МАЙ
МАЙ
1 мая в квартире на Малой Грузинской привычный — «свой» круг: Валерий Янклович, Анатолий Федотов, Владимир Шехтман, Оксана, ненадолго заезжал Вадим Иванович Туманов. Неизвестно, отмечали ли у Высоцкого День международной солидарности трудящихся, скорее всего, было не до праздника… Но этот день запомнили все, потому что к В. В. неожиданно приезжает Олег Даль.
В. Янклович: «1 мая к Володе приехал Даль «в полном разборе», сказал: — Володя, я не могу идти домой в таком состоянии. Побуду немного у тебя…»
(Пока сведений о каких-то тесных отношениях Высоцкого и Даля нет… Когда-то они вместе снимались в фильме «Плохой хороший человек»… Конечно, хорошо знали и ценили друг друга… Известно, что в эти майские дни Высоцкий читал ему свои последние стихи.
Н. Галаджева: «Давно не слышавший друга, Даль поразился, как сильно вырос и окреп голос поэта. Это была их последняя встреча».
Поражает лицо Даля на фотографиях похорон В.В., а 25-го днем на Малой Грузинской он потерял сознание…)
В. Янклович: «Тогда Володя понял, что надо срочно что-то делать. Он сказал Олегу:
— Ты знаешь, у меня есть друг— врач Толя, он тебя посмотрит…»
Оксана: «В разобранном состоянии — это не то слово… Когда я зашла, — первое впечатление, что человек неживой. К вечеру Даль пришел в себя».
A. Федотов: «Даль приехал… Володя говорит:
— Все! Надо вшиваться!
Есть такие таблетки «тетурам», их вшивают под кожу».
B. Шехтман: «Даль приехал к нему… Володя специально для него держал эти таблетки — «эспераль»:
— Олег, ты что, не можешь «порежимить» неделю?! Я тебе привез — вот они…»
А. Федотов: «Еще эти таблетки называют «эспераль»… Метод лечения основан на страхе: выпьешь — станет очень плохо. Препарат блокирует фермент печени, который расщепляет алкоголь. Накапливаются кислые продукты — это мучительно…»
Сам Высоцкий впервые узнает про «эспераль» еще в 1971 году… Накануне премьеры «Гамлета» Высоцкий попадает в Центральный госпиталь МВД (там работает двоюродный брат А. Митты — Герман Ефимович Баснер). Перед выпиской прилетает Марина Влади, тогда она впервые привозит этот препарат.
М. Влади: «Эспераль. В этом слове есть иллюзия надежды. Запрет не в состоянии решить элементарных главных проблем. Это не более чем подпорка…»
Г. Баснер: «Эспераль»? Это такие таблетки, которые вшивают под кожу. Действуют они полгода, но мы говорили, что гораздо больше. Они абсолютно безвредны, если не употреблять алкоголь… И вот тогда я в первый раз сделал Володе имплантацию препарата, его привезла Марина».
М. Влади: «Эта имплантация, проведенная на кухонном столе одним из приятелей-хирургов, которому я показываю, как надо делать, — первая из длинной серии».
Г. Баснер: «…То, что описывает Марина в своей книге, — это уже было во второй раз — в квартире на Матвеевской. А после первого раза Володя не пил полтора года.
Однажды звонит Саша Митта:
— Гера, срочно приезжай! Володе плохо! Он перепутал стаканы.
Я сказал:
— Надо немедленно промыть желудок! Пусть пьет воду и — два пальца в рот! Самый элементарный и надежный способ.
Тут же вскочил в машину и приехал. Володя уже более или менее успокоился, сделал себе это «промывание». Но «эспераль» сработала: оставалась гиперемия (краснота) лица и ярко выраженная тахикардия…
Как же это произошло? Володя говорил, что перепутал стаканы. Возможно. <…> Но я думаю, что он тогда сам решил попробовать. И минуты через две ему стало плохо. А Володя сделал всего один глоток! Вот тогда он понял, что «эспераль» действует».
М. Влади: «Периоды затишья длятся от полутора лет — в первый раз — до нескольких недель после последнего вшивания. Ты больше в это не веришь, хуже того, ты начал сам себя обманывать… Через несколько дней… ты пробуешь немного пить, реакция слабая, ты увеличиваешь дозу, и, видя твое состояние, врач решает удалить препарат».
A. Федотов: «Несколько раз я делал вшивку. Володя строго следил: сколько таблеток, на какой срок. Он привозил их из-за границы. Но потом Володя научился сам их выковыривать…»
М. Влади: «Иногда ты не выдерживаешь и, не раздумывая, выковыриваешь капсулку ножом…»
Г. Баснер: «…У меня где-то лежат его расписки… Под мою диктовку Володя два раза писал примерно такой текст: «Я, Владимир Высоцкий, сознательно иду на эту операцию. Ознакомлен со всеми возможными последствиями, а именно, паралич и даже остановка сердца. Обязуюсь спиртного не употреблять». Ведь ему нельзя было пить даже вчерашний кефир…»
М. Влади: «…Это не более чем подпорка. Но благодаря ей тебе на шесть с лишним лет удается отодвинуть роковую дату, предназначенную судьбой».
«Эспераль» в России быстро переделали в «спираль», а потом и в «пружину»… В 1975 году(?) Высоцкий присылает Ивану Бортнику открытку из Испании со следующим текстом:
Скучаю, Ваня, я
Кругом Испания.
Они пьют горькую, лакают джин
Без разумения и опасения,
Они же, Ванечка, все без «пружин».
B. В. привозил «эспераль» не только для себя… Нескольким актерам Театра на Таганке тоже была сделана имплантация этого препарата, то есть «вшивка»… Юрий Петрович Любимов называл этих актеров — «вшивота»!
2 мая 1980 года. А.Федотов: «На следующий день на кухне у Володи я вшил Далю «эспераль».
3 мая Высоцкий в последний раз играет в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Некоторые коллекционеры считают, что 3 или 4 мая у Высоцкого был концерт в КГБ, если он действительно состоялся, то это был единственный концерт в мае 1980 года.
Напомним, что В.В. в Венеции обещает Марине, что к ее дню рождения он будет в полном порядке. К 10 мая он должен быть в Париже. Времени остается очень немного.
Высоцкому не хотелось лететь в Париж… Он не сдержал слово, данное Марине, — наркотики остаются по-прежнему… Доставать наркотики в Париже для Высоцкого практически невозможно — они там слишком дороги. Кроме того, он понимает, что контроль со стороны Марины будет очень жестким… Но, с другой стороны, ему хочется покончить с унизительной зависимостью от «лекарств»…
A. Бальчев: «В мае мы с Бабеком встретили Володю на улице.
— Мы летим в Сочи, — давай с нами!
— А что, может быть, действительно? Позвоните из Сочи.
Мы позвонили.
— Нет, не могу. Времени нет».
Времени нет еще и потому, что В. В. занимается оформлением документов для брака американки Барбары Немчик и Валерия Янкловича.
Б. Немчик: «Буквально все сделал Володя — он везде со мной ходил… Ведь все надо было проталкивать.
Мы вместе пошли в Бюро переводов… Я знаю, как долго там держали американцев, которые женились или выходили замуж в России. Я сама сделала перевод паспорта, а этого делать нельзя — они должны переводить сами. Мы пришли туда, нас встретила женщина — такой очень тяжелый, железный, советский тип. Володя подошел, объяснил ситуацию, и через десять минут все было готово
Она приказала сотруднику:
— Девушка сама перевела паспорт. Перепишите, пожалуйста, ее перевод на наш бланк и поставьте печать.
А для наших это была одна из самых сложных проблем, в Бюро переводов документы задерживались на две-три недели. Володя все сделал за десять минут».
Назначена регистрация, несмотря на все усилия помешать этому браку. В. Янклович: «Директор этого Дворца бракосочетаний сказала мне: «Хотите совет? Даже и не пытайтесь — вас никогда не зарегистрируют!» Специально закрыли на ремонт это учреждение… И все- таки нас расписали…»
B. Шехтман: «На регистрации я был… Где-то лежит фотография… А за документами мы помотались… Володя же ездил к министру юстиции РСФСР, когда заведующий загсом отказал».
Напомним, Высоцкий надолго собирается за границу, и там ему нужен человек, который мог бы вести дела.
В. Шехтман: «Валера с Барбарой женились вроде бы фиктивно и вроде бы — по любви… Как Леша Зубов. Володя с Валерой собирались в Штаты…»
По утверждению Барбары Немчик, действительно, регистрация состоялась в мае, но ближе к концу месяца… Она точно не помнит дату — 25 или 27 мая.
В один из дней начала мая Высоцкий слушает лекцию известного историка Натана Эйдельмана:
«Читал я лекцию, дело было в начале лета, в начале мая 1980 года, и, стало быть, Высоцкому оставалось жить меньше трех месяцев. Лекция была в Доме архитектора, тема — тайны XVIII века. Я рассказывал увлекший меня сюжет о несчастном Брауншвейгском семействе, о свергнутых с престола в 1741 году родственниках императрицы Елизаветы Петровны, о приключениях и темной борьбе за власть в XVIII веке. Зал полон. И вдруг, я смотрю, у прохода, где-то около заднего ряда, сидит Высоцкий. Я, признаться, не поверил. Не потому, конечно, что не мог себе представить, будто Высоцкий ходит на лекции… Но я решил, что это какой-то человек, на него похожий. Слушал он очень хорошо. А потом ко мне подошли друзья, лекция кончилась, человек, похожий на Высоцкого, исчез.
25 июля он умер, и, естественно, о нем много говорили. И вдруг я получил потрясший меня загробный привет. Очень пожилая женщина — подруга матери Высоцкого — рассказала, как он пришел с лекции и говорил всякие лестные для меня слова, и как ему лекция понравилась, и какой вызвала у него интерес… Привет, полученный уже в августе 1980 года».
6 мая — вечером спектакль «Преступление и наказание».
7 мая — «Гамлет».
8 мая — телефонный звонок в Ижевск. В этот же день телефонный разговор с Италией. В Ижевске продолжается суд — скорее всего, Г. П. Падва рассказывает о процессе.
Б. Немчик: «8 или 9 мая я прилетела из Средней Азии, пробыла там 10 дней. А поехала туда, чтобы мне продлили визу. Володя и Валера встречали меня…
Я поехала с ними на Малую Грузинскую и там узнала, что Володя купил мне путевку в Москву! Путевку в Москву, чтобы мне на неделю продлили визу. И стажировка, и советская виза у меня давно закончились, тогда мы даже не знали: состоится ли брак вообще.
И еще Володя решил, что самое разумное — пожить у него: «Там тебе не будут мешать…»
9 мая — сборы в Париж, в этот же день Высоцкий заезжает к В. Баранчикову: «В самый последний раз Володя был у нас 9 мая
1980года… (Баранчиков жил тогда на Бауманской, рядом Елоховская церковь. — В. П.) Сидели на кухне, окна были открыты. Володя запел «Купола»… И тут зазвонили в Елоховской. Это было нечто…»
10 мая — ранним утром Высоцкий вылетает в Париж. У В. В. договор с «Аэрофлотом» о том, что он будет рекламировать советские авиалинии за рубежом, поэтому он платит за билеты половину стоимости.
И. Шевцов: «В день отъезда я его провожал. Были Валера Янклович и Оксана. Было очень рано, часов шесть утра. Я знал, что потом будут гастроли в Польше. Потолкались у парадного… Какие-то разговоры, — у меня было то же самое:
— Как будем дальше действовать? (О фильме «Зеленый фургон».)
В аэропорт я не поехал».
В. Шехтман: «…Мне кажется, ему снова не хотелось лететь в Париж. Он же опоздал в Шереметьево!
— Ну, все — опоздали.
Но рейс задержали, и Володя улетел».
Б. Немчик: «Володя позвонил Марине, что встречать его не надо, он доедет сам… А на другой день Марина звонит в Москву:
— Где Володя? Он не прилетел! Я не знаю, где он!»
Марина Влади: «…Мое беспокойство, когда ты не приехал в назначенный день, бесполезные звонки, ожидание, бессилие, твое исчезновение между Парижем и Москвой и — однажды ночью — звонок моей подруги. Ты уже несколько часов в Париже — в одном из русских ресторанов, — и дело плохо, надо ехать за тобой. Я бужу Петю (средний сын Марины Влади. — В.П.), — мне нужна помощь. Мы находим тебя на банкетке, обитой красным плюшем, в самом темном углу. С тобой гитара и чемодан, ты похож на отставшего от поезда пассажира».
М. Шемякин: «…Был жуткий запой, его напоили свои же доброхоты: Высоцкий едет с нами! Ну как не выпить с Высоцким! — на всю жизнь сувенир! Две бутылки коньяка ему дали в самолете. <…> Володька попал в сумасшедший дом».
11 мая. Марина Влади: «Наш добрый доктор Поль Онигман не может ничего сделать — тебя нужно класть в больницу. В коридоре доктор Дюгарен смотрит на меня и спрашивает:
— На этот раз кто это?
— Мой муж.
— Бедняжка.
В этом же коридоре несколько лет назад находился мой старший сын».
Речь идет о клинике Шарантон под Парижем. Именно эту специализированную клинику описывает Высоцкий в «парижском дневнике» 1975 года, когда они с Мариной навещали ее старшего сына— Игоря: «Поехали в больницу. Похоже на наши дурдома, только вот почище, и все обитатели — вроде действительно больные. Ко мне разбежался кретин в щетине и потребовал закурить. Я дал».
Шемякину Шарантон представляется громадным мрачным зданием с железными дверями, железными лестницами и маленькими окнами.
«Бывают странные сближенья…» В трехтомнике Шемякина, в примечаниях читаем: «В 1968 году после протеста Питера Вайса против советского вторжения в Чехословакию не была поставлена его пьеса «Марат-Сад» («Преследование и убийство Жана-Поля Марата, представленное труппой дома умалишенных в Шарантоне под руководством маркиза де Сада»), Высоцкий ничего не забывал — на капустнике к восьмилетию Театра на Таганке он спел:
Удивлю сегодня вас
Вот такою штукою:
Прогрессивный Питер Вайс
Оказался сукою.
* * *
Этот ветер — мимо сада,
А в саду растут дубы.
Пусть его «Марата-Сада»
Ставят «Белые Столбы».
На станции Белые Столбы в Подмосковье расположена одна из самых известных и больших психиатрических больниц…
13 или 14 мая. В. Янклович: «Марина приехала за Володей в «Распутин», потом положила в госпиталь. Позвонила мне, сказала, что в Польшу он приехать не сможет.
В театре я сказал об этом Дупаку. А коллектив должен был на следующий день выезжать в Польшу. В коридоре стояли артисты, я увидел Пыльнову, Жукову, Додину… Одна из актрис говорит:
— Знаем мы, как Высоцкий болен… Он там на фестиваль в Каннах поехал с Мариной. А нас потом никуда из-за него пускать не будут.
Я сказал им:
— Вы, наверное, забыли, что вас еще потому и приглашают за рубеж, что в театре есть Высоцкий…
А ведь тогда Володя чуть ли не умирал в Париже. Они как бы отказывали ему в праве на болезнь… Так что на совести у труппы кое-что есть…»
На совести у труппы — не только полное непонимание Высоцкого, но и активная — черная зависть… Не у всех, конечно, но…
Н. Л. Дупак: «Вот расскажу вам, опять кто-нибудь обидится… Актеры… Да они же угробили его завистью. Все эти Петровы, Сидоровы, Ивановы…
— Мы — черная кость, а он — белая!»
Ю. П. Любимов во время работы над спектаклем «Владимир Высоцкий» собрал друзей В. В. и сказал им: «Вы же понимаете, как трудно сделать спектакль с людьми, которые Владимира не любили».
Конечно, Высоцкий знал об этом… Вначале взрывался, возмущался, а в последние годы отвечал почти полным равнодушием…
В. Шехтман: «Я спросил у него:
— Володя, ты не жалеешь, что ушел из театра?
— Нет. Здесь (он показал на сердце) ничего не осталось».
В. Баранчиков: «Володя говорил (о театре и об актерах. — В. П.):
— Было время, когда мы друг друга посылали… И это было ближе к истине. А теперь… Все абсолютно чужие…»
С 11 по 21 мая Высоцкий лечится в специальной клинике Шарантон. Вероятно, у французских врачей более эффективные методы — через несколько дней В.В. начинает работать. Фломастером на линованной бумаге написаны несколько стихотворений:
«Алфавит» (Общаюсь с тишиной я…)
«Неужто здесь сошелся клином свет…»
«Жан, Жак, Гийом…»
«Мог бы быть я при теще, при тесте…»
«В стае диких гусей был второй…»
«Как зайдешь в бистро-столовку…»
По воспоминаниям Михаила Шемякина, Высоцкий в клинике Шарантон был в пунцовой (малиновой?) байковой пижаме, а в стихотворении «Общаюсь с тишиной я…» есть такое четверостишье:
Жизнь — алфавит я где-то
Уже в «це-че-ше-ще».
Уйду я в это лето
В малиновом плаще.
Сергей Жильцов, работавший с рукописями Высоцкого, которые хранятся в ЦГАЛИ, сообщает, что все эти рукописи — на линованной белой бумаге… Тексты написаны тонкой шариковой ручкой, предположительно типа «Пилот»… Все они написаны до 30 мая 1980 года. Сюда же можно отнести беловик стихотворения «Две просьбы» и текст «Как зайдешь в бистро-столовку…»
16 мая — Театр на Таганке в Польше. Отмена (замена?) спектакля «Гамлет». В этот день В. Золотухин записывает в своем дневнике:
«Мы в Польше. Вроцлав. Сразу событие — у Володи в Париже предынфарктное состояние, отменяется «Гамлет». Шеф на проводе:
— Как текст? Бери Боровчика — знаешь, кто такой Боровчик? (Д. Боровский — главный художник Театра на Таганке) — и ко мне.
Отказался, самоубийство…»
Позже Золотухин напишет об этом подробнее (18.03.1985):
«Вспоминали (вместе с Полокой) Володю. Венька (В. Смехов) сказал ему в посольстве польском, что я в Польше Гамлета хотел сыграгь. Вот, оказывается, что он имел в виду в своем письме: «Я простил тебе, но не простит покойный…» Знал бы он, какой был разговор у меня с Любимовым. Да ведь он знал. Я не мог ему не рассказать об этом, не похвастать, как я отказался, ссылаясь на то, что Польша не Рязань, что Польша ждет Высоцкого, и мне с бухты-барахты только выучить за ночь текст, играть и позорить Таганку негоже… и как шеф был благодарен мне за это… Ну, Веня!»
Разумеется, Высоцкий очень не хотел подвести Любимова — пришлось бы отменять еще два спектакля. В общем, на грани срыва все гастроли Театра на Таганке. В. В. в Шарантоне, на выписку из этой больницы, вероятно, требуется согласие жены…
Марина Влади: «Прошло время. Ты приходишь в сознание, а дальше— угрызения совести, отчаянье и, наконец, откровенный разговор со мной. Я отказалась, несмотря на советы врачей, оставить тебя в специальной клинике. Быть может, я должна была на это решиться. Но могла ли я посягнуть на твою свободу, которой ты дорожил больше жизни?..»
Высоцкий умел убеждать, Марина Влади забирает его из клиники 18 или 20 мая, но до этого происходит несколько событий… Михаил Шемякин, узнав, что В.В. в больнице, навещает своего друга:
«И вот я стою перед громадным мрачным таким зданием. А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне надо пробиться, но как? Во-первых, у меня — такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница; во-вторых, там же, в клинике, все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком, прячусь между кустов сирени… Вижу, какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему — я до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! — поднимаюсь по этой лестнице до самого верха, почему-то — там железная дверь и железные оконца в решетках. Я в них заглядываю — и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э-э!»
Этот больной впускает Шемякина, и в первом же коридоре тот встречает Высоцкого… «…Вовчик у окна стоит. Он обернулся — а он тогда в каком-то фильме снимался — волосы такие рыжеватые, и все так сплетается, в таком ван-гоговском колорите, сумасшедшем. И мне навстречу:
— Миша!
А я — после запоя, в еще более сентиментальном настрое:
— Вовчик!
Он повел меня к себе в палату… в какой-то закуток. Я говорю:
— Что? Вот так-то…
А он:
— Да… Да… Вот напоили!..
И вот так он сидит, а я говорю:
— Ну что? Все будет хорошо…
А он — мне:
— Мишка, я людей подвел!
И заплакал вдруг. Я спрашиваю:
— Каких людей?
— Да понимаешь, я там обещал кому-то шарикоподшипник достать для машины…
(Не то колесо там или покрышку.)
— …Я так людей подвел!
…Воду на нем возили… Потом он вдруг опомнился, говорит:
— Мишка, тебе надо уходить!
— А что такое?
— Да ты знаешь, это все-таки настоящая психиатричка, ну — повяжут тебя, повяжут.
…Он прислонился к окошечку, а там идет другая жизнь, никакого отношения к нам не имеющая — там солнышко, которое на нас абсолютно не светит и нас не греет… Вот так мы стоим, прислонившись лбами к стеклу, и потихонечку воем… Жуть! Вот этого — не передать! Этой тоски его перед самой смертью, которая его ела!
…Самая жуткая из наших последних встреч была— в дурдоме этом жутком! И как я пробрался туда— не могу понять! Казалось, невозможно туда прорваться, — это больница для наркоманов — самых страшных… Ну, судьба!»
И еще из воспоминаний М. Шемякина: «Я говорю:
— Знаешь, Вовка, я всегда думаю, что мы с тобой какие-то никому не нужные птицы…
А он меня схватил за руку — у него есть такая песня о подстреленных лебедях — и говорит:
— Мишка, этого не может быть! Я здесь, в больнице, стал думать об этом и вспомнил эту свою песню».
Вспомнил? А может быть, написал… Приведем два четверостишья из стихотворения «В стае диких гусей был второй…»:
Все мощнее машу: взмах — и крик
Начался и застыл в кадыке!
Там, внизу, всех нас — первых, вторых —
Злые псы подбирали в реке.
Может быть, оттого, пес побрал,
Я нарочно дразнил остальных,
Что, во «первых» я жизнью играл,
И летать не хотел во «вторых».
В клинике (или, может быть, во время гастролей Театра на Таганке в Польше) написано и посвящено Шемякину стихотворение «Две просьбы» — «М. Шемякину — другу и брату — посвящен сей полуэкспромт»:
Зачем цыганки мне гадать затеяли?
День смерти уточнили мне они…
Ты эту дату, Боже сохрани, —
Не отмечай в своем календаре или
В последний миг возьми и измени…
Вернемся в Москву. 13 мая Нина Максимовна Высоцкая заходит на Малую Грузинскую. У нее свои ключи, она открывает дверь и видит Барбару, с которой, конечно, не знакома.
Б. Немчик: «Зашла Нина Максимовна, а я выхожу из ванной. Она удивилась, даже испугалась… Валера ей все объяснил…»
18 мая Нина Максимовна уезжает в Польшу, в Москву она возвратится только 10 июля.
17 мая— официальное открытие гастролей Театра на Таганке в Польше. 19 мая во Вроцлаве «Гамлет» заменен «Добрым человеком из Сезуана».
Высоцкий рвется в Польшу. Но только ли в Польшу?
Оксана: «Когда Володя был в Париже, я себе места не находила, — и не могла понять, отчего это происходит…
Однажды ночью со мной просто случилась истерика. А в семь часов утра приехала моя тетя и сказала, что ночью умер папа (он покончил жизнь самоубийством)… И я занималась всеми этими похоронными делами — не самыми приятными в этой жизни, — а Володя в это время лежал в госпитале в Париже».
В. Шехтман: «Володя часто звонил… Мы с Валерой жили у него, он все время звонил:
— Найдите Оксану! Я чувствую, что у нее что-то случилось…
А ее не было».
В. Янклович: «Из госпиталя звонил мне, спрашивал, что случилось у Оксаны, — а у нее умер отец… Я говорю:
— Ты что, обалдел? Что там могло случиться…
— Нет, там что-то произошло.
— Да ничего не произошло. Ты что?!
— Нет, я чувствую — что-то случилось!
Это его провидение потрясло меня…»
18 или 19 мая. Оксана: «И когда, после похорон отца, я в первый раз вошла в свою квартиру, тут же раздался звонок:
— Наконец я тебя поймал! Что случилось?
Я чувствую, что он сам в какой-то панике, но не могу врать… У меня льются слезы, комок в горле…
— Володя, ты знаешь, умер мой папа. Я только что его похоронила.
Он сказал:
— Все. Завтра я буду в Москве.
И Володя прилетел, пробыл в Москве одни сутки и улетел в Польшу. Это было 18 или 19 мая».
Оксана ошибается, В.В. прилетел в Москву 22 мая. 20 мая В. Янклович звонит в Париж (значит, Высоцкий уже вышел из больницы) и вот по какому поводу:
«Я передавал ему ампулы — через командира самолета «Аэрофлота», который летал в Париж… Это было до приезда в Москву. Передавал в пузырьках от сердечных капель. Ездил к этому летчику, даже дом запомнил…»
Если Янклович передает «лекарство» в мае 80-го — вполне возможно и раньше Высоцкий пользовался этим каналом…
Золотухин записывает в дневнике, уже после смерти В. В.:
«Люди рисковали, вернее, не подозревали пилоты наши, что в бутылочках из-под облепихового масла они привозили ему наркотик».
То есть лечение в клинике Шарантон— очень кратковременное — не помогло. Потребность в наркотиках осталась. Возможно, Марина Влади — она дает согласие на выписку из клиники — упускает реальный шанс помочь мужу вырваться из круга болезни, покончить с наркотиками. Но пришлось бы отменять еще два спектакля в Польше…
Приведем мнение — мнение, разумеется, субъективное — Аллы Демидовой:
«Володя тогда мог умереть каждую секунду. («Гамлет» в Марселе— спектакль, известный по многочисленным воспоминаниям.) Это знали мы. Это знала его жена. Это знал он сам — и выходил на сцену. И мы не знали, чем и когда кончится этот спектакль. Тогда он, слава Богу, кончился благополучно.
Можно было бы заменить спектакль? Отменить его вовсе? Можно. Не сыграть его в июне (мае. — В. П.) 1980-го в Польше? Не играть 13 и 18 июля — перед самой смертью? Можно. Но мы были бы другие. А Высоцкий не был бы Высоцким».
22 мая Высоцкий вылетает из Парижа в Москву, его провожает Михаил Шемякин:
«Никогда не забуду, как я видел Володю в последний раз. Была весна, он только что вышел из психиатрической больницы, французской… Я его обнял — я собирался в Грецию, он уезжал обратно в Москву…
— Володька, — говорю, — вот ты видишь, корабли плывут, деревья там… Кто-то гудит: у-у-у… Давай назло всем — люди ждут нашей смерти — многие… И ты доставишь им радость. А давай назло! Вдруг возьмем и выживем! Ну смотри — цветут деревья, Париж, Риволи, Лувр рядом! Вовка, давай выживем, а?!
А у него уже такая странная-странная печать смерти в глазах, он меня обнял и сказал:
— Мишенька, попробуем!
Сел в такси, помахал мне рукой из машины, а я смотрел на него и думал: «В последний раз я его вижу или еще нет?» И оказалось — в этой жизни — именно в последний раз. Я улетел в Грецию, и больше — никогда…»
Когда Шемякин вернулся из Греции, на своем письменном столе он нашел стихотворение «Как зайдешь в бистро-столовку…», заканчивающееся словами:
Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром! —
Поживем еще, братишка,
Pogiviom!
Итак, 22 мая Высоцкий прилетел в Москву. Оксана: «Он прилетел, а утром улетел в Польшу. Все это время он провел со мной…
О чем говорили? Такая была ситуация, что не до разговоров…»
В. Янклович: «Между Парижем и Польшей Володя на один день прилетел в Москву. Повидал Оксану, сделал свои дела — и улетел…»
Дата вылета В.В. из Москвы — 23 мая. Н. М. Высоцкая (в передаче Э. Рязанова «Четыре вечера с Владимиром Высоцким»): «Я сама пыталась узнать, что это за билет… И определила. Значит, здесь так: Москва — Варшава — Москва, 23 мая 1980 года. Я думаю, это неиспользованный билет на гастроли в Польшу в 80-м году».
С 23 по 30 мая Высоцкий в Польше. Д. Ольбрыхский: «Он прилетел прямо из Парижа(?) уже в очень плохом состоянии. До конца не было известно, приедет ли он вообще. Собирались даже отменить «Гамлета», а «Добрый человек из Сезуана» должен был играть его дублер. Но я упросил Марину погрузить Володю в самолет, чтобы он все-таки приехал».
Судя по воспоминаниям Ольбрыхского («Поминая Владимира Высоцкого»), в этот приезд он мало общался с В. В…. И вряд ли его разговор с Мариной сыграл решающую роль в приезде Высоцкого в Варшаву. Но тем не менее его свидетельства очень важны — в Варшаве Высоцкий практически ни с кем не общался… Тем более что здесь же он поссорился с одним из своих друзей — актером Театра на Таганке.
26 мая — «Добрый человек из Сезуана».
В.Золотухин: «Приехал Володя и великолепно играл. Спектакль имеет совершенно иной уровень с его участием. Не шибко здоров мастер, но… Хочется, чтобы он выдюжил два самых ответственных «Гамлета». Этими спектаклями мы закрываем фестиваль «Варшавские встречи».
27 мая — «Гамлет».
Д. Межевич: «Володя появился под конец гастролей… Пробыл в Варшаве дня четыре, отыграл «Гамлета» и два раза— «Доброго…» Жил он в гостинице. Помню, за кулисы к нему приходил пообщаться Ольбрыхский. Куда Володя уехал потом — не помню».
Д. Ольбрыхский: «Мы наконец могли увидеть его в самой знаменитой роли. Это был очень уставший человек, но играл он феноменально. Без единого лишнего жеста, гримасы. Он был абсолютно сосредоточен на смысле шекспировского шедевра и на том, что он самолично вносил в этот спектакль. К сожалению, он был не в состоянии продемонстрировать все свои актерские возможности и те возможности, которые дает эта роль. Заметно экономил силы, чтобы выдержать до конца. Высоцкий — блистательный актер — использовал свое состояние с максимальной точностью и чистотой. Это была борьба и одновременно бег наперегонки с собственной жизнью. Чтобы успеть. Как те кони из его знаменитой песни…»
28 мая — второй спектакль «Гамлет».
В. Золотухин: «Смотрел второго «Гамлета»: не понравилось. Не могут эти люди играть такую литературу, такую образность, поэзию… Вовка еще как-то выкручивается, хорошо-грубо-зримо текст доносит…»
Д. Ольбрыхский «Он из последних сил хватался за край, зубами… Это дало невероятный результат. Особенно для меня, друга, это было потрясающее переживание. Вместе с ним я напрягал все силы и поэтому не помню подробностей его игры. Особое внимание я обратил лишь на то, как Володя произносил самый знаменитый и, как говорят, самый важный монолог «Быть иль не быть», который в действительности стал таковым лишь в XIX веке (могу указать в «Гамлете» ряд других фрагментов, более существенных и важных, чем проблема «быть иль не быть», между тем именно она сделала карьеру).
В своем исполнении Володя сознательно преуменьшал эту проблему, словно удивляясь Шекспиру, который пожертвовал ей столько места Более того, в какой-то момент он начал буквально издеваться над монологом и его автором. Как будто язвил: о чем речь? что тут так рассусоливать? убить себя или нет? С яростью, равной ярости его песен, он начал рубить текст, словно давая понять: если быть — то действовать, если не быть — то уж лучше поскорее. Это говорил мужчина зрелый, мятежный, сознающий что делает, эмоционально и интеллектуально много старше шекспировского Гамлета. Гамлет Высоцкого после Шекспира пережил еще несколько адских столетий на земле».
А. Демидова: «После окончания гастролей в Польше в начале июня (30 мая. — В. П.) 1980 года мы сидели на прощальном банкете за огромным длинным столом. Напротив меня сидели Володя и Даниэль Ольбрыхский с женой. Володя, как всегда, быстро съедал все, что у него было на тарелке, а потом ненасытно и жадно рассказывал. Тогда он рассказывал о том, что они хотят сделать фильм про трех беглецов из немецкого концлагеря. Эти трое— русский, которого должен был играть Володя, поляк— Ольбрыхский и француз (по-моему, Володя говорил, что договорился с Депардье). И что им всем нравится сценарий и идея, но они не могут найти режиссера. Все режиссеры, которым они предлагали этот сценарий, почему-то отказывались…»
Сценарий «Каникулы после войны» написан Высоцким вместе с Эдуардом Володарским: «Мы показали сценарий многим серьезным режиссерам. Они читали, вздыхали, разводили руками:
— Ребята, вы же понимаете, что это совершенно непробиваемо.
Марина Влади перевела в Париже сценарий на французский язык, показала его знаменитому артисту Жерару Депардье. Он прочитал, пришел в восхищение и заявил при встрече с Володей, что готов сниматься без гонорара».
Жерар Депардье (интервью М. Максимовой): «Мы с ним встретились в 1978 году в Париже, просидели вместе две ночи, и это было невероятно. Вихрь какой-то! Мне страшно нравится такой темперамент».
Интервью Ж. Депардье в журнале «Советский экран» № 18, 1987 год: «Да, еще будет фильм о детях войны по сценарию Владимира Высоцкого. Десять лет тому назад, когда мы с ним встретились в Париже, он сказал, что пишет сценарий, где для меня есть роль. Я тогда сказал «да». И вот на днях я снова сказал «да» советским кинематографистам, предложившим мне сняться по этому сценарию».
Интервью М. Максимовой:
«— А что случилось со сценарием «Венские каникулы» — проектом Высоцкого?
— Не знаю, это еще одна загадка. Он так интересно все задумал. Я хотел участвовать в проекте и сделал все, что от меня зависело».
М. Шемякин: «У Володи была масса творческих планов. К примеру, его сценарий «Каникулы после войны». Он мечтал сняться в фильме по этому сценарию с нашим общим другом Даней Ольбрыхским и Жераром Депардье. Все уже было написано. Этот фильм о том, как трое солдат — француз Жерар, поляк Даниэль, русский Володя — убежали из немецкого концлагеря и начали шкодить на дорогах и т. д. А под конец украли американский самолет. И все бесшабашные хулиганства, которые они проделывают по пути, им в конце прощаются.
Володя просто жил этим фильмом».
Д. Ольбрыхский: «В фильме, сценарий которого Высоцкий написал вместе со своим приятелем, мы должны были играть вместе. Мы мечтали об этом. Третья роль предназначалась для приятеля Марины, а потом и нашего общего — замечательного французского актера, ныне суперзвезды — Жерара Депардье».
А. Демидова: «Вдруг посредине разговора (о фильме «Каникулы после войны») Володя посмотрел на часы, вскочил и, ни с кем не прощаясь, помчался к двери… За ним вскочил удивленный Ольбрыхский и, извиняясь за него и за себя, скороговоркой мне: «Я сегодня играю роль шофера Высоцкого, простите…»
Спустя десять лет, сам Ольбрыхский вспоминает об этом несколько по-другому: «После гастролей Таганки в Варшаве состоялся прощальный банкет. У Володи уже не было сил петь, хотя все его очень просили. На следующий день он улетел в Париж и вернулся в Москву 11 июня, хотя был обязан послушно вместе со всей труппой отправиться домой сразу. Но он уперся: нужно в Париж обязательно, к Марине, словно боясь, что может уже никогда не увидеть ее. Просил помочь ему. Благодаря людям из нашего «Погара», удалось устроить ему место в самолете. Я провожал его и Любимова, который летел в Будапешт, до самого трапа. <…> Мы махали друг другу, пока Володя не исчез в дверях самолета».
30 или 31 мая Высоцкий возвращается в Париж. Вместе с Мариной он сделает еще одну попытку «выскочить» — избавиться от наркотиков.