БОМБЫ НА АНГЛИЮ

БОМБЫ НА АНГЛИЮ

В те дни изо всех репродукторов великого германского рейха от Ахена до Тильзита и от Фленсбурга до Инсбрука, а также со всех армейских радиостанций на большей части оккупированных стран громко раздавалась песня "Бомбы на Англию". Надеялись, что раздававшийся из громкоговорителей воинственный стук барабана, смешанный с ревом самолетов, принесет желаемый массовый психологический эффект. Мы же, летчики, с самого начала терпеть не могли эту песню.

Более того, раньше, во время первого и второго этапов войны с Англией, то есть до сих пор, вообще не могло быть и речи о "бомбах на Англию". Ведь только с началом третьего этапа в небе над Англией появились германские бомбардировщики, чтобы оказать помощь нам, истребителям, в войне за превосходство в воздухе. Ибо до сих пор целями для бомбовых ударов в основном служили морские суда. Эта третья стадия битвы за Англию продолжалась с 8 августа по 7 сентября 1940 года. В ходе этих боев бомбардировщики вернулись к тем задачам, которые поставил перед ними еще Дуэ, — неприятельские воздушные силы должны быть уничтожены еще во время их нахождения на земле. Однако Дуэ рассматривал эту задачу следующим образом: бомбардировщики налетали волна за волной, при этом от их количества темнело небо. Конечно, он был бы серьезно разочарован, если бы увидел, каким образом реализуются на практике его стратегические планы.

К сожалению, оборона англичан в который раз извлекла для себя выгоду из ограниченного радиуса действий немецких истребителей. По сути дела, настоящим районом боевых действий над Англией едва ли являлась десятая часть общей площади острова. Так что на оставшихся девяти десятых площади острова британские ВВС могли строить самолеты, обучать летчиков, заниматься формированием новых эскадрилий и собирать резервы почти без каких-либо посторонних помех. А потом все эти военные силы могли быть переброшены на тот самый ограниченный участок фронта, в основном представлявший собой сектор вокруг Лондона. Говоря о самом начале битвы за Англию, Черчилль в своих мемуарах даст описание той тяжелой ситуации, которая сложилась в Англии перед лицом превосходящих сил немецкой истребительной авиации, особенно в связи с личным составом. Ситуацию удалось выправить только благодаря концентрации всех сил и средств, направленных на восполнение потерь. Однако вполне возможно, что все эти усилия не оказались бы столь полезными, если бы весь остров в целом, а не десятая его часть представлял собой поле битвы.

Такое неблагополучное положение дел могло бы эффективно измениться только благодаря действенной помощи немецкого бомбардировщика дальнего действия. Если бы эти машины смогли донести войну с воздуха до северного, северо-западного и западного побережья, а также во все уголки Англии, то тогда можно было бы предотвратить или по меньшей мере затруднить сам процесс пополнения британских ВВС, и так несших потери. Более того, вероятно, это вынудило бы англичан растянуть свою оборону. Вместо этого они имели возможность сконцентрироваться в обороне на узком участке, против которого мы производили фронтальные атаки.

Увы, у люфтваффе не было в распоряжении тяжелого бомбардировщика. Генерал Вевер, сторонник такого бомбардировщика, самым энергичным образом требовал его создания, в ответ германской самолетостроительной промышленностью была представлена на его суд целая серия хороших опытных образцов. В конце концов выбор пал на четырехмоторный "Не-177", в котором каждый из двух спаренных двигателей вращал четырехлопастной воздушный винт. Гитлер, который часто принимал удивительно верные интуитивные решения, особенно в технических вопросах, в отношении двигателей и машин, с самого начала сомневался в нужности подобного соединения. И он доказал, что был прав. Это соединение стало источником технических помех, которые в сочетании с другими причинами отсрочили массовое производство "Не-177" почти на три года. Между прочим, Гитлер, опять же руководствуясь своим верным чутьем, позже присвоил себе право вмешиваться в процесс технического развития люфтваффе, но иногда таким способом, который просто становился пагубным. Но об этом чуть позже.

Однако в любом случае в 1940 году бомбардировщик дальнего действия все еще не был получен. Вновь интерес к "Не 177" возник только тогда, когда Дёницу, который к тому времени стал главнокомандующим военно-морскими силами, потребовалось для защиты своих подводных лодок создание и производство самолета с более дальним радиусом действия. В первый раз этот самолет был опробован в действии зимой 1942/43 года, когда вопреки предназначению его использовали в качестве транспортного самолета. Однако как раз в такой спешке стали явно высвечиваться значительные технические недоработки и промахи. После смерти Вевера создание дальней стратегической бомбардировочной авиации было приостановлено. Считалось, что вполне достаточно иметь в распоряжении "Штуки" и большой воздушный флот двухмоторных бомбардировщиков среднего радиуса действия. Иешоннек, ставший после Кессельринга и Штумпфа четвертым по счету начальником штаба люфтваффе, представил к рассмотрению следующие технические данные двухмоторного скоростного бомбардировщика дальнего действия: бомбовая нагрузка 2500 фунтов, дальность полета 1000 км, скорость около 700 км/ч. Его требования были поддержаны в связи с впечатляющим и внушительным успехом в начале войны и отчасти из-за неприязни Гитлера к войне с Англией, поэтому какие-либо новые усовершенствования в его глазах имели лишь второстепенное значение.

Следовательно, мы должны были привыкнуть к тому факту, что наша наступательная активность могла быть направлена только против небольшого, но очень хорошо укрепленного сектора Британских островов. Однако, несмотря на указанное обстоятельство, этот сектор включал в себя Лондон — столицу, сердце Британской империи. Густонаселенный город, расположенный на Темзе, обладал исключительным военным значением, представляя собой мозг и центральную нервную систему английского верховного командования, а также являлся портом и центром поставок вооружений и их распределения. То обстоятельство, что Лондон находился в пределах дневных бомбовых налетов, проводимых, конечно, под прикрытием истребителей, какими при этом неэффективными и неблагоприятными ни были бы наши наступательные действия, само по себе должно было считаться одной из важных положительных сторон в ходе наших наступательных действий. Мы же, летчики-истребители, обескураженные поставленной задачей, которая была выше наших сил, все-таки с нетерпением и волнением ожидали в скором будущем бомбовых атак. Мы полагали, что только тогда английские истребители покинут свои убежища и будут вынуждены дать нам открытый бой.

Главнокомандующий снова появился, на этот раз для того, чтобы увидеть все собственными глазами и лично отдать приказ о начале операции. 7 сентября после полудня немецкие эскадрильи собрались вместе над побережьем Ла-Манша: бомбардировщики, пикировщики "Ju-87" "Штука", истребители, штурмовики, всего более тысячи самолетов. Когда все эти военно-воздушные силы, никогда ранее не виданные в таком количестве и мощи, взяли курс на Лондон, то каждый из участников реально ощущал всю важность происходившего. Так началась четвертая стадия войны с Англией.

Да, сегодня легко посмеиваться над теми ожиданиями, которые мы тогда возлагали на эту атаку. Ведь даже союзники, при условии, что они имели двух- или трехкратное численное превосходство в бомбардировщиках, которые несли в пять раз больше бомб, чем наши, при наличии усовершенствованных прицелов для бомбометания и более совершенных способов атаки, не только не могли разрушить, но даже были не в силах целиком парализовать жизнь такого города, как Берлин. Шаг, сделанный нами в го время, вел нас в направлении неизведанного.

Во время первого из 38 крупномасштабных авианалетов на Лондон намеченными целями для атак являлись городские сооружения и нефтеналивные хранилища на Темзе. Только позже наши атаки распространились на всю территорию Лондона. В основном мы использовали бомбы весом 70 кг (150 фунтов). 350 (750) и 560 (1250) и, крайне редко, бомбы большей мощности, весом 1100 кг (2500 фунтов). Для сравнения: союзники позже использовали бомбы весом до 10 тонн. Вес бомб, приходившийся на один самолет, составлял от 1100 до 2500 кг (от 2500 до 4500 фунтов), а общий вес сбрасываемых бомб во время каждой из атак составлял около 500 тонн. Последующая практика насыщенности бомбовых ударов в том виде, как ее применяли союзники во время их налетов на рейх, конечно, не могла быть достигнута с помощью средств, имевшихся в нашем распоряжении. Более того, сбрасываемые нами бомбы распределялись среди множества единичных целей.

Соединение, совершавшее налет, состояло из одного полка бомбардировщиков — от 50 до 80 самолетов, которые прикрывал полк истребителей. В начале четвертого этапа общее количество сил, участвовавших в налете, составляло 400–500 бомбардировщиков и 200 пикировщиков "Штука". Их прикрытие обеспечивали примерно 500 легких и 200 тяжелых истребителей. В распоряжении у неприятеля, согласно расчетам немецкого командования, на передней линии фронта находилось порядка 200 самолетов.

Сосредоточение бомбардировщиков и истребителей обычно происходило неподалеку от наших мест базирования у некоего ориентира на побережье на заранее обусловленной высоте и в определенное время. Случалось, и не один раз, что бомбардировщики опаздывали. В результате истребители присоединялись к другому соединению бомбардировщиков, которых, кстати, уже сопровождал свой эскорт истребителей, и таким образом данное авиасоединение летело под двойной защитой, тогда как задержавшееся соединение бомбардировщиков должно было либо вернуться назад, либо совершать свой рейд без прикрытия, следствием чего обычно являлись тяжелые потери. Радио или радарное наведение не достигли еще нужного уровня своего развития для проведения такого сосредоточения, и даже наши переговорные устройства большую часть времени не работали, Все эти трудности возрастали с наступлением осени и ухудшением погоды и в конце концов приобрели чуть ли не размеры трагедии.

Все соединения должны были выбирать самый короткий курс на Лондон, потому что сопровождавшие истребители имели в своем запасе только десять минут времени для боя. Крупномасштабные заманивающие маневрирования или кругосветное огибание английской противовоздушной зоны были поэтому невозможны. Противовоздушный заградительный огонь вокруг Лондона был значительной силы и концентрации, что серьезно препятствовало приближению к цели бомбардировщиков. Аэростатное заграждение над Лондоном и вокруг столицы делало атаки с малой высоты и бомбометание при пикировании просто невозможными Основные силы английских истребителей обычно посылались навстречу немецким самолетам как раз перед тем, как последние уже достигали своих целей для атаки. Я не знаю ни одного примера, где бы им удалось помешать бомбардировщикам в достижении своей цели, но они все-таки наносили большой урон как самим бомбардировщикам, так и сопровождавшим их немецким истребителям.

Типы применявшихся бомбардировщиков были следующими: "Не-111". "Do-17", "Ju-87" ("Штука") и "Ju-88". Все они поступили на службу задолго до наступления воины. "Не-111" и "Do-17" до этого уже применялись во время войны в Испании. Даже "Ju-88", иногда называемый чудо-бомбардировщиком, достиг своей славы в 1938 году, установив новый мировой рекорд скорости. На фоне сильной, энергичной обороны англичан и в связи с новыми условиями у данных самолетов стало проявляться огромное количество недостатков. Помимо прочего, у всех типов указанных самолетов сказывалась явная недостаточность вооружения для защиты. Имевшееся вооружение скорее обладало морально-психологическим значением.

Зенитные батареи, сосредоточенные вокруг Лондона, их точный огонь, наводка которого иногда производилась истребителями, вынуждали немецкие соединения бомбардировщиков подниматься все выше и выше. Таким образом они выходили за пределы своей наилучшей оперативно-рабочей высоты и даже становились более медлительными.

Сразу после первой крупномасштабной атаки на Лондон эскадрильи "Ju-87" были отстранены от участия в операции. Потери среди других бомбардировщиков были также достаточно велики, но потери "Штук" не шли ни в какое сравнение. Их эффект точности попадания терялся вследствие оборонительных препятствий. В конце концов "Штуки" отказались от своего обычного метода атаки с пикирования и стали бомбить с горизонтального полета, но в таком случае они были вообще малоэффективны в качестве бомбардировщиков и к тому же были более уязвимы для вражеской обороны. По этой причине верховное командование люфтваффе отдало приказ, что впредь они должны использоваться только при атаках на морские конвои и цели, находившиеся в прибрежных областях. Отказ от этого оружия нападения, от которого столь много ожидали, конечно же не был легким решением для немецкого командования.

В ходе проведения этого этапа битвы части тяжелых истребителей тоже не выдержали данного испытания. Оценивая их потери, а также учитывая предыдущие, верховное главнокомандование преобразовало часть их в быстрые бомбардировщики с целью их использования на следующем этапе сражения. Только вызывает сожаление, что данные части были образованы, так сказать, за счет летного состава истребительных частей, поэтому их неудачи косвенным образом ослабили последние.

Любая неожиданная встреча с английскими истребителями требовала извлечения максимальной пользы. Однажды на обратном пути от Лондона я неожиданно для самого себя к северу от Рочестера столкнулся с эскадрильей из 12 "харрикейнов". Атакуя их, будучи выше на 750 метров и сзади, я пронесся как стрела между звеньями истребителей к открыл огонь по одному из самолетов, который летел в хвосте соединения, — из этого самолета буквально посыпались большие куски металлической обшивки. В последний момент я приподнял нос самолета и перелетел над ним, после чего влетел прямо в центр вражеского строя. Вряд ли это можно было бы назвать приятным ощущением. И снова с близкого расстояния я выстрелил из своей пушки и пулеметов в один из "харрикейнов". К счастью, англичане испытывали схожий, если даже не больший страх, чем я. Ни один из них не напал на меня. Как только я отвернул и вышел из боя, то заметил внизу, под разрушенным строем вражеской группы, два раскрывшихся парашюта.

С другим "харрикейном", который я завалил к западу от Дунгена, все было не так просто. Я нанес ему столь тяжкие повреждения, что самолет уже горел и казался безжизненным. Однако он не рухнул, а продолжал плавными кругами планировать вниз. Мои товарищи по звену и я атаковали его трижды, но без явного результата.

Но как только я подлетел поближе к полуразрушенной машине, почти целиком изрешеченной пулями, с вырывавшимися из нее клубами дыма, то на расстоянии нескольких метров увидел мертвого пилота, сидевшего в своей разбитой кабине, в то время как его самолет медленно, по спирали падал на землю, как будто пилотируемый невидимой рукой.

Я могу только отдать должное английским летчикам, истребителям и выразить свое глубокое восхищение перед ними. Не обладая техническим преимуществом, они воевали отважно и стойко. Несомненно, именно они спасли свою страну в этот критический для нее час.

Малый радиус действия "Ме-109" становился все большей и большей помехой. Так, во время одного из боевых вылетов моего полка мы потеряли 12 самолетов отнюдь не в результате вражеских действий, а просто из-за того, что после двух часов летного времени бомбардировщики которые мы сопровождали, так и не успели достичь материка на своем обратном пути. Пятеро из этих двенадцати летчиков-истребителей на последних каплях горючею дотянули до французского берега, где были вынуждены, так сказать, совершить посадку с планированием, другие семеро приземлились на воду.

Так получилось, что вынужденная посадка на воду была предпочтительнее парашютирования в море. После того, как самолет садился на воду, он находился на плаву около 40–60 секунд, то есть столько времени, сколько нужно летчику для того, чтобы отстегнуться и выбраться наружу. Этих счастливчиков выуживала после приводнения неутомимая воздушно-морская спасательная служба. Надувной спасательный жилет, надувная резиновая лодка, цветные вспышки по бортам, сигнальная ракетница и прочие полезные штуки, которые увешивали летчика наподобие Деда Мороза, на деле оказывались превосходными приспособлениями.

Свой сороковой самолет я сбил 24 сентября над устьем Темзы. Расположение духа в нашем авиасоединении было превосходным, ибо наша 26-я "Ударная" истребительная авиагруппа ("Ja-26" "Schlagetеr") за время битвы над Англией уже успела создать себе имя, так что при этом между моими победами и победами других пилотов части не существовало никаких различий. Я был третьим по счету во всех вооруженных силах после Дитля и Мельдерса, которых наградили дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Кроме Большого креста, который был предназначен только для рсйхсмаршала. это была самая высокая военная награда в то время. Все пока шло своим чередом, меня даже не очень-то взволновало, что некоторое время я буду привязан к земле. Мне было приказано явиться в Берлин для церемонии награждения.

Меня принимал сам Гитлер в новой рейхсканцелярии. Уже во второй раз я сидел вот так напротив него. В первый раз это было после моего возвращения из Испании когда он принял нас всех вместе — меня с другими членами легиона "Кондор", но сейчас я был с ним один на один. Наша беседа продолжалась весьма долго. Я выразил свое восхищение противником, находившимся по ту сторону пролива. Надо сказать, что я находился в раздраженном состоянии духа из-за нескольких коварных и несправедливых его изображений и заявлений как со стороны прессы, так и по радио, в которых о британских военно-воздушных силах упоминалось в самонадеянном и высокомерном тоне. Хотя я ожидал со стороны Гитлера возражений или гневного отпора, когда я давал несколько иную оценку происходящему, он не только не прерывал меня, но даже не пытался изменить тему разговора, он постоянно кивал и говорил, что данное мной описание только служит подтверждением его мнения. Он питал громаднейшее уважение к англо-саксонской расе. Он говорил, что в общем ему было очень тяжело принять решение вести войну не на жизнь, а на смерть, войну, которая может завершиться только тогда, когда одна из сторон будет полностью разбита. Он назвал это исторической трагедией и сказал. этой войны избежать было невозможно, несмотря на все его искренние и отчаянные попытки. Если мы выиграем войну, то после разгрома Великобритании образуется вакуум, который будет невозможно заполнить.

В самых убедительных выражениях Гитлер не просто выразил свою симпатию к английской нации, но также и свое восхищение перед их прослойкой политических и промышленных деятелей процесс становления которых продолжался на протяжении веков и на более широкой основе, чем что-либо существовавшее до сих пор в Германии. Благодаря своему политическому развитию, чему способствовали различные обстоятельства, англичане опережали нас на целые столетия. Все достоинства выдающейся расы, выработанные ею на протяжении очень длительного промежутка времени, подвигают к самопроявлению в критические периоды истории, именно так Англия переносила сейчас военные тяготы. Он выразил сожаление, что, несмотря на многообещающее начало, ему так и не удалось объединить вместе английский и немецкий народы

Должен признаться, в тот момент слова фюрера произвели на меня ошеломляющее впечатление. От подобных слов я просто опешил. Но больше я уже не ощущал в своей душе никакой горечи.

В министерстве авиации офицер люфтваффе по связям с прессой, прикрепленный к министерству пропаганды, сообщил мне известие, которое привело меня в замешательство, — меня ожидали представители иностранной прессы с целью взять интервью. Меня это совсем не устраивало, однако избежать этой встречи было совершенно невозможно. То, что мне приходилось уже слышать о войне из уст немецкой пропаганды, о чем я ранее упоминал, не очень-то мне нравилось, и говорить в таком же духе с прессой я не собирался. Мои ответы записали на пленку, а позже министерство сделало мне сюрприз, подарив эту запись. В последний раз я прослушал ее, когда был в заключении, причем заметил, что не хочу брать назад ни слова, также я бы не хотел, чтобы они остались несказанными. Некоторое время спустя американский офицер, проводивший следствие, начал беседовать со мной с такого замечания: "Да мы ведь старые знакомые. Я уже брал у вас интервью". И это происходило в театральном зале министерства пропаганды в дворце Вильгельма в Берлине.

Из Берлина я полетел с визитом к Герингу в Восточную Пруссию. И там, в воротах охотничьей усадьбы в Роминтерхайде, встретил Мельдерса. Как командир 51-го истребительного полка, также расположенного на берегу Ла-Манша, он был награжден дубовыми листьями на три дня раньше меня за свою сороковую воздушную победу. Он торопился вернуться назад в расположение своей части, но, к его досаде, Гитлер и Геринг задержали его. Мы по-прежнему очень серьезно воспринимали своего рода обязанность отстаивать звание самого успешного и результативного летчика-истребителя в мире. После поспешного прощания он крикнул мне: "Толстяк обещал мне продержать тебя по меньшей мере так же долго, как и меня. Ну и кроме того, желаю тебе подстрелить того оленя, которого я упустил".

Рейхсохотничья усадьба представляла собой сложенный из огромных цельных бревен дом с покрытой соломой крышей, выступавшей далеко над карнизом. Геринг вышел из дому, чтобы встретить меня. Он был одет в зеленую замшевую куртку поверх шелковой рубашки с длинными рукавами, в высоких охотничьих сапогах, на его поясе болтался охотничий нож в форме древнего германского меча. Он был в прекрасном настроении. Как неприятные воспоминания о нашей последней встрече, так и его тревоги о люфтваффе, сражавшемся в небе над Англией, казалось, улетучились на какое-то время прочь. Выше, на пустошах, поросших вереском, можно было расслышать топот оленей, у них наступил сезон спаривания.

После поздравлений в мой адрес он сказал, что у него в запасе для меня есть особо приятная новость — разрешение подстрелить одного из королевских оленей, которых обычно держали для него самого, это были так называемые "рейхсегерь-майстер олени". Он знал их наперечет, причем каждого по имени; он бережно следил за ними и неохотно расставался с каждым из них. "Я обещал Мельдерсу, — сказал Геринг, — продержать вас у себя в гостях по крайней мере три дня, так что у вас в запасе много приятных часов". Этой ночью в наших разговорах не упоминались ни битва за Англию, ни сама война.

На следующий день, часов в десять утра, я убил своего оленя. Это было действительно величественное животное, олень в самом расцвете сил. Больше никакой причины оставаться в рейхсегерь-доме у меня не было.

Тем не менее Геринг сдержал обещание, данное Мельдерсу, и не позволил мне уехать. В полдень ему принесли последние фронтовые сообщения, а именно сводки о потерях 2-го и 3-го воздушных флотов. Особенно высокий уровень потерь отмечался во время рейдов на Лондон.

Геринг был в подавленном настроении Он никак не мог объяснить себе, каким образом происходили столь чувствительные, все возраставшие потери среди бомбардировщиков. Я уверял его, что несмотря на те опустошения, которые мы производили в рядах вражеских истребителей, все равно не было заметно никакого ощутимого снижения их численности или боеспособности. На тех больших высотах, где происходили воздушные схватки, в очень редких случаях можно было проследить до конца падение вероятной жертвы для того, чтобы удостовериться в ее гибели. Впрочем, если даже немецкая оценка уровня потерь вражеских самолетов была несколько преувеличена, то обстоятельство, что мощь неприятельской истребительной авиации, по всей видимости, не уменьшалась, могло быть объяснено следующим образом. Англия. обладавшая огромными ресурсами, восстанавливала свои потери за счет невоевавшей территории, то есть за счет девяти десятых остальной ее площади.

Подвиг нации, решившей отстаивать свои права, для нас, немцев, несколько лет спустя служил источником вдохновения и примером для подражания.

Когда же после этого разговора я попросил Геринга позволить мне снова вернуться в свой полк, то он не возражал. Я вылетел обратно к Ла-Маншу. Но но пути совершил вынужденную посадку над Померанией. Далее мое путешествие продолжалось на поезде, где олень вызвал больше удивления, чем дубовые листья к моему Рыцарскому кресту. Правда, мои попутчики настаивали, что от головы оленя исходит ужасный запах и что опасно вот так ездить с незащищенными "рогами". Несколько охотников раскрыли от изумления глаза. И все они были правы — было отчего.