МАРТ

МАРТ

1 марта 1980 года Центральное телевидение показывает очередной выпуск «Кинопанорамы». В передаче был сюжет о телефильме «Место встречи изменить нельзя»: отрывки из фильма, беседа Э. Рязанова с С. Говорухиным и В. Конкиным. Как мы уже знаем, Высоцкий на запись интервью не приехал, так что ни исполнителя одной из главных ролей, ни песен В. В. (а они были записаны) в «Кинопанораме» не было. Вообще, Высоцкий наотрез отказывался говорить и о фильме, и о роли… Может быть, потому что чаще всего его спрашивали, почему вы не спели в этом фильме?

Но все же два раза Высоцкий довольно подробно говорит о фильме «Место встречи изменить нельзя»: на одном из концертов и в самом последнем своем интервью…

«По поводу картины «Место встречи изменить нельзя» я не буду давать интервью. И не потому, что мне нечего сказать, — не выманите, не выудите, я ушлый человек. Если вы обратили внимание, я вообще никаких интервью не даю. Поначалу они не хотели, теперь уже я не хочу, потому что журналисты всегда натягивают, перевирают… Они почему-то всем-всем одинаково дают выражаться — все у них получаются такие умные. Они почему-то думают, что их язык — это язык интеллигентов… Поэтому в их интервью, обратите внимание, все одинаково говорят. Поэтому обещаю вам, что вы не прочтете ни одной строчки о моем отношении к Жеглову. Все видно по тому, как я его сыграл. Я свое дело сделал, а оценивать — дело не мое, а ваше и критиков.

Этот фильм мы делали с друзьями, кланом. Мы работали с режиссером — это мой давнишний, ближайший друг, с которым я начинал: мы «Вертикаль» с ним делали. Я получил удовольствие от работы, не то чтобы удовольствие, а купался в некоторых моментах роли. И больше ничего не скажу».

Действительно, Высоцкий молчал о фильме, но еще раз прервал молчание— в интервью Ирине Шестаковой, корреспонденту иновещания Московского радио:

— Владимир Семенович, теперь вопрос в связи с вашей ролью Жеглова. Вы сами не помните время, то время, когда существовала «Черная кошка» — ведь это не вымысел? Хотя между сороковыми и восьмидесятыми годами уже полвека, но, к сожалению, проблема борьбы с организованной преступностью по-прежнему стоит остро.

— Когда мне было совсем-совсем немного лет, я помню одну облаву. Мы жили в трехэтажном доме напротив Ржевского вокзала (ныне— Рижский). Бандиты собирались ограбить эшелоны, которые приходили из Германии. И я запомнил стрельбу, колоссальное количество милицейских машин и как мы смотрели в форточку на все это. Я помню эту облаву. Я был настолько малолетка, что еще ничего не понимал, что это такое, но все-таки помню это название «банда».

Теперь очень интересно и важно вообще исследовать эту тему: как вообще нужно бороться с террором? Таким же точно способом, как в двадцатые годы, или все-таки терпеть и находить какие-то гуманные способы борьбы с насилием? Никто на этот вопрос ответить не может. Я и согласился сниматься в картине, чтобы этот вопрос поставить. От имени своего персонажа я утверждаю, что нужно так с ними поступать: давить от начала до конца, если ты уверен на сто процентов, что перед тобой преступник.

— Но ведь в картине «Место встречи изменить нельзя» Шарапов не соглашается с вами, то есть с Жегловым?

— Розовый герой, который призывает к милосердию, к тому, чтобы идти в сторону смягчения, а не ужесточения мер по борьбе с преступностью, он утверждает, что нужно действовать честно, даже с нечестными людьми. Это все, в общем-то, на словах. Но если сейчас кругом посмотреть, поглядеть, что делается в мире: терроризм и «красные бригады», стреляют по ногам детей, а потом на их глазах убивают учителя, — начинаешь сомневаться, кто из двух героев прав.

Если вы обратили внимание, то Вайнеры это как раз ухватили в своей вещи. Когда два персонажа окончательно рассорились и разошлись, Шарапов сказал: «Я не хочу с тобой работать». Жеглов: «Ну иди, как хочешь». Приходит Шарапов в МУР и видит в траурной рамочке портрет своей любимой, которую убили бандиты. В данный момент, если бы они ему попались, он любым способом упрятал бы их за решетку, если бы не уничтожил, правда? Вот Жеглов мой все время находится в этой позиции, в которой Шарапов мог бы оказаться в конце картины.

Я его нигде не оправдывал. Ольга Чайковская очень хорошо написала: «Я не понимаю, нравится он мне или не нравится». Кстати говоря, очень многим людям нравится, что Жеглов специально засунул кошелек в карман вора так ловко, потому что это явный вор. Возможно, Жеглов не стал бы так вести себя с человеком, в вине которого не уверен. Но в одном Жеглов, я думаю, ошибается: если он подозревает в ком-то преступника — все — для него перестает существовать в нем человек. И поэтому с единственно приличным человеком он ошибся, поэтому с ним так себя и ведет, понимаете? Вот в этом есть что-то…

— Вам было интересно работать над ролью Жеглова?

— Братья Вайнеры писали этот характер немножечко с меня — с того образа, который создался в их воображении, благодаря моим песням. Мне в картине проще было работать из-за этого».

Многим своим друзьям и знакомым Высоцкий говорил, что хотел бы сделать фильм «Место встречи изменить нельзя» сериалом на всю жизнь. Более того, у него были конкретные планы продолжения фильма, — об этом вспоминает консультант фильма, тогда первый заместитель начальника главного следственного управления МВД СССР В. П. Илларионов (в книге А. Б. Утевского «На Большом Каретном»):

«Вскоре после триумфальной премьеры фильма «Место встречи изменить нельзя» Высоцкий предложил подумать о сюжете продолжения сериала, который можно будет предложить сценаристам.

На лацкане пиджака Жеглова был орден Красного Знамени. За что он его получил? Высоцкий стал импровизировать возможные сцены. Искал начало.

— Где у вас хоронят ветеранов?

— На Преображенском.

— Представим себе снежную зиму. Наше время. Кого-то хоронят. Старики медленно идут к выходу. Один случайно оступился и смахнул снег с маленького обелиска. На фаянсовом овале — мой портрет во френче со стоячим воротником. (Высоцкий выкатил глаза, изображая себя на фотографии.) Надпись: «Капитан Жеглов. Погиб при исполнении служебных обязанностей». Старики тихо беседуют между собой: кто такой капитан Жеглов? Никто не помнит.

Так, думал Высоцкий, мог начинаться фильм. Запомнилась придуманная им и замечательно разыгранная сцена в тамбуре вагона, где один из подчиненных капитана, штыком открыв банку тушенки, жадно ест, измазав руки и лицо жиром.

— Гад, что ты делаешь! В Москве умирают от голода старики и дети!

Это было сказано на такой ноте душевного страдания, что можно только сожалеть о несбывшихся творческих мечтах Высоцкого».

3 марта 1980 года, Париж. Эта дата стоит под такой надписью:

«Дорогому Моему Другу и Брату Володе Самому Высоцкому с Любовью к Нему и Его Гениальному Творчеству — Миша Шемякин. (Представитель России во Франции и др странах)».

Надпись сделана на каталоге выставки Шемякина в Рио-де-Жанейро. Этот каталог, скорее всего, был передан В.В. Мариной Влади во время их встречи в Италии, в Венеции в конце марта…

Мы уже говорили об окружении Высоцкого в последний год его жизни в России, а за границей, безусловно, Шемякин был самым близким и преданным другом. Причем, что очень важно отметить, во многих ситуациях старшим другом, который мог сказать «нет»…

М. Шемякин: «Мы с Володей поругались только один раз, когда он попросил у меня наркотик…

— Ну у тебя столько знакомых врачей-коллекционеров…

Действительно, это было так. Я бы мог достать хоть ящик — ничего не стоило. Предложил бы гравюру — домой бы принесли. Я говорю:

— Володя, кто тебя «посадил на иглу», вот у тех и проси! Можешь сейчас уйти, хлопнуть дверью — хоть навсегда! У меня не проси».

Из не опубликованных пока набросков Высоцкого:

Мне так не хватало брата

Или хотя бы отца…

(Можно добавить, что в последние годы у Высоцкого в России не было и старшего друга. Кроме, возможно, Вадима Ивановича Туманова.)

В. Янклович: «Да и с Вадимом… Туманов пытался воспитывать:

— Володя, да брось ты это.

— Вадим, не лезь не в свое дело».

В. Туманов: «Ты же знаешь, что на эту тему никто не мог с ним говорить… Но ребята бегали, доставали… Я никогда этого не делал».

Кроме того, Шемякин— сам большой художник— прекрасно понимал масштаб личности В. В.: «У Володи было все, что необходимо для этого «коктейля гениальности». У него была феноменальная работоспособность, колоссальное умение расслабляться… Вот некоторые думают: а-а, он был алкоголиком… Да ни черта подобного! Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки, которые он нес, тоже были колоссальными!»

На эту же тему— из воспоминаний Олега Филатова, врача-травматолога, хорошего знакомого В. В.:

«Однажды я ему говорю:

— Володя, ну пожалей же ты себя! Ты столько делаешь для людей.

Он ответил:

— Да не могу я жить кислой жизнью! Вот я выхожу из штопора, мне так хочется жить и творить».

Сейчас вернемся к парижскому эпизоду с наркотиками. За границей доставать наркотики и опасно, и дорого… Высоцкий провозил «лекарство» в пузырьках из-под сердечных капель… В критических ситуациях ему передавали наркотики командиры экипажей «Аэрофлота». В России все было проще, да и отношение к наркоманам было тогда другим, более терпимым… К ним относились как к каким-то чудакам, а не как к тяжело больным людям… А с другой стороны, наркомания была какой-то стыдной болезнью. Хотя на Западе давным-давно поняли, что наркомания — это опасное заболевание, которое можно и нужно лечить. Через специализированные клиники и реабилитационные центры прошли многие знаменитые люди. Все они не только не стыдятся — наоборот, гордятся тем, что смогли победить болезнь. Например, Бэтти Форд — жена бывшего президента США, которая сама прошла все круги этого ада, ныне возглавляет организацию помощи наркоманам.

Теперь более или менее точно известны и каналы, и «поставщики» — кто мог отказать Высоцкому?.. Будем снисходительны к этим людям, они рисковали многим, и рисковали ради Высоцкого. Леонид Сульповар — врач-реаниматолог из института Склифосовского: «Конечно, Володя пытался доставать у нас… Но у нас в институте все очень строго. Ну раз мы могли ему помочь, ну — два. Не больше…»

Но бывали и экстремальные случаи, когда все возможности достать наркотик были исчерпаны, — В таких ситуациях В.В. действовал по-разному… Мог, например, остановить «скорую помощь» и так убедительно изобразить почечную колику… В одном подмосковном санатории зашел в кабинет знакомого врача, закрыл дверь на ключ изнутри, положил ключ в карман и сказал, что не уйдет, пока не получит ампулу…

Кстати, причиной клинической смерти в Бухаре был не сердечный приступ, как принято считать, а то, что Высоцкий ввел себе лекарство, которое используют при лечении зубов… Спас Высоцкого, как известно, Федотов.

Но у Высоцкого, действительно, было «бычее здоровье» (как в его стихотворении)… В 1979 году в США он прошел полное обследование (вероятно, на томографе), кроме небольших возрастных изменений в миокарде, по его словам, весь организм функционировал нормально… В. В. многим с гордостью рассказывал об этом…

Л. Абрамова: «Это было ранней весной восьмидесятого… И как- то уж очень он меня убеждал, что у него здоровый, совершенно молодой организм: в Штатах так тщательно его обследовали, просветили все на свете. Как будто ему двадцать лет… Он меня в этом убеждал, а мне совсем наоборот показалось…»

Кроме того, по словам Л. В. Абрамовой, ее поразило обилие замков и запоров в квартире… Высоцкий почему-то заперся в ванной и очень долго не мог открыть замок… Наконец выскочил потный и зеленый. Только тогда вторая жена Высоцкого и мать двух уже взрослых его сыновей поняла, что дело тут не только в алкоголе — наркотики!

В марте пытается что-то сделать Всеволод Абдулов: «К этому моменту я окончательно все понял… Постоянно думал об этом. У меня был знакомый — великолепный нарколог, которому я абсолютно доверял. Я поехал к нему… Мы говорили, разговор шел о дозах. И этот врач сказал:

— Самое страшное: чем сильнее человек, тем ужаснее картина, которую вы нарисовали… Чем сильнее человек, тем ужаснее ситуация.

Я был абсолютно в нем уверен и назвал фамилию…

— Ему осталось жить месяца два…

И добавил:

— Вот все мои телефоны, в любое время суток звоните. Сделать уже ничего нельзя, но я всегда готов помочь».

Абдулов передает этот разговор Янкловичу, тот рассказывает Высоцкому.

8 марта 1980 года. В честь праздника— Международного женского дня — газета «Советская культура» публикует статью Аллы Шишковой «Исповедь четырех сестер»… Два отрывка из этой статьи:

«Мы частые гости в России, много раз выступали по Московскому телевидению, ездили по стране с концертами, участвовали в кинофестивалях… Куда бы мы ни приезжали, нам всегда оказывали фантастический прием. Марине часто задают вопрос:

— Чем вас привлекает жизнь в Москве?

— Прежде всего, в Москве я познакомилась с моим мужем, Владимиром Высоцким. Но и до этого я не ездила бы туда так часто, если бы не была там так счастлива…

— Марина, вот уже несколько лет вы являетесь одним из президентов ассоциации «Франция — СССР», совмещаете общественную работу со съемками, разъездами, заботами о детях.

— В ассоциации я в основном занимаюсь вопросами франко-советского культурного сотрудничества. Конечно, не всегда на все хватает времени, но ограничиться только искусством и семьей я не могу…»

А в 1971 году, когда Марина Влади еще просто активист ассоциации «Франция — СССР», в Париж приезжает Леонид Ильич Брежнев. В программе визита Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР встреча с членами ассоциации «Франция — СССР»… Приглашена и Марина Влади, к этому времени — жена Владимира Высоцкого… Брежнев долго рассказывает об истории дружбы между народами Франции и СССР…

Марина Влади: «Ролан Леруа мне шепчет: «Смотри, как он поворачивается к тебе, как только речь заходит о причинах этой дружбы…» Действительно, я замечаю понимающие взгляды Брежнева. Я знаю, что ему известно все о нашей с тобой женитьбе…

Прежде чем уйти, мы фотографируемся: группа французов вокруг советского главы. Этот снимок сделал гораздо больше, чем все наши хлопоты, знакомства и мои компромиссы, вместе взятые».

Действительно, когда наступает критический момент — Высоцкому в первый раз отказывают в визе для поездки во Францию, — потребовалось вмешательство самого Брежнева… Марина Влади звонит в Париж Ролану Леруа, тот связывается с Жоржем Марше — генеральным секретарем французской компартии. «Позже мы узнали, что Жорж Марше хлопотал за нас перед самим Брежневым…» (Марина Влади.)

Вообще, тема «Высоцкий и Брежнев» достаточно интересна сама по себе… В стихах В.В. есть строки, напрямую посвященные Леониду Ильичу:

Какие ордена еще бывают?» —

Послал письмо в программу «Время» я. —

Еще полно— так что ж их не вручают?!

Мои детишки просто обожают, —

Когда вручают — плачет вся семья.

***

Мою страну, как тот дырявый кузов,

Везет шофер, которому плевать…

А как относился Брежнев к Высоцкому и его песням? Существуют только несколько косвенных свидетельств… Один из летчиков правительственного авиаотряда рассказывал В. И. Туманову:

«Когда мы летели с Дальнего Востока — вдруг в салоне зазвучали песни Высоцкого! Мы— к стюардессам: «Вы что, с ума сошли!?» А они говорят, что кассету передали из окружения Брежнева…»

Из воспоминаний зятя Брежнева Ю. Чурбанова мы узнаем противоположное: «А когда внуки крутили кассету с песнями Высоцкого, и его голос гремел по всей даче, Леонид Ильич кривился…»

Но после смерти В. В. в Москве говорили, «что сам Брежнев посочувствовал общему горю и слушал в день похорон на ялтинской даче Володины песни, особенно «Протопи ты мне баньку, хозяюшка…» (Чижков Д. Отражения).

Высоцкий был знаком с личным переводчиком Брежнева Виктором Суходревом и его женой Ингой Окуневской. И когда, после смерти В. В., решался вопрос о передаче квартиры на Малой Грузинской матери Высоцкого — Нине Максимовне — надо было обратиться лично к Брежневу. В. Янклович позвонил Суходреву, и вопрос был решен очень быстро.

Кстати, Высоцкого хоронили в правительственном гробу (изделие номер шесть, или «шестерка») — в таком же гробу через два с лишним года уронили в могилу тело Л. И. Брежнева…

Но вернемся к 8 марта 1980 года. Реакция Высоцкого на статью А. Шишковой неизвестна, а Марина Влади давно уже неоднозначно относится и к Москве, и к Советскому Союзу, о чем достаточно много сказано в ее книге «Владимир, или Прерванный полет». Что касается четырех сестер Поляковых — Марины, Элен, Татьяны и Ольги, — то наиболее тесные отношения у В. В. с Татьяной — Одиль Версуа. К этому времени она смертельно больна — рак. И. Бортник: «Это Володя продлил ей жизнь, много лет он возил ей мумие…» В особняке Одиль Версуа Высоцкий впервые попал на великосветский прием (муж Одиль Версуа, по одним сведениям — французский, по другим— итальянский аристократ). Вот как сам Высоцкий рассказывал об этом своей тетке — Александре Ивановне: «Бронзовые ручки, мраморные львы, изысканная публика, — а я в курточке и джинсах. И слышу за спиной отчетливый шепот по- русски: «Боже мой, и что она в нем нашла…» Марина это слышит тоже… На следующий день мы с Мариной обошли все лучшие парижские магазины. Самые модные вещи, туфли на платформе… И дальше — все было в порядке».

В этом же особняке происходит знакомство Высоцкого с Михаилом Шемякиным… Вспоминает Ревекка Шемякина: «…Нас всех вместе погрузили в машину, и мы поехали к сестре Марины — Татьяне, к Одиль Версуа. Володя много пел в этот вечер. <…> Володя пел, я ревела. Миша тоже был совершенно потрясен. <…>Очевидно, на следующий день Володя с Мариной были у нас дома…»

Михаил Шемякин: «Нас познакомил Михаил Барышников. Миша жил тогда в роскошном особняке у Одиль Версуа. <…> И я прослушал несколько песен Высоцкого, и меня прежде всего потрясла «Охота на волков». Одной этой песни было достаточно для меня, чтобы понять: Володя — гений! Все, баста! В этой песне было сочетание всего, — как говорят художники: есть композиция, рисунок, ритм, цвет— перед тобой шедевр. То же самое было в этой песне: ни одной фальшивой интонации. Все было, как говорили древние греки, в классической соразмерности. Полная гармония, да плюс к этому— все было на высоченном духовном подъеме! Это гениальное произведение, а гениальные произведения никогда не создают мелкие люди».

Во время гастролей Театра на Таганке в Париже (ноябрь 1977 года) Высоцкий устраивает для труппы сюрприз. В. Смехов: «И вдруг подговорил знаменитую сестру своей знаменитой жены — и мы попали в огромный дом в Латинском квартале… все чинно, просто, великолепно… вот-вот почувствуем себя «месье и мадам»… и тут объяснилось Володино нетерпение, его совершенно детское плутовство в глазах… мы ждали посреди великолепия, что приплывут на столы невиданные, непробованные яства… ночью, после «Гамлета», на левом берегу Сены, на втором этаже старинного замка в честь русских, то бишь иностранных артистов, торжественно внесли два гигантских блюда — горячую гречневую кашу и гору «московских» котлет… И вкусно, и весело, и экзотично…»

В середине марта в Ижевске начинается суд над организаторами концертов Высоцкого, Хазанова, Толкуновой…

В. Янклович: «…окончательно назначена дата суда, — требуют присутствия Высоцкого. Телеграфируем в Ижевск, что выехать не можем, все свои показания подтверждаем. Суд вроде бы это понимает. Но одного нашего приятеля — Николая Тамразова — все-таки заставляют туда приехать».

Н. Тамразов: «…И когда меня в качестве свидетеля вызвали в Ижевск, то на скамье подсудимых были организаторы концертов Высоцкого… Меня просили помочь, а на самом деле «выбросили на гвозди». Но как ни странно, я и в Ижевске показал то же самое, что Высоцкий и Янклович в Москве. Другого и не могло быть, хотя меня и не предупреждали… Не сошлась только одна деталь.

А судья орал на меня как резаный:

— Сейчас вызову охрану, — и вы получите три года тюрьмы!

И я вынужден был, превышая свои голосовые возможности, напомнить ему, что я — не мальчик…

— Я — руководитель и коммунист, и отвечаю за свои слова!

То есть вынужден был обидеться… Когда судья разрешил мне покинуть зал, один администратор, стоя за барьером, кричал:

— Передайте Высоцкому, чтобы башли привез сюда! А то я выйду и взорву его вместе с «Мерседесом»!

То есть они играли в такую игру: мы — люди честные, а все деньги, которые воровали, отдавали Высоцкому и другим артистам».

Из Ижевска идут повестки в Театр на Таганке и на Малую Грузинскую— суд требует явки Высоцкого и Янкловича «для дачи свидетельских показаний».

В. Янклович: «Мы поехали посоветоваться с одним знакомым юристом… Когда Володя разбил первую машину— не по своей вине, — то он судился с каким-то закрытым предприятием. И это дело мог рассматривать только закрытый суд. Мы поехали и там познакомились с судьей — очаровательной женщиной… И вот в марте мы решили с ней посоветоваться. Володя спросил у нее: «Надо нам ехать или нет?» Она ответила: «Никуда ехать не надо. По закону, если им надо, пусть привозят суд в Москву». И вот на основании ее совета мы с Володей решили не ехать».

Напомним, что интересы Высоцкого и Янкловича на суде в Ижевске представляет Генрих Павлович Падва. Суд продлится много месяцев — Высоцкого и Янкловича оправдают только в самом начале июля… А в марте еще неизвестно, как может повернуться дело, — система давит…

Отношение Высоцкого к системе, разумеется, менялось, но в последние годы это отношение не могло не быть резко отрицательным…

Очень точно поняла отношение В. В. к этой самой системе американка Барбара Немчик. Она описывает сцену в аэропорту Шереметьево:

«…Володя поставил машину у входа— там можно стоять десять минут. Но тут же подъехал милиционер и в свой мегафон кричит:

— Здесь нельзя ставить машину! Уберите!

Толпа людей, много иностранцев… Володя вышел, а милиционер продолжает орать:

— Уберите машину!

И Володя — такой небольшой человек — громко говорит:

— Твою мать! Здесь написано, что я имею право стоять десять минут! И ровно десять минут я буду здесь стоять!

Это была потрясающая сцена. На него все так смотрели! Особенно советские. Все как будто остолбенели. И тогда я поняла, что Володя за каждого из них это сказал. Каждый хотел бы крикнуть милиционеру:

— Твою мать! Я имею право это сделать. И я это сделаю!

Когда мы вышли, милицейской машины уже не было».

Но это уже 1980 год — к этому времени у Высоцкого и высокий общественный статус, и, разумеется, чувство собственного достоинства, которое он умел и смел отстаивать…

Прием на роскошной даче одного замминистра… На фамильярное: «Ну-ка, Володя, спой нам!» — Высоцкий реагирует резко… Рассказывает В. Янклович: «У Володи каменеет лицо, и он говорит:

— Мне немедленно надо домой!

— Володя, да ты что…

— Я же сказал, мне немедленно надо домой!

Мы сразу же уехали».

Марина Влади: «…Твоя всенародная популярность, как бы она ни была велика, не компенсирует в твоих глазах отсутствие официального признания. Я часто удивляюсь, почему тебя это так беспокоит, но ты с горечью отвечаешь:

— Они делают все, чтобы я не существовал как личность. Просто нет такого — и все!»

В 1973 году Высоцкий пишет письмо кандидату в члены Политбюро, секретарю ЦК КПСС тов. Демичеву П. Н. Это письмо было косвенным ответом на публикацию в газете «Советская культура» статьи М. Шлиффера «Частным порядком» (март 1973 года) и соответствующих негативных комментариев…

«Мне претит роль «мученика», этакого «гонимого поэта», которую мне навязывают… Я отдаю отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но также трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу».

Никаких позитивных последствий это письмо не имело: у Высоцкого до конца жизни так и не было ни одного афишного концерта в Москве…

Запись в дневнике Золотухина (22.01.75):

«Высоцкий с Мариной были у Демичева. Очень имели приятную беседу. Будет пластинка».

Сам Высоцкий позже так описывал этот прием (пересказ Янкловича): «Демичев, действительно, поднимал трубку и в присутствии Володи и Марины «давал разнос» кому-то из руководителей «Мелодии»:

— Почему до сих пор не вышла пластинка Высоцкого?!

Ему что-то объясняли…

— Чтобы немедленно! И доложить!»

Но, скорее всего, это был отрепетированный ритуал, запланированная сцена, а потом следовал «отбой»…

Кроме того, «система» — это еще и незримая давящая атмосфера, которую В.В. называл «влажной ватной стеной».

Марина Влади:

«Ты всегда говоришь, что на Западе люди ослеплены историями, которые публикуют газеты, то есть делами Сахарова, отказников, известных диссидентов. Но никто не знает о ежедневном изматывающем давлении на людей. Ты называешь это «борьбой против ватной стены»… Эти непрерывные притеснения изматывают тебя душевно».

Одесский писатель Аркадий Львов, давно живущий в США, вспоминает о встрече с В. В. после концерта в Нью-Йорке: «Я дал ему книжку своих рассказов «Большое солнце Одессы» и. спросил, как написать: Одесса— Москва— Нью-Йорк? Он сказал: «Нью-Йорк». И добавил: «У меня два дома — в Москве и в Париже. Книга будет у Марины». Я невольно оглянулся. Он поморщился: «Плевать мне на них (сексотов). Но как душу мотают, как душу они мотают мне».

С другой стороны, В. В. прекрасно знал, «в какой стране нам повезло родиться», очень хорошо знал правила игры, которые предлагала система. А в то время многое решалось на уровне грузчиков, носильщиков, кассиров, которые знали и любили Высоцкого. А в последнее время у В.В. были связи на очень высоком уровне…

Один замминистра подписывал документы на беспошлинный ввоз автомобилей из-за границы. Другой — помогал в строительстве дачи… Один из руководителей московского ОВИРа способствовал быстрому оформлению выездных документов…

Каким образом Высоцкий выходил на этих людей? Чаще всего, они сами находили его— знакомство с легендарным Высоцким было престижным. Кроме того, нескольким близким людям В. В. сказал одну фразу: «Меня любят все дети». Он имел в виду детей партийной верхушки. Например, В. В. неоднократно встречался с Галиной Брежневой, был знаком и с Юрием Брежневым…

В последние годы, пожалуй, не было случая, чтобы система ставила Высоцкого в зависимое или униженное положение. Вот только — болезнь, зависимость от людей, которые доставали наркотики… Фальшь и лицемерие системы сказывались еще и в том, что в стране развитого социализма не могло быть ни алкоголиков, ни наркоманов, ни самоубийц… Кроме того, система насквозь была пропитана халтурой… Приведем очень колоритный рассказ Марии Васильевны Розановой — жены Андрея Донатовича Синявского:

«…И магнитофон мы купили исключительно ради Высоцкого — на моих пленках тогда ничего, кроме Высоцкого и не было.

А когда Синявского арестовали и начался обыск, то решили изъять все эти пленки. <…> Я подняла невероятный крик! Я доказывала, что обыск по делу Синявского, а мои пленки к этому делу никакого отношения не имеют!..

И тем не менее эти пленки они забрали. А потом я очень долго скандалила, чтобы мне эти пленки вернули — ив один прекрасный день я «доскандалилась»! Мне эти пленки вернули. Но предупредили, что один из рассказов Высоцкого стерт, как антисоветский. Это был рассказ, который мы называли «Рассказом о двух крокодилах». На самом деле было не два, а три крокодила — и один из них стал секретарем райкома КПСС… На этом основании рассказ был стерт.

Как только я пришла домой, сразу же поставила пленку и ожидала «дырку» на месте этого рассказа… И вдруг слышу совершенно нормальное звучание. То есть у них там техника барахлила…

Вот тут я поняла, что мир един и что все в этом нашем мире связано… В стране, где никто не умеет работать, не умеют работать даже в КГБ».

Март — месяц интенсивных телефонных разговоров, Высоцкий звонит в Париж практически ежедневно. 21 и 23 марта два телефонных звонка в Италию, там снимается Марина Влади. Вероятно, после первой неудачной попытки вылечиться Высоцкий решает все рассказать Марине… Прямого рейса в Венецию нет (В. В. давно хотел побывать в Венеции — и это служит «официальным» предлогом), он летит через Париж. Его провожают В. Янклович и Иван Бортник…

В. Янклович: «Я хорошо помню, что мы поехали провожать Володю вместе с Ваней Бортником… Обычно Высоцкого не досматривали, во всяком случае, при мне это было в первый раз… Таможенник спросил его:

— Владимир Семенович, вы везете что-нибудь, не внесенное в декларацию?

Володя ответил:

— Нет.

— Вы точно это знаете?

— Да.

Таможенник вздохнул и сказал:

— Откройте чемодан…

Володя открывает чемодан. Наверху лежала шкурка соболя и картина, кажется, Тышлера. Кроме того, он вез Марине кольцо ленинградской работы. Шкурку он смог отдать мне. А картину и кольцо конфисковали. Еще у Володи в кармане был наркотик в пузырьке из-под сердечных капель… Его отправляют на личный досмотр, и он рукой прямо в кармане раздавил этот пузырек. Порезался, потекла кровь…»

И. Бортник (у него несколько другая версия случившегося): «Володя открыл чемодан, там — соболя… Стоим у барьера, и вдруг — три особиста! Таможенник— раз! этих соболей мне под пиджак! Вовка стоит белый как полотно… Пузырек раздавил в кармане, осколки впились в руку… Кровь… А они там стали что-то искать — «Метрополь» что ли? У Володи отобрали тогда какое-то золотое изделие и еще что-то… Володя этим рейсом не улетел. Позвонил одному знакомому в министерстве внешней торговли, тот обратился выше— к заму Патоличева… Тот сказал:

— Пусть пишет объяснительную…

Едем, везем эту объяснительную… Читаю…

— Вовка, ты с ума сошел… Ошибка на ошибке!

— Это специально. Чтобы они поняли, что я волновался…

— Ну, ты уж слишком… «ДАРАГОЙ»?!

— Да нет… Главное— принцип.

И ему вернули эти вещи!»

Марина Влади подробно рассказывает о Венеции в книге «Владимир, или Прерванный полет»— приведем только несколько отрывков…

«Почему этот город пахнет смертью? Может быть, потому, что он словно зажат между солоноватыми водами и небом — влажный и теплый, как чрево мира…

Этой ночью было сказано все, и наконец между нами нет больше тайны.

Очевидно, после очередного срыва ты по преступному совету одного приятеля впервые вкалываешь себе морфий: физическая боль после самой жуткой пьянки — это ничто, в сравнении с психическими мучениями. Чувство провала, угрызения совести, стыд передо мной исчезают как по волшебству: морфий все стирает из памяти. Во всяком случае, в первый раз ты думал именно так. Ты даже говоришь мне по телефону с мальчишеской гордостью:

— Я больше не пью. Видишь, какой я сильный?

Я еще не знаю цены этой твоей «силе»…

Теперь я знаю все. Ты осмелился произнести «запретные» слова.

Я наслаждаюсь этими минутами с болезненным ликованием, как мог бы наслаждаться последними минутами жизни смертельно раненный человек. Мы снова вернулись к началу нашей любви. Мы больше не прячемся друг от друга, нам нечего друг от друга скрывать. Для нас с тобой это — последний глоток воздуха.

Ты всегда мечтал о Венеции, мы часто говорили о ней ночами. <…> Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это — конец.

— Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди.

В конце концов нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…»

Во многих интервью, после выхода своей книги, Марина Влади повторяла одно и то же… Что ее книга — не дневник и не воспоминания — это самостоятельное художественное произведение.

Из стенограммы пресс-конференции М. Влади (1 марта 1990 года, Москва): «Повторяю: это не биография, не дневник — совсем нет. Это мое свидетельство. Наверное, не единственное и не уникальное, просто мое…»

Поэтому несколько дополнительных сведений из «независимых» источников… Через год после смерти В. В. Марина Влади вспоминала, что Высоцкий рассказал ей «все» в катере… Что произошла бурная сцена. «Я его чуть не выбросила из этого катера…» В это можно поверить, во-первых, зная характер Марины Влади… И во-вторых, она знала, что такое наркомания, не по рассказам: ее старший сын Игорь прошел все круги этого ада. Марина боролась вместе с сыном и, кстати, победила

В. Янклович: «К этому времени Володя понял, что сам он с болезнью уже не справится. Кто-то должен ему помочь. И в Италии он все рассказал Марине. Она сказала:

— Ну вот что, Володя. Из этого мало кто выскакивал, но ты — человек сильный. Давай решим так: или ты мне даешь слово, что все это прекратится, или мы с тобой расстаемся. Потому что я знаю, какие ужасы происходили с Игорем: он скитался по свету, сидел в тюрьме…

Высоцкий возвращается в Москву…»

27 марта — концерт в ДК «Коммуны».

Вспоминает Андрей Крылов — тогда председатель московского КСП — Клуба самодеятельной песни: «Концерт организовал Саша Черномордин… Высоцкому заплатили две ставки, чтобы он сделал два отделения, и ожидали, что он споет песни, которые никогда не пел на концертах. А на самом деле он спел свою обычную программу, только, например, вместо одной «антиалкогольной» песни он спел три… В. В. немного обиделся на мою записку о некоторых несоответствиях в песнях… «В 41-м под Курском я был старшиной…», а Курск был в 43-м… Или — в одном концерте Высоцкий пел «Фернандо Кортес», а в другом— «Эрнандо»… А он обиделся на эту записку, это видно по реакции… А я расстроился из-за того, что он так отреагировал… Хотел подойти к нему после концерта, но он сразу со сцены — в машину…»

Из фонограммы концерта в ДК «Коммуны»: «Он, вы знаете, произносится и Фернандо, и Эрнандо. Вы, вероятно, испанист или ис- панофил? Поэтому вы меня поправляете? Ну, вы извините, я так привык. Ну хотите я буду петь Эрнандо Кортес для вас, если это вам доставит удовольствие? Но все его знают под Фернандо Кортес».

Еще на концерте Высоцкий говорит: «Надо бы к Олимпиаде несколько расширить репертуар (спортивных песен. — В. П.)… Что я и собираюсь сделать…»

И снова повторяет: «Нет, неправда, что я ушел из театра. Я хочу попробовать сделать картину. Возможно, это выйдет, возможно, нет, — но это у нас в будущем».

30 марта — полчаса телефонного разговора с Мариной Влади.