Куда мы летим?
Куда мы летим?
Утро 23 ноября 1943 года выдалось морозное и туманное. Мы вышли к самолету еще как следует не проснувшиеся и не пришедшие в себя от вчерашнего сказочного переодевания. Нас подняли рассыльные:
— Срочно! Перелетать на Центральный аэродром!
«Начинается!» — подумали мы. На душе волнение перед неизвестным. Такой полет! Такой громаднейший маршрут! Все ли долетим до места назначения?
Застоявшийся самолет принял нас холодком. Но заработали моторы, запульсировали стрелки заиндевевших приборов, и машина согрелась, ожила. Все готово, все в порядке! Выруливаем, взлетаем. Ставлю курс на Москву. Но где же Москва и где Центральный аэродром? Как найти его в этой густой смеси тумана и дыма, висящего над столицей?
Однако нашли. Заход, посадка. Подруливаем к указанной стоянке и выключаем двигатели. На аэродроме тихо, и уже стоят другие наши самолеты. Однако до чего же неприятная, промозглая погода!
Выбираюсь из сиденья, чтобы еще раз проверить пассажирский салон — все ли в порядке. Ряды мягких кресел ослепляют белизной чехлов. Ноги мягко тонут в ярко-красной ковровой дорожке. Глушаев, пока мы летели, уже успел наладить отопление салона, и в самолете тепло и уютно.
Нас никто не встречает. Пассажиров нет. Странно. Ждем минут двадцать. Наконец появляется автобус, и из него как-то вяло и с каким-то, как мне показалось, недовольством вылезают офицеры с планшетами в руках. Они расходятся по самолетам. Это кто же? Наши пассажиры? Что-то очень мало — по одному на экипаж.
Вглядываюсь в приближающегося к нам офицера и узнаю в нем штурмана Сергея Куликова.
Куликов поднимается по лесенке. Здороваемся. Сергей явно не в духе. Говорит ворчливо:
— Штурманом я у тебя. Пошли.
— Как пошли?
— Пошли. Запускай моторы и пошли.
— Ничего не понимаю! А пассажиры?
Куликов досадливо махнул рукой:
— Не будут. Пошли, потом расскажу.
Я пожал плечами:
— Ну, пошли так пошли.
Запустили моторы. Надо выруливать, а мне все не верится: пассажирский салон пустой. Неужели так и полетим? Куда? Зачем?
С недоумением смотрю за борт. Стоит Голованов и с ним флаг-штурман полковник Петухов. Он машет мне рукой:
— Выруливай! Взлетай!
Отвечаю жестом: «Понял!»
Взлетаем. Легкий, как пробка, самолет тотчас же отрывается от земли и устремляется вверх. Непривычно как-то и несолидно.
На компасе курс 145. Сейчас мы наберем высоту и возьмем курс на восток — 90. Ведь нам лететь в… Америку!
Куликов сидит на правом сиденье. Вид у него кислый и какой-то загадочный.
— Курс? — говорю я, обращаясь к нему.
Сергей кивает головой:
— Так и держи!
Я обалдело хлопаю глазами.
— Это что за новость?! Куда мы летим?
Между кресел появляется Глушаев:
— Почему не ложимся на курс?
Отвечаю сухо:
— Мы на курсе! — И к штурману: — Показывай!
Куликов разворачивает карту. На ней маршрутная линия: Москва — Сталинград. Курс 145. Расстояние 900 километров. И все!
У Глушаева глазки-щелочки превращаются в кругляшки.
— Ничего не понимаю! Что это значит?
— Не знаю, — растерянно говорит штурман. — Этот маршрут мы получили… только вчера. Поздно вечером и… ночевать нас оставили в штабе АДД. А сегодня утром вот — тепленьких прямо сюда…
— Ладно. Раз не знаешь, значит, не знаешь, — обиженно говорю я и отворачиваюсь.
Глушаев уходит.
Летим молча. Высота две тысячи метров. Под нами разорванные облака, и земля просматривается плохо: снежный покров смывает очертания рельефа. А мне плевать. Не в первый раз. И вообще я зол на штурмана: подумаешь — секреты!
Куликов совсем раскис. Он ворочается в кресле, то и дело посматривая на меня. Наконец не выдержал:
— Ну, чего ты надулся? Думаешь, я от тебя что-то скрываю?
— А то нет?
— Ну, честное слово, ну!..
Заглядываю ему в глаза. Да, действительно, он ничего не знает! Вот так штука!
— Ладно, Сережа, извини.
Появляется Белоус, сует мне в руку бланк радиограммы. Земля запрашивает: «Сообщите ваше местонахождение».
Передаю радиограмму штурману: это по его части.
Куликов бросает взгляд на часы, потом на карту, что-то подсчитывает по линейке и, перевернув листок, пишет на его обороте ответ. Беру у него радиограмму. Только после моей визы радист подаст ее в эфир.
Читаю: «Пролетели Ковров» — и подпись: «Куликов».
Вот это здорово! Ковров — ведь это на восток, а мы летим на юг!
Быстро подсчитываю: мы в воздухе 1 час 15 минут. Значит, прошли что-то около трехсот километров, и под нами должен быть… Да вот он — Ряжск.
Я готов возмутиться. Только что клялся, что ничего не знает…
— Слушай, Сергей!..
Куликов растерянно улыбается, пожимает плечами:
— Ничего, давай. Так надо, чтобы не знали, куда мы летим.
Ладно, понял. Раз надо, значит надо, и штурман здесь ни при чем. Визирую радиограмму и передаю ее Белоусу.
Белоус исчезает. Снова молчим. Летим в прослойке между облаками. Земли не видно совсем. Скучно.
Мы в полете уже три часа. Скоро Сталинград, и надо пробиваться книзу. В проходе появляется радист. Подает радиограмму с тем же самым: «Сообщите ваше местонахождение». Передаю бланк штурману, достаю карту, линейку, подсчитываю. По расчету времени, мы сейчас должны быть примерно в районе Борисоглебск-Поворино, а Куликов наверняка даст… Чебоксары.
Куликов улыбается, возвращает мне бланк. Так и есть: «Пролетаем Чебоксары».
Радист уходит и скоро возвращается:
— Товарищ командир! В Сталинграде плохая погода. Нас догоняет маршал. Он предлагает вам пристроиться к нему и вместе идти на посадку.
Куликов заглядывает в форточку.
— Да вот он — справа, сзади.
Голованов возглавляет нашу группу. Он сам ведет машину. У него настоящий «Дуглас» с моторами «Райт-Циклон», и скорость его несколько больше, чем у нас.
— Хорошо. Передай: «Вас понял, спасибо — пристроюсь!»
Я немного польщен и немного обижен: «Что это он меня опекает, как маленького!»
Пропускаю вперед «Дуглас» и, нырнув под него, пристраиваюсь справа.
Идем рядом, метрах в восьми друг от друга. С правого сиденья мне улыбается через форточку полковник Петухов и рукой показывает: «Сейчас будем садиться!» Ясно, мы готовы!
В облака ныряем вместе. Снижаемся. Валит густой снег. Хлопья его влетают через щель полуоткрытой форточки и тают на щеках. Не отрываю глаз от самолета Голованова. Теперь мы — целое. Повторяю все его движения. Высота сто метров. Пятьдесят! Голованов уверенно снижается. Он в этих местах когда-то летал, и здесь все ему знакомо. Каждый кустик, каждый овражек.
На приборе нуль! Ага, кажется, пробились! Но видимость скверная: белый покров сливается с падающим снегом. Горизонта не видать, только под нами что-то мелькает, кажется, овраги.
Голованов убавил скорость. Ясно — сейчас он выпустит шасси! Выпустил! Выпускаем и мы. Выпускает закрылки. И мы — закрылки! Идем на посадку, но куда — не имею понятия. Хватился только тогда, когда машина мягко коснулась колесами невидимого снежного покрова. Ну и молодец же Голованов! Вот летчик так летчик! И как он разыскал в такой погоде аэродром?!
На пробеге, отвернув чуть-чуть вправо, стараюсь не терять из виду «Дуглас». А Голованов, как дома: убрал щитки и уже рулит куда-то на приличной скорости. Я восхищен — вот это летчик!
Впереди замаячили темные пятна. Приглядываюсь — самолеты! Стоят, выстроившись в ряд, зачехленные истребители, и рядом громоздятся сугробы.
«Дуглас» затормозил и, подрулив к снежной стене, развернулся. Чихнув синим дымом, выключились моторы. Все — прилетели!
Я поставил свою машину слева от «Дугласа», дверь которого выходила в нашу сторону. В наступившей тишине слышно, как потрескивают остывающие двигатели и гудят вращающиеся роторы пилотажных приборов. Близкие сердцу, родные и знакомые звуки!
Посидели с минутку, приходя в себя. Все-таки полет — это наслаждение. Это музыка. Это радость. А сегодня — особенно. В груди скакали солнечные зайчики. Все было так необычно! Куда мы летим? Зачем летим? Неизвестно. А что может быть заманчивей и интересней неизвестности?!
Неожиданно за бортом послышались крики. Штурман открыл форточку:
— Ого!
Я и сам понял, что «ого!». Кто-то отчаянно ругался, вспоминая всех святых. Куликов фыркнул:
— Вот заворачивает! Вот заворачивает! Ничего себе — встречают. Посмотри-ка, посмотри-ка, — генерал!
Я выглянул в форточку. Да, действительно, генерал в папахе. Низенький, толстый, в фетровых бурках, в новеньком, настежь распахнутом кожаном пальто-реглане на меховой подстежке. Он только что выбрался из подъехавшей «эмки» и, разъяренно размахивая кулаками, кинулся к «Дугласу», из двери которого с нарочито-важным видом, неторопливо спускался по лесенке флаг-радист капитан Топорков.
— Какого черта вы тут объявились?! — кричал генерал. — Кто вас сюда приглашал? Убирайтесь отсюда сейчас же! Чтоб духу вашего не было!
Топорков с невозмутимым лицом выслушал гневную тираду генерала и, когда тот сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, кончиком пальцев тронул его за плечо:
— Товарищ генерал, доложите, пожалуйста, маршалу…
Генерала словно водой облили. Он вздрогнул, обернулся и обомлел: в проеме двери в накинутой на плечи шинели стоял маршал авиации Голованов.
— Генерал, встречайте гостей! — сказал Голованов, прикрывая рукой улыбку. — Непрошеных. Сейчас прилетят еще четыре самолета. Распорядитесь привлечь их цветными ракетами.