Капитан корпуса добровольцев

Капитан корпуса добровольцев

Приказ об эвакуации подразделений американской армии, который венчал мексиканскую кампанию, был подписан в мае 1848 года. По окончании- отпуска по ранению (в декабре 1847 года) и до эвакуации Майн Рид исполнял должность командира роты, в которой теперь был первым лейтенантом, все в том же 2-м полку нью-йоркских добровольцев. После взятия Чапультепека и покорения Мехико воинская часть Рида не принимала больше участия в боевых действиях, а была отведена на отдых. Впрочем, активная фаза войны закончилась для обеих противоборствующих сторон (хотя американцев по-прежнему беспокоили гверильясы, нападая на фуражиров и небольшие подразделения), и в дело вступили дипломаты. Переговоры, как известно, закончились подписанием печально известного мирного договора в небольшом селении Гуадалупе-Идальго[27] к северу от Мехико. Это произошло 2 февраля 1848 года. Договор вступил в силу 30 мая того же года — до этого времени американские войска оставались в стране.

Чем был занят Майн Рид в этот период — с декабря 1848-го до возвращения из Мексики? Прямые свидетельства на этот счет отсутствуют, но и косвенных достаточно, чтобы дать представление о времяпрепровождении молодого офицера. Очевидно, что служба не отнимала у него много времени — часть была добровольческой, поэтому на исходе войны боевой учебой почти не занималась. Рид дописывал свои «Записки стрелка в цепи», и очерки регулярно появлялись на страницах «Духа времен». Сотрудничал он и в других изданиях: его корреспонденции из Мексики печатала «Нью-Йорк геральд». Статус героя войны превратил его в желанного автора для многих американских газет и журналов. Но литературная работа поглощала лишь часть его времени. В своей книге о муже Элизабет Рид сообщает, что в эти месяцы молодой офицер с увлечением отдался любимому делу — изучению местной флоры и фауны. Это явное преувеличение. Рид почти не покидал пределов столицы, лишь иногда посещая окрестности. Это объяснимо: он еще не совсем оправился от раны. К тому же выезд за пределы Мехико из-за партизан-гверильясов был сопряжен с риском и поэтому, по приказу командования, возможен только в сопровождении боевого охранения.

В эти месяцы Рид энергично окунулся в светскую жизнь. Высокий ростом, атлетического телосложения молодой офицер с репутацией героя, свободно говорящий по-испански, неизменно изысканно одетый, — перед ним были открыты двери домов местной знати — прежде всего из числа тех, кто был лоялен к американцам. Он с удовольствием посещал приемы и балы, бывал в театре. И конечно же ухаживал за местными сеньоритами. В пользу того, что «занятие» это поглощало изрядную часть его досуга, красноречиво свидетельствуют не только страницы очерков «стрелка в цепи» или романа «Вольные стрелки», но и некоторые газеты того времени, — по крайней мере, те из них, что выходили в городах, жителям которых имя Рида было известно. Например, в марте 1848 года «Дэйли диспетч» из Питсбурга опубликовала такую заметку:

«Лейтенант Майн Рид, о гибели которого недавно сообщалось, собирается жениться на сеньорите Гуаделупе Рохас, дочери сенатора и очень красивой девушке. Говорят, что она является одной из богатейших наследниц в долине Мехико».

Действительно ли Рид собирался жениться, или то были досужие разговоры, но слухи о матримониальных планах Рида достигли и его родины — родительской семьи. На расспросы родных и знакомых ни отец, ни мать ничего не могли сообщить любопытствующим, поскольку сами не имели от сына почти никаких известий. Мы уже упоминали о письме, посланном в Ирландию вскоре после ранения с сообщением, что он жив, хотя и серьезно ранен. Это было короткое послание — более обстоятельное письмо Рид написал и отправил 20 января 1848 года, вскоре после выписки из госпиталя. К сожалению, сохранилась только первая его часть — окончание письма было утрачено еще при жизни писателя. Но письмо это весьма интересно и проливает свет на взаимоотношения Рида с семьей, которые, как уже отмечалось, простыми не назовешь. Приведем сохранившийся фрагмент:

«Армия США, город Мехико.

20 января 1848 года.

Могу ли я надеяться на то, что Вы сможете простить меня за молчание, что длилось несколько лет? Когда я писал Вам последний раз, я принял решение, что не буду отвечать на письма до тех пор, пока не стану достоин продолжения переписки. С тех пор обстоятельства переменились. Они дали мне возможность занять достойное место среди солдат доблестной армии и доказать, — прежде всего самому себе, — что я не так Уж недостоин той благородной крови, что течет в моих жилах. О, как бьется мое сердце, готовое возобновить эти нежные узы — узы отцовской, братской, сыновней любви; те золотые звенья цепей сердечной привязанности, так давно и прискорбно разорванные!

Если я не ошибаюсь, мое последнее письмо было написано в Питсбурге. Тогда я был на пути с Запада и направлялся в города атлантического побережья. Вскоре я прибыл в Филадельфию — здесь мои отчаянные блуждания на время прервались. В этом городе я посвятил себя литературе и на протяжении двух или трех лет зарабатывал на жизнь — скромную, но достойную — своим пером. Мой талант, к несчастью для моего кошелька, оказался не того свойства: он был лишен продажности, столь характерной для тех дешевых сочинителей наших дней, что зарабатывают литературной проституцией. Моя любовь к высокой литературе принуждала меня к бедности и, увы, — к безвестности, хотя понимание этого меня утешает, как, впрочем, утешает и то, что люди, искушенные в искусстве, полагают мои способности не уступающими ни одному из писателей этого континента. Такой настрой поддерживал меня в Соединенных Штатах, и, счастлив сообщить, его разделяли люди умные и образованные. Может быть, когда-нибудь в будущем мнение это прорвется и засияет тем ярче, чем дольше оставалось незамеченным.

Но нет у меня ни времени, ни места для теорий. Факты доставят Вам большее удовольствие, мой дорогой отец и лучший друг. Мои писания, хотя в основном я публиковался анонимно, встречали неизменно теплый прием со стороны изданий. Немного золота, сунутого в ладонь редактора, сделало бы их вообще превосходными! За это время я обзавелся множеством друзей, но то были не те люди, которые смогли бы помочь мне выбраться из бедности.

В Соединенных Штатах нет Микен. И я не встретил никого, кто выковал бы мне золотые крылья, чтобы я мог воспарить на них к Парнасу. Тогда я часто посылал Вам газеты и журналы с моими публикациями, — в основном, я думаю, те, что печатались под псевдонимом «Бедный школяр». Но дошли ли они до Вас? Как я сказал, три или четыре года я, таким образом, занимался литературой и среди шарлатанства и знахарства нашего века опустился до уровня ежедневной журналистской поденщины. Я редактировал, писал корреспонденции, и, в конце концов, мне это занятие опротивело. Началась война с Мексикой. Я отшвырнул перо и взялся за саблю. Лейтенантом я вступил в полк нью-йоркских добровольцев и отплыл в Мексику».

На этой фразе письмо обрывается. Но и прочитанное дает возможность понять многое. Прежде всего оно доказывает, что родители явно не одобряли того, чем занимался их сын в Америке. Они не приветствовали его «дикую жизнь» на Западе, его литературную деятельность (симптоматично, что в родительском доме не сохранилось ни одного журнала с публикациями сына — свидетельство явного неодобрения!). Очевидно, что отец однажды даже упрекнул сына в том, что он недостоин «крови, что течет в его жилах», и письмо с этими словами, скорее всего, было прочитано в Питсбурге, штат Пенсильвания, откуда Рид уехал, не желая жить среди своих соотечественников-эмигрантов, среди копоти и грязи местных заводов. (А ведь отец снабдил его рекомендательными письмами и прислал ему денег, чтобы он смог обустроиться здесь.) Рид уезжал в Америку в надежде сделать карьеру в преподавании или бизнесе. Стремясь к этому, он и покинул Ирландию, и отец попытался понять его и помочь. Поначалу Рид действительно прилагал усилия к осуществлению этих намерений. Но реализовать себя ни в педагогике, ни в предпринимательстве ему не удалось, и он решил попытать счастья в литературе, чего родители с их ортодоксальными взглядами принять не могли. И тогда он решает отказаться от помощи и не писать в Ирландию до тех пор, пока не достигнет успеха и не докажет им свою состоятельность. Посылая письмо отцу 20 января 1848 года, Рид считал, что своими военными заслугами и успехами литературными он достиг желаемого. Но согласны ли с ним были его родители, убедил ли он в этом отца и мать? На этот вопрос нет ответа.

Как бы там ни было, единственное, в чем тогда мог быть уверен Майн Рид, так это в том, что теперь он твердо встал на ноги и не нуждается ни в чьей помощи.

С армейской службой Рид распрощался в мае 1848 года и покинул армию в звании капитана. В публикациях, посвященных писателю, довольно широко обсуждается тема: какое все-таки воинское звание имел Майн Рид? Ставится под сомнение, что он имел звание капитана. Встречаются утверждения, апеллирующие к характеру писателя, склонного-де к авантюрам, что он самовольно его себе присвоил и величал себя капитаном без всяких на то оснований. Окончательно расставаясь с «военной» страницей в биографии писателя, разберемся с этой ситуацией.

Прежде всего необходимо отметить, что проблема существует. Есть приказы, фиксирующие присвоение Майн Риду воинского звания «второй лейтенант» и его производство в «первые лейтенанты», но нет приказа о присвоении ему звания капитана. Но означает ли это, что он самовольно присвоил себе очередное воинское звание? Отнюдь. Чтобы понять, в чем тут дело, необходимо вспомнить, что в XIX веке в США существовала разница между армией гражданского и военного времени. Кадровая американская армия была невелика (примерно 15–20 тысяч офицеров, унтер-офицеров и рядовых), но в военное время она существенно увеличивалась за счет призыва добровольцев (обычно их призывали на три, девять или двенадцать месяцев). Командовать частями назначались кадровые офицеры, младшие офицеры назначались губернаторами штатов, где формировалась часть, или избирались самими добровольцами. Соответственно все части делились на два вида — кадровая армия (US Army) и добровольческие части (US Volunteers). Отличались и офицерские звания: например, «лейтенант армии» (USA) и «лейтенант добровольцев» (USV). Имея одно и то же звание, они были равны на поле боя, но не были равны друг другу в мирное время, — после войны «лейтенант добровольцев» (USV) не мог превратиться в «лейтенанта Армии США». Производство в следующее звание происходило в регулярной армии по старшинству (следующий чин получал тот, кто дольше прослужил в предыдущем звании), у добровольцев — по мере освобождения вакансии (по гибели или ранению предшественника) или (как в случае с внеочередным производством Рида в первые лейтенанты) за отличие. По окончании войны добровольческие части распускались, а офицерам-добровольцам (в отличие от кадровых офицеров) автоматически присваивалось следующее офицерское звание (добровольческой армии военного времени — USV). Такой механизм позволял реализовать две задачи: первая — на случай грядущей войны создавался резерв из обстрелянных, опытных офицеров; вторая — это была форма поощрения, награда родины за службу. Такой награды (с правом использовать звание в частной — невоенной жизни, например в переписке) в числе всех американских офицеров-добровольцев удостоился и первый лейтенант 2-го полка нью-йоркских добровольцев Томас Майн Рид. Так лейтенант Майн Рид стал капитаном Майн Ридом и мог с полным основанием пользоваться этим званием.