ЭМИГРАЦИЯ
ЭМИГРАЦИЯ
Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу…
В. Высоцкий
Отношение Владимира Высоцкого к эмиграции (как к явлению и как к возможности уехать самому), разумеется, менялось. Менялась проницаемость «железного занавеса», до разрушения которого В. В. не дожил. Но вот парадокс (или уникальность самого статуса Владимира Высоцкого в стране развитого социализма): в конце жизни этот занавес для него как бы не существовал… И если бы В. В. принял решение на полгода остаться за границей раньше мая-июня 1980 года, то кто знает… «Концы поэтов отодвинулись на время…»
Долгое время единственным способом навсегда уехать из СССР был брак с иностранкой (или иностранцем). При Брежневе была разрешена еврейская эмиграция, потом власти стали практиковать эмиграцию как способ избавления от инакомыслящих (диссидентов). С уезжавшими прощались навсегда — «как будто заново хоронили».
И на поездки в далеко —
Навек, бесповоротно —
Угодники идут легко,
Пророки — неохотно!..
Об «угодниках». Свидетельствует Михаил Орлов — эмигрант, хороший знакомый В. В., организатор его концертов в Ленинграде: «Причин выезда многих своих знакомых откровенно не понимал… «А ты-то что ЗДЕСЬ делаешь?» — спросил он в прошлом году после бостонского концерта одного своего московского друга».
По всей вероятности, Высоцкий относился к эмиграции как к вынужденной, крайней мере, когда ТАМ можно было сделать больше, чем ЗДЕСЬ. Из разговора В. В. с Игорем Шевцовым (утром 18 июля 1980 года): «Аксенов уезжает», — сказал я. «Да?! Жалко». — «Да тебе-то все же полегче. Ты можешь с ним встретиться и там». Он поморщился: «Я не о том. Жалко — отсюда уезжает. А там — все не то. Ему здесь надо бы…»
С другой стороны, в последние годы больше друзей и глубокого человеческого общения у В. В. было именно за границей — с теми, кого вытолкнули из страны; вынудили уехать… В. И. Туманов: «За границей Володя встречался с Максимовым, Коржавиным, Неизвестным, Некрасовым… Некрасова очень любил. Любил Синявского, много мне о нем рассказывал». С Михаилом Барышниковым В. В. был дружен еще в Союзе— часто встречался с ним за границей, даже жил некоторое время в его нью-йоркской квартире. А самым близким другом последних лет был, конечно, знаменитый русский художник Михаил Шемякин, живший тогда в Париже.
Приведем одно из очень немногих свидетельств самого Высоцкого об общении с русскими эмигрантами в Париже (отрывок из дневника В. В., зима 1975 года): «Пошел я с одним человеком… на вручение премии А. Синявскому и всех их там увидел, чуть поговорил, представляли меня всяким типам. Не знаю — может, напрасно я туда зашел, а с другой стороны — хорошо: хожу свободно и вовсе их не чураюсь, да и дел у меня с ними нет, я сам по себе, они — тоже. А пообщаться — интересно. Они люди талантливые и не оголтелые».
Кстати, встречи Высоцкого со своим преподавателем литературы (в Школе-студии МХАТ) Андреем Донатовичем Синявским и его женой Марией Васильевной Розановой в Париже были достаточно редкими. М. В. Розанова: «Не то, чтобы наши отношения стали портиться — просто наши поезда шли в разные стороны… И расстояние все увеличивалось и увеличивалось». Мария Васильевна считает, что причина была в Марине Влади: «…Марина боялась этих встреч. Потому что тогда Марина Влади была «девушка официальная» и была заинтересована в добрых отношениях с советскими властями».
В 1975 — часто упоминаемом здесь году— заканчивается постройка кооперативного дома, в котором у Высоцкого первая в жизни собственная — большая! — квартира. Всерьез обсуждается вопрос о переезде Марины Влади вместе с двумя младшими сыновьями в Москву. А почему не наоборот? Повторим, что сделать это Высоцкому было очень просто — на вполне законных основаниях остаться в Париже у жены…
Марина Влади (в телеинтервью): «У нас даже разговора не было об этом. Володя не смог бы жить незаметной маленькой жизнью (в Париже. — В. П.)… Он должен был жить в России, среди русских, питаться живым словом». В книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина приводит (по памяти) отрывок из интервью В. В. в США (программа «Шестьдесят минут» телекомпании Си-би-эс): «Уехать из России? Зачем? Я — не диссидент, я — артист… Я работаю со словом, мне необходимы мои корни. Я — поэт. Без России я — ничто».
Надо отметить, что и в КГБ считали — Высоцкий не останется на Западе. Александр Михайлов: «Я должен сказать, что здесь все- таки уверенность была, что он этого не сделает. Было такое устойчивое мнение в КГБ…»
Вспомним, что еще в 1970 году — вероятно, сразу после того, как в Москве стало известно о браке Высоцкого и Марины Влади — на совещании армейских политработников один из выступающих заявил, что Высоцкий эмигрировал во Францию. В. В. возмущался, кому-то звонил, требовал опровержения…
Нет меня, я покинул Расею!
Мои девочки ходят в соплях.
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.
Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь — я не уехал,
И не надейтесь — я не уеду!
А Высоцкого как будто подталкивали к эмиграции. Юрий Герман: «Он говорил мне, что его вдалбливают, его вбивают в диссидентство». И тем, что регулярно лезли и плевали в душу, да и практическими действиями тоже. Вспоминает Бабек Серуш: «Однажды Володя приехал ко мне… Театр на Таганке тогда должен был ехать на гастроли в ГДР, и Высоцкий оттуда собирался во Францию. Володя пришел очень возбужденный, — в ОВИРе ему отказали. И он не знал, как это объяснить Марине, просил меня ей позвонить… Был очень злой тогда: «У меня такое чувство, что они хотят, чтобы я там остался. Но я же не смогу там жить». Он даже думал, что когда-нибудь его могут не пустить назад в Союз. «Вы так часто ездите, — может быть, вам проще там остаться», — что-то вроде этого ему сказали в ОВИРе. Володя был очень возмущен».
Были разговоры об этом и с Вадимом Ивановичем Тумановым: «Володя говорил: «Если останусь на Западе— вынудят— я им такое сделаю!» Да каждое его слово оттуда ловили бы. Верили бы как никому другому!» И еще одно важное свидетельство В. И. Туманова: «Володе предложили в Израиле миллион долларов за участие в каком-то кинофильме. Он отказался — боялся, что не пустят назад. Я ему говорю: «Ну и дурак, что отказался». — «Вадим, был бы ты за границей, я бы еще подумал…» — ответил он».
Говорил на эту тему В. В. и с Василием Аксеновым: «Он ко мне с Мариной приехал в Переделкино специально посоветоваться:
— Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать на Запад? Я здесь больше не могу — задыхаюсь.
Володя еще связывал свои запои с пребыванием на Родине, наивно полагая, что там этого не будет. Во всяком случае, у него было ощущение недостатка кислорода. Он говорил, что, может быть, откроет русский артистический клуб в Нью-Йорке — именно в Нью-Йорке, а не в Париже. Насколько помню, я Володю активно отговаривал. Это было бы, как если бы Гагарин решил остаться на Западе или космонавт Леонов перелез из «Союза» в «Аполлон» и сказал: «Прошу политического убежища».
Еще одна сторона проблемы: отношение Высоцкого к эмигрантам, у которых жизнь на Западе не сложилась, и которые просились назад. Своего троюродного брата Павла Леонидова (эмигрировал в США в 1975 году) В. В. так и не простил за то, что он сделал такую попытку: «Да как ты мог! Как ты мог проситься назад! Знаю, что не ты, что не в тебе дело. Это я слышал, но и в тебе!» Вообще монологам Высоцкого в исполнении П. Леонидова (книга «Высоцкий и другие») надо верить с осторожностью, но это их последний разговор. И разговор на тему, Леонидову не очень приятную…
В последний год своей жизни Высоцкий многим своим друзьям и знакомым говорил, что собирается на полгода (или даже на год) в Америку (вариант: во Францию) — поменять образ жизни и поработать. Добавим еще— и полечиться от наркомании… У В. В. в самые последние дни жизни был оформлен заграничный паспорт, куплен билет в Париж на 29 июля и получена американская виза на начало августа. Вспоминает Михаил Шемякин: «Он мне говорил перед смертью, что самая его великая мечта — уехать в Америку…»
Барбара Немчик — гражданка США: «А еще Володя хотел как-то связать русскую эмиграцию с Россией, тогда это было очень трудно. И Высоцкий был, наверное, единственным человеком, который мог бы это сделать…»
Связать эмиграцию с Россией… Трудно представить себе, как это можно было практически сделать в конце 70-х— начале 80-х… Но повторим, что у Высоцкого действительно была уникальная ситуация: он мог свободно общаться и даже дружить с недавними эмигрантами. Другие писатели и поэты если и встречались со своими бывшими коллегами, то делали это очень осторожно, а часто и тайно. Ведь ездили они за границу в составе делегаций и групп…
Но в составе делегаций
С вами едет личность в штатском
Просто завсегда..
Были, конечно, исключения, но они были очень редкими и не очень достойными… Это, во-первых, писатели, прямо или косвенно связанные с КГБ — обычно авторы романов о подвигах советских чекистов. И во-вторых, очень известные люди, которые могли позволить себе не бояться, но это считанные единицы. И, конечно, представители партийно-советской верхушки, но им было не до контактов с эмигрантами…
Здесь мы говорили главным образом об эмигрантах 70-х годов, но ведь была еще и первая русская эмиграция… Рассказывает Наум Коржавин (интервью И. Рогового), который в 1979 году побывал на концерте Высоцкого в США: «Зрителей было много, полный зал. Там, в основном, была наша эмиграция. Из старой эмиграции было меньше людей, потому что они хуже это понимают. Они и Галича хуже понимают. В массе своей они больше понимают Окуджаву».
Об этом же говорят А. Д. Синявский и М. В. Розанова, которые увезли пленки с записями Высоцкого в эмиграцию, в Париж… М. В. Розанова: «И вот одной старой эмигрантской паре мы поставили-Высоцкого. Они прослушали и затем, помявшись, сказали, что это, наверное, хорошо, но Шаляпин пел лучше, потому что не хрипел и не кричал». А. Д. Синявский: «Думаю, что такая реакция была вполне естественной. Когда в эмиграции я пробовал пересказывать сюжеты песен Высоцкого — петь их я, естественно, не мог, то мои рассказы воспринимались даже враждебно».
И в заключение еще один отрывок из интервью М. Шемякина, он говорит на тему — если бы Высоцкий уехал: «В то же время он не имел такого опыта: потерять родину и вновь ее обрести. Нам, русским, кажется сначала, что мы отказались от чего-то пустякового. Проходит время, и ты начинаешь понимать, что ты потерял. У Володи этой проблемы не было…»
Но кто может сказать теперь: к счастью или к несчастью — не было этой проблемы?