Поездка в Англию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Поездка в Англию

Настало лето 1912 года. Трудно было оставаться в Петербурге и вот, взявши из банка премию Журавского, мы отправились заграницу. Бо?льшую часть лета мы провели в Сильваплана, Верхнем Энгадине(Швейцария). Жили в отеле Корвач. Хозяйка рассказывала, что когда?то Ницше жил в ее доме и показывала в гостиной старое кресло, на котором философ любил сидеть. Мы встретили тут Деппа, профессора Петербургского Технологического Института. Он приезжал в это место уже 20 лет подряд и был от него в восторге. Нам же Сильваплана сначала не понравилась: почти никакой растительности кругом, а главное — холод, к которому мы были совершенно неподготовлены, не имея ни теплого белья, ни теплой одежды. 20?го июля, помню, тут выпал глубокий снег. Дома, зимой, в глубоких калошах и теплом пальто мы снегу не боялись, но ходить по снегу в летнем костюме — это совсем другое дело. А главное в отеле и не думали топить, да еще держали окна открытыми. Несколько дней нам пришлось плохо, по потом мы попривыкли и погода потеплела. Стало веселей и я уже мог заниматься.

Тут написал работу о больших прогибах круглых пластинок. Для получения результатов применил арифметическое интегрирование, требовавшее много вычислительной работы. Этой работой я спасался от уныния и холода. Были и теплые приятные дни. На большой высоте не жарко и легко ходить. Ходили в Сильс-Мария и Фексталь — долина с чудными цветами. Сделали больше 30 километров, но не устали. Помню подъем на Фуоркла Сюрлей (2.760 метров). Поднялся на 1.000 метров за 3 часа без всяких затруднений. Вид с горы был чудесный!

В середине августа мы покинули Сильваплана и на почтовых лошадях через перевал Малойа спустились в Италию к озеру Комо. Поездка была очень интересной. В несколько часов из холодной Сильваплана мы попали в жаркое Менаджио, где перед нашим отелем росли пальмы и цвели разные невиданные цветы. Перемена была очень резкой. Тут не хотелось ходить и мы по целым дням сидели на террасе, любуясь озером. Но долго нам тут оставаться было нельзя. Я стремился на математический конгресс в Кембридже.

Это была моя первая поездка в Англию. Знал язык настолько, чтобы читать научные книги, но говорить и понимать англичан не мог. Это, конечно, затрудняло поездку, но все же добрался до Кембриджа во время. Приехал туда вечером. Членов конгресса поместили в студенческих комнатах разных колледжей. Я оказался в Колледже Ст. Джонс. Студенческие условия жизни в Англии показались мне роскошными по сравнению с русскими. Студент имел хороших две комнаты, приемную и спальню и небольшую комнату, где он мылся и брал холодную ванну. Я прожил тут неделю. Хотя это был еще август, но за все время Конгресса было холодно и немало дождя. Мои ноги постоянно были мокрые, что неприятно, но однако много интересных впечатлений. В первое же утро по приезде оказался во время завтрака за одним столом с А. Е. Лов, Хорас Ламб и Леви Чивита, который выглядел в то время маленьким, худым и нервным человеком. К сожалению, недостаточное знание языка помешало мне ближе познакомиться с этими людьми. По той же причине я не мог также принять активного участия в докладах, а у меня уже было опубликовано в России немало работ, которые из?за языка оставались для членов Конгресса неизвестными.

Мои работы были оценены на Западе только с большим опозданием, когда я уже покинул Россию. В дни Конгресса мне очень помогло некоторое знание французского языка. Казначей колледжа, Лисем, говорил немного по-французски и принял во мне участие. Он пытался объяснить мне исторически сложившуюся, нам совершенно чуждую организацию английских колледжей. Особенно трудно было понять мне то огромное воспитательное значение, которое англичане приписывали жизни студента в колледже, в постоянном общении с товарищами и с преподавательским персоналом. У нас в России, да и вообще на континенте, ничего подобного не было.

Вспоминаю Путейское общежитие. Там жило лишь 5% всех студентов и жили они совершенно отдельно друг от друга. Приемная комната внизу здания, где студентам можно было бы встречаться, была всегда пуста. С педагогическим персоналом тоже не было никакой связи, помимо встреч на экзаменах и это, конечно, был большой дефект в нашей студенческой жизни.

На 3?ем курсе я заинтересовался паровыми машинами и термодинамикой, но дальше изучения установленного учебника пойти не мог. Интересный и обширный предмет термодинамики остался мало оцененным. То же случилось и с курсом электротехники. Мне очень хотелось выйти за пределы установленного учебника. Я прочел тогда обширный курс по электричеству Жирара, но без надлежащего руководства это чтение оставалось без приложений.

От Лисема узнал, что англичане придают большое значение заключительным экзаменам «Трипост», которым студенты подвергаются при окончании. Помню в библиотеке он брал с полки каталоги за старые годы и показывал, что Рейлей вышел из этих экзаменов первым, а Кельвин и Максвелль — были вторыми. Я этому не придавал тогда особого значения.

Из всех докладов на Конгрессе припоминаю блестящий доклад Кармана, который показал, что кинетическая энергия вихрей, которые остаются за движущимся в жидкости цилиндром, равняется работе гидродинамического сопротивления. Эта работа, сделанная в Гёттингене в лаборатории Прандтля является, пожалуй, наилучшей из всего, что было опубликовано Карманом. Карману возражал Н. Ламб. Я не понимал его возражений, но получил впечатление, что старик был недоволен, что такая блестящая работа была сделана в Германии, а не в Англии. Уже тогда, даже в области науки, чувствовалось соперничество Англии и Германии. Было заметно, что в области механики Германия, благодаря лучшему контакту между чистой и прикладной науками, обгоняет Англию. Германский университет был демократичнее, туда было легче поступить талантливому юноше, чем в Англии попасть в дорогие, аристократические Кэмбридж или Оксфорд.

Уже тогда я знал, что для беспристрастной оценки того или иного вопроса лучше пользоваться немецкой, а не английской литературой. Англичанин пишет так, как будто все сделано англичанами и ссылается почти исключительно на английских авторов. У немецких авторов можно обычно найти более полные библиографические справки. К сожалению, после мировой войны это стало меняться и сейчас, как будто, немцы сделались в научной работе такими же националистами, как и англичане.

Во время Конгресса я посетил лабораторию сопротивления материалов при Кембриджском университете. Она, конечно, была беднее немецких лабораторий и вид у нес во время летних каникул был не блестящий. Производился ремонт, белили стены. Везде брызги белой краски. Машин никто не потрудился прикрыть. Впоследствии я много раз убеждался, что отношение к машинам и приборам у англичан и немцев весьма различное. В немецких лабораториях чистота и блеск, у англичан к внешности лаборатории относятся безразлично. Лаборатория походит не на Институт физики, как у немцев, а на рабочую мастерскую.

Англичане не имеют большого количества стандартных машин для производства установленных технических испытаний, но интересуются новыми задачами и решают их обычно самодельными простыми приборами. Хотя Кембриджская лаборатория была плохо оборудована, но в ней произведены были важные исследовательские работы. Юинг сделал здесь своп замечательные работы по исследованию «slip-bands» — линий скольжения на полированной поверхности растягиваемого железного образца.

Во время моего посещения происходили испытания металлов на усталость. Профессор Хопкинсон сконструировал для этой цели оригинальную машину, в которой переменные растяжения и сжатия производились силой инерции вибрирующего груза, подвешенного на образце и подверженного действию электро-магнита. Хопкинсон любезно согласился изготовить для меня копию своей машины и впоследствии она была получена и поставлена в лаборатории Электротехнического Института в Петербурге.

Я прежде уже упоминал, что книги лорда Рейлей имели большое влияние на развитие моей научной работы и во время конгресса в Кембридже мне хотелось издали повидать этого знаменитого ученого. Рейлей в то время был «шанселер» университета и никаких лекций тогда уже не читал. Лисем, которого я спросил о Рейлей, сказал мне, что лорд живет в своем имении неподалеку от Кембриджа, что он интересуется теперь главным образом молочным хозяйством и что каретки с именем Рейлей развозят молоко по Лондону. Тогда мне казалось, что такого рода интересы несовместимы с званием ученого и профессора. Ни русский, ни немецкий ученый такими делами не занимались бы. Но англичане смотрели на дело проще. Звание профессора в Англии не стояло на такой высоте, как в Германии или России.

В один из вечеров Конгресса был организован Рейлей’ем прием в здании музея университета. Лорд и его жена встречали членов Конгресса на лестнице при входе и пожимали гостям руку. Мое желание повидать Рейлей исполнилось. Но, конечно, не было никакой возможности говорить с ним. В тот же вечер попозже я увидал Рейлей в одной из отдаленных комнат музея. Комната была пустая и Рейлей один ходил из угла в угол. Повидимому оффициальная церемония не доставляла ему никакого удовольствия. Позже я рассказал об этом князю Голицыну, петербургскому профессору, известному своими трудами по сейсмологии. Он мне рассказал, что во время одного из своих посещений Англии он был приглашен Рейлей’ем на несколько дней в гости в его имение. Рейлей сделал крупные работы по сейсмологии и Голицын ожидал, что, живя несколько дней в доме Рейлей, у него будет возможность поговорить о научных работах и посоветоваться с Рейлей, но ничего этого сделать не удалось. Рейлей все время молчал.

Как видно, в Англии крупные ученые менее доступны, чем, например, в Германии, где я никогда не встречал затруднения повидаться и поговорить о своих работах с выдающимися учеными и инженерами.

На том же Конгрессе я видел также Гринхилля. Он демонстрировал свои жироскопы. Крупный, краснощекий жизнерадостный англичанин. Позже встретил Гринхилля в Торонто (Канада) на Конгрессе математиков в 1924 году. Какая перемена за 12 лет! — Гринхилл был скрюченный до неузнаваемости старичек, за которым надо было все время следить, чтобы он не затерялся. Он что?то докладывал, но его никто не слушал.

Хотя незнание языка много мне помешало, но посещение Англии все же было для меня очень полезно. Я увидел, что научная работа была там не так организована, как в Германии, но что это не мешало способным молодым людям делать интересные оригинальные работы. Сделал я там еще одно интересное наблюдение. Работающие в лаборатории инженеры не так зависимы от помощи механиков, как в России или в Германии. Инженер, производящий испытание, не ждет, что механик подготовит ему машину, вставит образец и установит измерительные приборы. Исследователь делает это все сам своими руками и имеет возможность заметить гораздо больше, чем в том случае, когда все подготовляется посторонним лицом.