис Рид понимала, что она усугубит депрессию. Надо было что-то срочно предпринимать. И эта маленькая женщина, немного наивная и совершенно непрактичная, инстинктивно нашла решение: не советуясь с мужем, при поддержке верного Олливанта, который недавно вернулся из Америки, она снимает коттедж в небольшом городке Россон-Уай в графстве Герефорд[129].
Почему миссис Рид выбрала именно этот город почти на границе с Южным Уэльсом? В своей книге она не прокомментировала это решение. Но можно предположить, что они бывали там летом 1874 года, когда отдыхали «на водах» неподалеку — в Малверне, в соседнем с Герефордом графстве Уорчестер, и мужу понравились эти места. Пейзажи в том краю действительно живописные — город стоит в излучине реки Уай, к югу от него начинается большой лесной массив, кругом невысокие, пологие холмы с ухоженными полями и перелесками. Город очень древний, в нем много старинных зданий XIII–XVII веков, поблизости развалины замка, знаменитое Тинтернское аббатство, отовсюду в округе виден устремленный в небо узкий готический шпиль построенной в XIV веке церкви Святой Марии. Все это уже в годы жизни писателя превратило Росс-он-Уай в один из туристических центров Англии (что, вероятно, и самого Рида впервые привело туда). Но миссис Рид стремилась не к суете, а бежала от нее. Поэтому дом был снят почти в пяти километрах от города — там, куда не забирались досужие туристы. У дома было собственное имя. Он назывался «Чейзвуд». Впрочем, из этого не следует, что дом был большой, подобный тому, какой у них был в Джеррардз Кросс. Как позднее с иронией писал сам Рид, «по герефордскому обычаю, каждая ферма — даже самая маленькая, имеет собственное название». Напротив, он был совсем невелик — одноэтажное строение в несколько комнат, сложенное из местного песчаника под камышовой крышей. У дома — сад, но совсем маленький. Очевидно, аренда меблированного коттеджа на осень, зиму и весну не была разорительна для Ридов. Ведь местечко, где они собирались обосноваться, находилось далеко от Лондона, и туда невозможно добраться по железной дороге — от ближайшей к ним станции было добрых полтора десятка километров пути. Чейзвуд расположился рядом с проезжей дорогой, но все же стоял от нее в стороне. Неподалеку начинался лес, в полумиле несла свои воды река Уай, на западе лежали легко различимые горы Уэльса.
Хотя миссис Рид ничего не написала о самом переезде из Лондона в отдаленный Чейзвуд, можно догадаться, что он стал серьезным испытанием для хрупкой женщины. Если прежде всем распоряжался ее деятельный супруг, то теперь заботы легли на ее плечи: ей самой пришлось заниматься расписанием, билетами, договариваться с носильщиками и возницами, следить за грузом, давать распоряжения служанке и помогать мужу. Но все равно она была очень рада — уже в дороге настроение Рида стало меняться к лучшему. Поначалу безучастный, он начал посматривать по сторонам, задавать вопросы и отпускать замечания.
В Чейзвуде Риды обосновались в начале сентября 1875 года. Элизабет Рид вспоминала, что на новом месте ее муж «будто вернул себе прежнюю бодрость». Он много времени проводил на открытом воздухе. Первые дни просто сидел, укрывшись пледом, в кресле на лужайке у дома. Затем начал устраивать длительные прогулки в наемном фаэтоне — ездил в Росс, колесил по окрестностям, иногда совершая длительные экскурсии в 20, а то и в 30 миль. Здесь было на что посмотреть — великолепная природа, архитектурные памятники разных эпох — от раннего, еще норманнского Средневековья до современных построек. Наверняка обзавелся он и знаменитым трудом преподобного У. Гилпина, который еще в 1782 году выпустил обстоятельную — в несколько томов — книгу о достопримечательностях края[130]. С тех пор она переиздавалась неоднократно, а Рид, как известно, всегда живо интересовался историей и природой тех мест, где ему довелось жить. Так, постепенно, — через книги, общение с местными жителями, путешествуя по суше и по реке, писатель проникался любовью к этому необычному месту и восстанавливался физически, возрождался духовно. «Нигде в Англии, возможно, нигде в Европе осенняя листва не окрашена так очаровательно, как на берегах Уая, — писал Рид через год с небольшим после того, как обосновался в Герефоршире. — Река прокладывает себе путь через леса, которые кажутся раскрашенными художником; их цвета почти такие же яркие, как знаменитая окраска американских лесов. Береза, вместо того чтобы, как повсюду, стать темно-коричневой, приобретает оттенок яркого янтаря; листва каштана становится прозрачно-лимонной; листья дуба розовеют по краям, а лещина усажена ярко-алыми зонтиками с плодами. Тут и там по склонам лесистых холмов видны красные дикие ягоды, белые пятна говорят о присутствии ломоноса, алые — о падубе с его ягодами, как будто покрытыми воском, а темно-бордовый цвет — о боярышнике; и все это перемежается зеленью самых разнообразных оттенков: тис, можжевельник, утесник, плющ и другие вечнозеленые растения, вопреки снегу и зимним морозам, круглый год здесь радуют свежей зеленью». О чем, кроме заинтересованного внимания к местной природе и о любви к этим местам, могут сказать эти строки?
Но, восстанавливаясь, первые месяцы в Чейзвуде Майн Рид почти не прикасался к перу и бумаге. Можно подумать, что недавно еще могучий источник его вдохновения и трудолюбия совершенно иссяк. Однако это не так, и то обстоятельство, что уже вскоре — в 1877 году — будет издан его новый роман, а затем он напишет еще восемь (три из которых выйдут посмертно), — говорит совсем об обратном. Причина затянувшегося «молчания» была, конечно, в другом. В первые месяцы в Герефорде у него просто не хватало сил засесть за новую книгу. Да и особой мотивации тоже не было. Выкупив в 1874 году авторские права на большинство своих текстов, он тогда же заключил договор с издательской фирмой «Уорд энд Локк» на выпуск собрания собственных сочинений в пятнадцати томах (первый том вышел к Рождеству того же года). Конечно, этот договор не принес больших денег, но все же, видимо, сумма оказалась достаточной, чтобы какое-то время не беспокоиться о финансовом состоянии семьи.
Тем не менее к лету 1876 года Майн Рид, видимо, окреп настолько, что решил вновь взяться за перо и начал сочинять роман — первый после долгого перерыва. Этот роман получил название «Гвен Уинн. Романтическая история реки Уай» (Gwen Wynn: A Romance of the Wye) и был совершенно не похож на те книги, что он сочинял прежде. Прежде всего, «Гвен Уинн» — самый объемный роман писателя. Хотя впоследствии и был издан в традиционных викторианских трех томах, но он, по меньшей мере на треть, больше самого крупного из предыдущих произведений. Однако главное, конечно, не объем, а содержание: это был «сенсационный роман из современной жизни». В тексте книги много отступлений, в которых автор выпустил немало отравленных ядом стрел в сторону «современных писателей», сочиняющих «нагнетающие ужас» истории и ищущих дешевой популярности у невзыскательного читателя. Неясно, кого конкретно имел в виду Рид — таких литераторов было действительно немало. Но сам Майн Рид (понять это нетрудно), сочиняя свою историю, ориентировался прежде всего на опыт Уилки Коллинза — в то время, пожалуй, наиболее популярного среди сочинителей-викторианцев.
«Гвен Уинн» почти незнаком русскому читателю, поэтому, хотя бы вкратце, необходимо пересказать его. На первый взгляд это почти невозможно — настолько населен роман и запутан его сюжет. Но на самом деле не так уж все сложно. Итак, есть главная героиня — красавица и наследница богатого поместья на реке Уай по имени Гвендолин Уинн. Она влюбляется в вернувшегося из Индии офицера-ирландца капитана Райкрофта. Он богат, красив, отважен и отвечает красавице взаимностью. Но в их свадьбе не заинтересованы ее кузен Мердок, его жена, француженка Олимпия Рено, в прошлом дама полусвета, и зловещий католический священник, иезуит отец Роже. Они решают избавиться от Гвен, чтобы завладеть поместьем (в случае ее смерти его наследует Мердок). Случай представляется, когда между Райкрофтом и его невестой происходит ссора. Капитан уезжает во Францию, а Гвен… исчезает. Подозрения (сначала в похищении, а затем и в убийстве) падают на капитана. Но капитан, узнав об исчезновении возлюбленной, возвращается и начинает заниматься расследованием ее смерти (к тому времени тело утопленницы нашли, опознали и похоронили). Расследования опасаются новые владельцы усадьбы и особенно преступный отец Роже. При помощи браконьера Дика Демпси священник избавляется от Мердока. Олимпия Рено и святой отец собираются продать усадьбу. Один из героев, лодочник Джек Уингейт, сообщает капитану, что видел, как в день исчезновения Гвен отец Роже и Демпси грузили на отплывающий в Булонь корабль какой-то подозрительный тюк. Он уверен, что в нем находилась его исчезнувшая невеста Мэри. Капитан спешит в Булонь. Там, при помощи своего сослуживца, он разыскивает подозрительную католическую обитель, в которой насильно удерживают некую красавицу англичанку. Он освобождает девушку — пленницей оказывается… утонувшая и похороненная Гвен. Вместе с Гвендолин капитан возвращается в усадьбу, но отец Роже и Олимпия Рено, предупрежденные иезуитами, скрываются. Однако остается Демпси, который в предсмертном бреду (его отравил все тот же святой отец) раскрывает все обстоятельства преступлений и среди них — главную загадку. Оказывается, Гвендолин Уинн не умерла — ее усыпили хлороформом (в те годы это было «новейшее средство», применение которого будоражило викторианское общество, порождало причудливые слухи — их отзвуки мы и находим в романе), положили в гроб, отпели в церкви, но похоронили не ее, а подменили на утопленную Демпси невесту Уингейта; Гвен вывезли в Булонь, чтобы постричь в монахини. Заканчивается книга «карамельно-благополучно» — свадьбами почти всех неженатых героев и семейным счастьем в окружении народившихся отпрысков.
Если рассматривать книгу Майн Рида непредвзято и в контексте лучших образцов жанра (романов того же У. Коллинза, например), можно прийти к вполне определенному выводу — книга получилась неудачная, слабая. В ней множество нестыковок, совершенно искусственных ситуаций, образы положительных героев «размыты», а поступки «злодеев» слабо мотивированы. Более того, по стремлению автора нагнетать зловещую атмосферу, по нагромождению явных нелепостей, «Гвен Уинн» напоминает скорее роман готический, нежели «сенсационно-мистическое» повествование Коллинза. Чего только стоит образ патологического злодея отца Роже! В сюжете масса штампов — как присущих массовой литературе того времени (не говоря об обязательном «хеппи-энде», это, например, чудесное воскрешение погибшей героини), так и собственных, «майн-ридовских»[131]. Кроме того, рассчитывая на коммерческий успех книги, писатель насытил свой роман самыми расхожими викторианскими предрассудками. Никогда прежде Рид не шел так откровенно навстречу самым невзыскательным вкусам и предубеждениям. Он учел законопослушность и стихийную ксенофобию викторианцев. Его злодеи — неджентль-мены, это — французы, католики, иезуиты и браконьеры — то есть все те, к кому обывательское сознание той эпохи было настроено однозначно отрицательно. А положительные персонажи — истинно британские джентльмены и местные жители — честные лодочники и фермеры-арендаторы.
Но едва ли в сказанном следует видеть свидетельство просчетов художника. Судя по всему, Рид сознательно шел на «снижение планки». «Виной» тому была целевая аудитория книги. Он планировал публиковать роман в провинциальных газетах и в 1876–1877 годах вел по этому поводу активную переписку с газетным синдикатом, которому принадлежала основная часть периодических изданий не только в Герефорде и окрестных графствах, но и во всем юго-западном и центральном регионах Британии[132].
Однако роман не лишен достоинств. Речь идет прежде всего о «местном колорите». Риду удалось показать уникальную красоту края, его неброское, но глубокое и подлинное очарование. Видно, что Рид не только хорошо узнал, но и полюбил этот уголок Англии, его обитателей, и сумел передать на страницах своей книги эти чувства. Есть у книги и еще одна необычная, пожалуй, даже незаурядная особенность. Художественное пространство повествования соткано вокруг реки Уай. Она является стержнем, скрепляющим сюжет. Герои романа (положительные и отрицательные) перемещаются по реке, совершают преступления и подвиги, она им дает жизнь и забирает ее, дарует радость и печалит; они живут ею, здесь они любят и здесь умирают.
Сознательно ли писатель усилил тему реки или это вышло помимо его воли? Удивительно, насколько причудливы бывают источники, питающие литературное произведение, насколько далеки они могут быть собственно от литературы, творчества, вдохновения. Ведь ясно, что «стержневое» значение реки Уай, неподдельное знание ее писателем происходят из очень простого обстоятельства — Рид был почти лишен возможности передвигаться самостоятельно. Он много колесил по окрестностям в наемном экипаже, но особенно полюбил прогулки по реке. Если позволяла погода, совершал их почти ежедневно. На лодке он спускался до устья и поднимался к верховью реки. Досконально исследовал ее берега, заливы и потаенные заводи, слушал рассказы лодочников, много общался с ними, наблюдал за их навыками, привычками и приемами, изучал суда, на которых они плавают. Все это и вошло в книгу. Среди тех, с кем он общался, были прототипы браконьера Демпси, честного Уингейта и его невесты — красавицы Мэри, основательного Приса и многих других героев романа. Мы никогда не узнаем их настоящих имен и жизненных историй[133]. Впрочем, довольно и того, что их запечатлел писатель.
«Гвен Уинн» — единственный роман, начатый и завершенный в Чейзвуде. Писался он долго — больше полутора лет. И дело не только в рекордном для Рида объеме, но и в том, что работа над книгой шла медленно. Очевидно, писатель уже не мог работать с той энергией и с тем напряжением сил, с которыми работал прежде. Да и сам процесс создания текста изменился. Если раньше Рид мог сочинять практически в любых условиях — в номере гостиницы, в купе поезда, в тишине и среди шума, за столом, лежа в кровати или стоя у конторки (кстати, так работало большинство его современников — викторианских литераторов, и прежде он любил писать именно так), то теперь его окружением стали тишина (любой шум отвлекал и раздражал его) и одиночество (даже жене не дозволено было входить к нему, когда он писал), а неизменной «творческой лабораторией» — диван в кабинете. Теперь Рид работал только лежа — утвердив перед собой специально изготовленный по его эскизу пюпитр. Он, — вспоминала вдова, — «полулежал на диване в халате и шлепанцах, обязательно укрыв мехом колени — даже в самую жару, писал, зажав в зубах сигару, которая постоянно гасла и тут же раскуривалась вновь; при этом весь пол кругом забросан был обгоревшими спичками». Работать предпочитал ночью, при зажженных свечах, — при этом на импровизированном столе обязательно «стояла пара свечей и лежала неизменная сигара со спичками». Элизабет Рид очень боялась, что может случиться пожар и муж пострадает. И страхи не были безосновательны. «Множество раз, — вспоминала она, — утром обнаруживали сгоревшие дотла бумаги и черный пепел вокруг, но ни сам Майн Рид, ни постельное белье никогда не бывали обожжены».
В Чейзвуде Риды прожили более двух лет — до января 1878 года. Оттуда они переехали в новое жилище — просторный коттедж в местечке под названием Фрогмор. Все время проживания в Чейзвуде Рида тяготила близость большой дороги: шум от проезжавших мимо экипажей и повозок, выкрики возниц, не смолкавшие целый день, случайные досужие визитеры — все это раздражало, выводило из равновесия. Мешали и соседи — самим фактом своего существования, справа и слева от дома стояли другие дома, и там тоже жили люди. Но ему не хватало не только уединения. В Чейзвуде в распоряжении Рида имелись только маленький палисадник и небольшая лужайка за домом. В Джеррардз Кросс было много земли, большой сад, огород, луга, хозяйство — лошади, овцы. Там он вел жизнь настоящего сельского сквайра. Всего этого Риду очень недоставало. Современному горожанину трудно понять тоску писателя. Но мы не должны забывать, что речь идет об иной эпохе, о человеке, выросшем в сельской глубинке, — среди пустынных холмов и полей Ирландии, о том, кто провел молодые годы на просторах американских прерий. Важно и другое. В Великобритании домовладение, его расположение, размеры участка, хозяйство и т. п. всегда значили многое, определяя социальный статус владельца. Как и любой викторианец, Майн Рид (обладая к тому же определенным складом характера) был к этим вещам очень чувствителен. Конечно, теперь он не мог позволить себе жить так, как жил в Джеррардз Кросс, но создать какое-то подобие той жизни и того уклада, безусловно, стремился. Указанными обстоятельствами и был обусловлен переезд Ридов на новое место жительства.
Несмотря на неблагозвучное название, и в наши дни Фрогмор[134] принадлежит к числу наиболее живописных мест Герефорда и иметь там недвижимость или арендовать дом на лето весьма престижно. Располагается оно в четырех милях от городка Росс-он-Уай, но в местности — в отличие от дней современных — тогда совершенно уединенной, вдали от проезжих дорог и соседей. Вот что писал сам Майн Рид о новом месте жительства Ч. Олливанту:
«Я хотел иметь дом, и чтобы была земля, и потому не смог удержаться от искушения — участка в двух милях отсюда, по другую сторону леса. Дом более уединенный и обособленный, нежели «Чейзвуд», — по сути, это настоящая обитель сельского отшельника; но дом очень красивый, а при нем почти 15 акров земли, замечательный огород, ухоженные газоны и постриженные кустарники, с непересыхающим летом ручьем, с въездом для экипажей, с отдельным входом на ферму и в конюшню.
На ручье установлено колесо; вода приводит его в действие, а оно — насос, который подает воду в дом и в сад. Ниже по ручью сооружена плотина со шлюзом, поднимая створ которого, я могу повысить уровень воды и создать замечательный пруд с нависающими над ним деревьями. С этой целью и была сделана плотина, но сейчас вода спущена и ворота отсутствуют. Как только вступлю во владение, они будут восстановлены.
Прямо по лугу разгуливают куропатки. В кустах слышны голоса дятлов и соек, а сразу за домом начинается Пеньярдский лес, продолжение Чейзвудского леса, — он простирается на три мили, покрывая склоны выстроившихся в цепочку холмов неподалеку. Его опушка рядом — в какой-нибудь сотне ярдов от дома. Есть еще хозяйственный двор — он обособлен от конюшни и каретного двора. Имеются каретный сарай, в котором можно разместить полдюжины экипажей, конюшня на восемь лошадей, мощеный двор, кладовая, молочная, помещения для слуг и большой колокол, укрепленный на специальном устройстве у дома — с его помощью можно созвать слуг в любое время!
И все это за 60 фунтов в год. Восемь акров земли, но на будущий год я смогу взять в аренду еще пять или шесть по цене 48 шиллингов за акр — если захочу. В самом деле, это настоящий рай, и по очень выгодной цене. Почему дом сдается так дешево? Два года он простоял без жильцов, и поэтому хозяин был очень рад мне. Наниматели находили его слишком уединенным. Так оно и есть, если по соседству нет знакомых из числа состоятельных землевладельцев. Поскольку мы в округе со всеми знакомы, не думаю, что нас будут навещать реже, чем в «Чейзвуде», хотя теперь мы будем жить на милю или две дальше ото всех.
Главное достоинство — прилегающие луга и хороший сад — они достаются мне бесплатно. В вульгарно-обычном съемном коттедже они бы обошлись мне весьма дорого. Это сущая правда. А яблоки Фрогмора (Что за ужасное название! Скоро этот дом будет называться «Ранчо»!) вполне способны оправдать стоимость годовой аренды дома».
Видимо, это были первые впечатления Майн Рида от детального знакомства с будущим местом жительства. Но эмоции однозначны — оно ему очень понравилось. Конечно, вселение в новый дом, его обустройство — все это подразумевало хлопоты да и дополнительные расходы. Теперь Риды не могли обходиться одной служанкой. Нужны были еще слуга и конюх (Майн Рид собирался завести лошадей), нуждались они и в услугах садовника. Стоимость малоквалифицированной рабочей силы в викторианской Англии была невелика, и хотя доходы Рида были несопоставимы с тем, что он имел до отъезда в Америку, супруги могли позволить себе нанять дополнительную прислугу.
В новый дом они въехали в январе 1878 года. «В настоящее время я ничего не делаю и не могу работать, — сообщал писатель Олливанту летом того же года, — настолько я очарован совершенно сельской жизнью. Весь мой день занят делами в саду и наблюдениями за природой».
Действительно, первый год жизни во Фрогморс Рид почти не занимался литературной работой. Только осенью он взялся за переработку романа «Утраченная сестра», который сочинял в США и который начал было публиковать в своем журнале «Вперед», но так и не закончил. Теперь он переписал его заново — ввел новых героев, включил новые эпизоды, значительно расширил и, наконец, просто довел до конца. Завершенный роман получил новое название — «Гаспар Гаучо»[135]. Его напечатала (в классических трех томах) крупнейшая викторианская издательская фирма «Роутледж». С ними он неоднократно сотрудничал в прошлом и на этот раз, представляя новый роман, предложил издать собрание своих сочинений. Поскольку Рид недавно выкупил права на большинство своих книг, «Роутледж» заключила контракт с писателем на издание собрания в восемнадцати томах (первый том вышел на Рождество 1878 года). Едва ли это собрание сочинений принесло ему много денег, но какие-то выплаты, безусловно, последовали. Поступали деньги и из Америки — «Бидл энд Эдамс» в «десятицентовой» серии издали сокращенную версию его морского романа «Сигнал бедствия»[136]. Трудно сказать, сам ли Рид сократил текст до нужного объема или это сделали редакторы, но американцы, как известно, были честны с автором (тем более что Рид, не забудем, был гражданином США со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями) и гонорары выплачивали исправно. Но эти поступления не мотивировали писателя к активной литературной работе, сочинению новых произведений.
Впрочем, в одном из писем к Олливанту, датированном летом 1878 года, есть фраза, красноречиво указывающая, что сюжеты все-таки «бродили» в сознании Рида, его творческое воображение работало, рождая новые замыслы. Описывая природу Фрогмора, местные достопримечательности, он писал: «Какое это все-таки подходящее место действия для «Белой перчатки», и я совсем не уверен, что не увлекусь новым, еще более амбициозным замыслом, — чтобы изобразить подлых кавалеров в их подлинном обличье — как шелудивых псов, — каковыми они и были в действительности». Видимо, уже тогда, в 1878 году, Майн Рид начал размышлять над историческим романом «Без пощады!» (No Quarter!), которому суждено было стать последней книгой писателя. Одной из тех, что ему уже не удастся подержать в руках, раскрыть, вдохнуть запах типографской краски. Но пока это были только невнятные замыслы, воплощение которых рисовалось неясной отдаленной перспективой. А жизнь продолжалась — с ее бесконечными заботами, хлопотами, увлечениями.
О последних следует сказать особо — они многое значили в жизни Майн Рида во Фрогморе, определяли характер и содержание его существования в сельской глубинке. Наконец, они придали и новый вектор литературной деятельности, стимулируя обращение к тем областям, которые интересовали и прежде, но Рид не имел возможности заняться ими.
В уединении, на ферме Майн Рид смог, наконец, свободно отдаться своему давнему увлечению — исследованию особенностей жизни и повадок животных и птиц. Еще в юности писатель проявлял способности натуралиста. Он был всегда в курсе новейших достижений естественных наук и очень много читал, сочиняя книги и просто интересуясь жизнью живого мира. Чрезвычайно насыщены разнообразной информацией из области ботаники и зоологии его романы — не только «юношеские» (что можно объяснить пресловутым «практическим знанием»), но и «взрослые». В этих особенностях — красноречивое свидетельство многолетнего увлечения беллетриста естественно-научным знанием. Но времени заняться собственными исследованиями у него никогда не было. И вот теперь такая возможность появилась. Конечно, она была изрядно ограничена его физическим состоянием — после болезни Рид передвигался в основном на костылях. Но животный мир Фрогмора и окрестностей был настолько разнообразен, что Рид, как свидетельствовала его вдова, называл окружающую местность «подлинным раем натуралиста». Слуги приносили ему пойманных животных. Местные охотники и фермеры-арендаторы ловили для него за небольшую плату птиц и мелких зверей. Среди этих людей у Рида было множество знакомцев, не исключая и весьма подозрительных личностей, промышлявших браконьерством. Все соседи на много миль в округе знали об увлечении писателя и отовсюду несли ему разнообразных птиц и животных. Обитали животные и в его доме. Элизабет Рид вспоминала: «В его комнате в клетках жили сова и сорока, а маленькая выдра, которую поймали на берегах ручья, свободно бегала по участку и ела с рук. Капитан просил, чтобы у его постели по вечерам оставляли молоко и рыбу, и сам кормил зверька. На газоне под окном нередко можно было видеть ястреба, которого Майн Рид взял из гнезда. Это было красивое маленькое создание и настолько ручное, что по свисту хозяина прилетало и хватало пищу прямо из рук. Совсем другим был злобный барсук. Когда его тревожили в клетке, он рычал, фыркал, щелкал зубами и всякий раз норовил убежать. На газоне постоянно резвились белые бультерьеры, кошки с котятами и козы с козлятами».
Ограниченная подвижность имела и благоприятную для естествоиспытателя сторону. Не отвлекаясь на поимку животных, он мог больше времени посвящать их исследованию, изучению их строения и внутренних органов, чтению книг. Да-да! Майн Рид вскрывал трупы животных! У него был прекрасный набор хирургических инструментов, с которыми он весьма искусно управлялся. Нередко, спустившись к завтраку, миссис Рид заставала своего мужа за вскрытием крота, землеройки, змеи или какого-нибудь иного создания, которое убили и принесли работники.
Свои наблюдения Рид тщательно записывал и собирался издать серию очерков о животном мире края для журнала «Лив сток джорнэл», с которым тогда сотрудничал. Судя по всему, первые очерки серии, с предположительным названием «Натуралист на Уайе», он начал писать уже в 1880 году, продолжая работать над ними и в последующие годы. Ни один из очерков, однако, так и не был опубликован при жизни писателя. Позднее, в 1889 году, усилиями Ч. Олливанта и Э. Рид очерки были собраны в книгу и изданы под названием «Натуралист в Силурии»[137].
Было у Рида во Фрогморе и другое, не менее захватившее его увлечение — сельское хозяйство. Собственно, сельским хозяйством он занимался и прежде — в Джеррардз Кросс — держал конюшню, разводил овец норфолкской породы, огородничал, имел большую оранжерею, где экспериментировал с экзотическими растениями. Теперь его страсть приняла несколько иное направление — он увлекся выращиванием картофеля. Но и тут Рид пошел по своему пути. Из-за влажного климата эти места всегда считались благодатными для произрастания корнеплода. Но, вместо того чтобы выращивать привычные, «районированные» сорта, Рид выписал из Америки клубни мексиканского картофеля, занялся его селекцией и преуспел в этом деле. Собственно, с успехами в области картофелеводства и были связаны его первые публикации в «Лив сток джорнэл». В 1879–1880 годах Майн Рид опубликовал в журнале несколько статей, посвященных истории и особенностям выращивания картофеля — вообще и своего опыта в разведении мексиканских сортов — в частности. Эти публикации превратили Рида в признанного авторитета в этой области. К нему приезжали за советами, за семенным материалом. Особенно интересовались клубнями мексиканской картошки. В начале осени 1880 года он писал одному из своих «сельскохозяйственных» корреспондентов:
«Десять английских центнеров[138] уже разошлись. Даже если бы у меня было десять тонн, думаю, я смог бы их продать по той же цене. Только что я получил письмо от генерального консула Германской империи — он просит отправить ему два центнера».
В Герефорде Майн Рид вернулся и к другому, знакомому по Джеррардз Кросс, занятию — выращиванию овец. Но если прежде он просто выращивал овец норфолкской породы, то теперь занялся селекцией — выведением нового вида. Началось это увлечение в 1878 году. Однажды, возвращаясь на поезде из Лондона, он увидел из окна вагона животное странного облика. Позднее он описал его так: «…угольно-черная овца, с белоснежной мордой и хвостом такого же цвета». Причем хвост был необычно длинный и пушистый — «наподобие лисьего». В отаре было примерно 20 голов, но только одна овца имела такой странный окрас. На следующий день писатель вернулся и расспросил владельца, что это за овцы, откуда они и сколько стоят. Владелец рассказал, что куплены они в Уэльсе, называют их «горные овцы». Внимательно приглядевшись, Рид обнаружил еще одну овцу такого же необычного окраса и решил купить их. Цена оказалась приемлемой, и в тот же день овцы очутились у него в загоне. Из стада Рид оставил себе только двух — разнополых особей удивительной окраски. В первый же год путем скрещивания было получено несколько черных овец с белыми мордами и хвостами. Остальных, не отвечающих требованиям, Рид отбраковывал. Так, экспериментальным путем, писатель, как он полагал, вывел новую породу овец. Через пару лет у него образовалась целая отара необычной окраски животных, которых он (по имени пастуха, продавшего ему первых особей) назвал «овцами Джейкоба». И написал об этом статью в тот же «Лив сток джорнэл». Правда, его попытки утвердить статус особой породы и выставлять животных на сельскохозяйственных выставках натыкались на сопротивление устроителей, и его овец не брали. Видимо, писатель, как всегда, слишком торопился. Впрочем, ему было довольно и того, что он удивлял соседей. Вот что он сам писал по этому поводу: «Небольшого размера и очень изящные, эти необычные животные неизменно привлекали к себе внимание соседей — ведь таких никогда здесь прежде не видели. Люди, проходившие мимо луга, на котором паслись овцы, останавливались и разглядывали их, словно это было стадо антилоп или табун зебр».
К сожалению, увлечения Майн Рида не приносили сколько-нибудь ощутимого достатка и жить на доходы от сельского хозяйства семья не могла. Джоан Стил, исследовательница творчества писателя, имевшая доступ к его переписке 1870–1880-х годов, обращает внимание, что письма этих лет насыщены сетованиями на недостаток средств. Действительно, уже в январе 1879 года Майн Рид начинает активную переписку с несколькими американскими (прежде всего нью-йоркскими) газетами с предложением стать их «британским корреспондентом», с тем «чтобы информировать американских читателей о деталях европейской политики». К сожалению, его предложения не заинтересовали американских издателей. Но и позднее — в 1880-е годы он не оставлял попыток поправить семейный бюджет, превратившись в иностранного корреспондента американской газеты. Впрочем, и тогда без особого успеха[139].
Майн Рид упорно не хотел возвращаться к литературной деятельности, по крайней мере — к сочинению новых романов. Видимо, он просто не чувствовал в себе сил для того, чтобы писать. Несмотря на то, что жизнь в сельской глубинке приносила ему удовольствие, радовала его, здоровья у него не прибавлялось. Он часто простывал, болел. Не стихали боли в увечной ноге. Беспокоила его и правая рука, ему все труднее становилось подолгу держать в ней перо. Но ясно и то, что обстоятельства просто вынуждали его вернуться к привычному занятию. Ничем иным он не мог обеспечить себе и своей жене достойного существования.
Самым верным и оперативным способом заработать для Рида продолжало оставаться сотрудничество с «Бидл энд Эдамс». В 1879 году в американском издательстве вышли сразу две книги: «Голубой Дик, или Месть Желтого вождя» и «Сухопутный пират». Это были переиздания историй, сочиненных им в американские годы для «десятицентовой» серии. «Виды энд Эдамс» просто выпустили их в новой серии и под другими названиями. По условиям договора, издатели имели на это полное право и писатель не получал за них ни цента. Но, известив его о выходе книг, они подтвердили, что «открыты для сотрудничества» и с удовольствием опубликуют то, что он им предложит. Других предложений у Рида не было, и он явно неохотно взялся за короткий роман для американцев. Около трех месяцев потребовалось, чтобы завершить работу над новым текстом. Книга получила название «Капитан стрелков, или Королева озер» (The Captain of the Rifles: or, The Queen of the Lakes). 4. Олливант вспоминал, что писатель был недоволен результатом своей работы и отзывался о книге с пренебрежением. Впрочем, в том нет и не могло быть ничего удивительного — книгу он писал в спешке, размышляя, видимо, больше о неоплаченных счетах, нежели о поворотах коллизии. Действительно, сюжет ее был совершенно неоригинален — Рид вновь обратился к мексиканскому военному опыту и сочинил довольно невзыскательную книжицу о приключениях в Мексике, о гверильясах и о любви к местной красавице. История написана довольно живо (рука мастера все-таки чувствуется), но приметы самоповторения видны в ней, что называется, «невооруженным глазом» — и в фигуре главного героя, и в тех, кто его окружает, в коллизии, которая вызывает вполне определенные ассоциации как с давними «Вольными стрелками», так и с недавним «Уединенным жилищем». Впрочем, это не помешало Риду тогда же предложить книгу одной из лондонских издательских фирм, в которой она и вышла однотомником к Рождеству 1880 года. Правда, в британском издании история получила иное название — «Королева озер: Романтическая история Мексиканской долины» (The Queen of the Lakes: A Romance of the Mexican Valley).
В 1879 году Рид предпринял очередную попытку заработать на публикации «романа с продолжением». Тому же газетному синдикату, которому в позапрошлом году он предлагал напечатать «Гвен Уинн», он представил роман «Пуговица кадета. История из американской армейской жизни». Если читатель помнит, о нем мы упоминали в связи с ридовским журналом «Вперед» и одним из его авторов — Ф. Уиттекером. Писатель собирался опубликовать книгу под собственным именем, без упоминания Уиттекера. Понятно, что у Рида были основания обозначить собственное авторство — в свое время он, видимо, немало потрудился над текстом молодого американца. Но все-таки это был не его роман. И «инициативу» Рида ничем иным, кроме весьма стесненного материального положения, конечно, оправдать нельзя. К счастью, газетчики отказались от проекта и роман не был опубликован[140].
Друзья и знакомые знали о стесненном материальном положении писателя. Знали и о том, что после болезни Рид стал инвалидом и не может работать так, как работал прежде, — ему физически трудно было «водить пером по бумаге». Поэтому те, кто был знаком с ним (и кто лично не знал, но читал и любил его книги), с энтузиазмом откликнулись на инициативу Ч. Олливанта ходатайствовать перед королевой о назначении государственной пенсии. Хотя Рид энергично протестовал против затеи своего верного друга, весной 1880 года бумага на имя премьер-министра была составлена и подписана многими уважаемыми людьми — политиками, бизнесменами, издателями, литераторами. Олливант заручился поддержкой и нескольких членов парламента. В конце концов, Рид согласился. Он думал не о себе, а о том, что в случае его смерти жена останется без средств. Государственная пенсия, хотя и была невелика, но могла обеспечить ей достойное существование. Но хлопоты Олливанта и душевные терзания Рида оказались напрасны, не помогли ни солидные подписи, ни поддержка членов парламента. Олливант вспоминал: «Никогда прежде премьер-министр не получал представление к королеве, подписанное такими влиятельными людьми». Сэр Уильям Гладстон, занявший в очередной раз (в апреле 1880 года) первый пост в государстве, отклонил ходатайство и отказался представить его королеве. Один из членов парламента, поддерживавший Рида, тогда же сообщал Олливанту: «Мистер Гладстон не разделяет нашего восхищения книгами Майн Рида». Впрочем, формально причина отказа была иной — Майн Рид не был подданным британской короны, он был гражданином США и потому не мог рассчитывать на пенсию королевы. Забегая вперед скажем, что Рид, в конце концов, все-таки получил пенсию, — но от правительства Соединенных Штатов. Олливант, узнав об отрицательном результате, не смирился. Отказ Гладстона заставил его изменить вектор усилий и направить их за океан. Он вступил в активную переписку с теми, кто знал Рида в Америке, и попросил их о помощи, заручился поддержкой генерального консула США в Великобритании, напрямую или через посредников — американских знакомых писателя нашел союзников в конгрессе. Он составил петицию, собрал подписи, и осенью 1882 года решением конгресса государственная пенсия Майн Риду как ветерану Мексиканской войны, получившему увечье на поле бое, была предоставлена. Он начал ее получать с января 1883 года. Пенсия, отмечала вдова, была небольшой, и ее муж почти не успел ею воспользоваться. Но ему было приятно это запоздалое признание его давних боевых заслуг. Позднее, уже после смерти, опять-таки по ходатайству Олливанта, пенсия была увеличена. Элизабет Рид получала ее до конца своих дней, и это был ее если не основной (все-таки издавались книги Рида, и на некоторые из них у Э. Рид были авторские права), то уж точно главный и постоянный источник существования.
Но вернемся все-таки в 1880 год. Летом Майн Рид без охоты, более того, преодолевая внутреннее сопротивление, берется за переработку романа, который он написал еще в 1869 году, живя в Америке. Как вспоминала вдова, ее муж очень не любил заниматься переделкой собственных произведений, но у него не было выбора. Ему не удалось стать «европейским корреспондентом», он не смог договориться о публикации «Пуговицы кадета». Собрание его сочинений в восемнадцати томах расходилось довольно плохо. Он часто ездил в Лондон и вел изнуряющие его переговоры о переиздании своих произведений 1850–1870-х годов, но издатели хотели новинок. Правда, ему удалось напечатать «Королеву озер» (но это был новый роман) и опубликовать несколько статей о выращивании картофеля. Но едва ли те деньги, которые он получил за них, могли обеспечить его семье даже самое скромное существование.
Он «выпал из обоймы» популярных авторов и, видимо, сам понимал это. Симпатиями его соотечественников теперь владели другие авторы. «Взрослые» англичане зачитывались романами У. Коллинза и Ш. Ридделл, а подростки увлекались повествованиями А. Генти[141] и Р. Бэллантайна[142]. Вернуть былую популярность Майн Рид мог, только сочиняя новые романы: «взрослые» — подобно Коллинзу, выстраивая изысканный криминально-мистический сюжет и насыщая его актуальной социальной проблематикой; юношеские — создавая тексты, пронизанные имперским духом и снисходительным патернализмом к «дикарям». В «Гвен Уинн» — романе для взрослых — он попытался «подстроиться» под вкусы публики, но, как мы видим, не слишком удачно. Что касается детских книг, Майн Рид и не пытался «перестроиться». Видимо, понимал, что не сможет переступить через собственный демократизм и научиться писать по-новому.
Тем не менее в одну из очередных поездок в Лондон ему удалось заинтересовать начинающую издательскую фирму, но там непременно хотели издать трехтомник — чтобы было и привлекательно, и по-викториански солидно. Так на его пюпитре оказался давний, сочиненный еще для газеты Фрэнка Лесли, роман «Крис Рок, или в Цепях любви». В свое время, сочиняя его, Рид уже пошел «по линии наименьшего сопротивления» — он «перелицевал» сюжет «Вольных стрелков». Дав другие имена, он сохранил героев, развил любовную линию, действие переместил в Техас в 1830-е годы, сделал повествование более динамичным, а персонажей — более колоритными. Но «Крис Рок» был вполовину меньше требуемого размера, и вот теперь обстоятельства вынуждали Рида дополнить его, «разбавив» историю новыми эпизодами и усложнив коллизию. Понятно, что это не могло пойти и не пошло на пользу роману. Но у Рида не было иного выхода — «Американских партизан» он писал исключительно ради денег[143]. Видимо, эта переделка далась ему настолько нелегко, что, как вспоминала Элизабет Рид, завершив этот труд, он зарекся заниматься этим впредь. И, действительно, это был последний опыт подобного рода.
С переездом из столицы в сельскую глубинку «тяжелые времена» для Рида, конечно, не закончились. В Чейзвуде, а затем во Фрогморе писателю жилось немного полегче, чем в Лондоне, но годы, проведенные там, не стали для него легкими. Он страдал от безденежья, от неуверенности в завтрашнем дне. Мучительным для него было его физическое состояние, инвалидность. Но, вероятно, горше всего он воспринимал утрату былой популярности. В 1850-е годы он едва ли задумывался о ней. Безостановочно — с азартом — сочиняя, он шел от романа к роману, завоевывая все новые и новые вершины. В 1860-е — годы апогея — он считал свой успех и читательское признание писательского таланта естественными. И, вероятно, не допускал даже мысли, что может быть как-то по-иному. Американский опыт едва ли поколебал эту уверенность. Затем была болезнь и длительное выздоровление. На продолжительное время он исчез с британского литературного горизонта. А когда «вернулся», оказалось, что нужно все начинать заново — снова идти вперед, завоевывать новые вершины и меняться — в соответствии с новыми веяниями. А былой энергии и сил делать это уже, видимо, не осталось. Но в то же время Рид понимал, что иного средства к существованию — кроме литературы — у него не было. И вот этот поистине трагический дуализм отравлял его существование.
Но жизнь продолжалась, и Рид, не меняя ничего кардинально, тем не менее предпринимал попытки изменить свое существование к лучшему. Его частые визиты в Лондон, общение с издателями, журналистами и просто со знакомыми — все это было не только «лекарством» от депрессии, вполне понятным желанием «развеяться», сменить обстановку, но диктовалось этим подспудным, но настойчивым стремлением. Зимой его поиски увенчались успехом: в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» на волне успеха (разовый тираж газеты в те годы достигал трехсот тысяч экземпляров) решили завести приложение и начать издавать иллюстрированную газету для британских подростков. Она получила название «Бойс иллюстрейтед ньюспэйпер». Инициатором проекта, скорее всего, был У. Ингрэм, которому принадлежала не только «Иллюстрейтед Лондон ньюс», но и такие солидные издания, как «Лондон Сосайети» и «Пенни иллюстрейтед пэйпер». Очень вероятно, что Ингрэм, которому в свое время Рид так помог на выборах в парламент, вспомнил своего «друга» и предложил его на пост редактора. Газета должна была выходить еженедельно на восьми полосах[144], иметь такой же (то есть большой) формат, как и материнское издание, и такие же высококачественные иллюстрации. Содержание газеты составляли рассказы, очерки, стихотворения для детей и подростков, разнообразные «познавательные» материалы. В каждом номере обязательно печатался «роман с продолжением». У газеты было два редактора. Общее руководство (в том числе всю «организационно-техническую» составляющую) осуществлял тогда еще молодой, но уже весьма опытный Джон Лэйти[145], литературной частью заведовал Майн Рид.