Глава четвертая ЯСНО ОСОЗНАВАЕМАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ

Глава четвертая

ЯСНО ОСОЗНАВАЕМАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ

31 июля 1932 года турки покоряют мир: Кериман Халис, «мисс Турции», избрана «мисс Мира». «Мой успех, — пишет турецкая красавица гази, — результат тех идей, которыми Вы вдохновили женщин нашей страны».

События лета 1932 года радуют Кемаля и тешат национальную гордость турок. Четырьмя неделями ранее гази открывает Первый конгресс истории в Народном доме Анкары. В течение десяти дней ученый ареопаг при участии любимицы Кемаля, Афет, изучает пути улучшения просвещения и исследовательской работы. Но, как свидетельствует учебник общей истории, недавно опубликованный Турецким историческим обществом, его настоящая цель — не методология.

Недостающее звено

Турецкое историческое общество с момента его создания весной 1930 года напряженно работало под председательством Тевфика, генерального секретаря, и под контролем Решита Галипа. Решит Галип — любопытный персонаж, чья самоуверенность возрастала с ростом его карьеры: этот бывший военный медик стал президентом турецких центров. Рядом с Тевфиком и Галипом находилась дюжина интеллектуалов и, конечно, Афет, посвятившая себя истории, как другие посвящали себя религии.

Впрочем, общество, по требованию гази, подлинного архитектора и вдохновителя культурной революции, разрабатывало своего рода религию. Трудно сказать, в какой момент Кемаль осознал, что нельзя строить будущее, не зная прошлого, и что турецкому народу необходимо испытывать гордость за свою историю, чего новые реформы не могли ему дать. Если верить Нимету Арзику, Кемаль якобы заявил, что верит в Новую историю и даже посвятил ей небольшую поэму:

Возможно, не ведаешь ты о том,

Что Дунай принадлежал туркам в течение веков.

История умалчивает об этом…

Но покровы Сорваны, и правда появляется.

Прислушайся к голосу Новой истории…

Настало время, когда восторжествует правда,

Освободившись от лжи, и будет предана гласности!

Ряд источников свидетельствует о сильном влиянии на Кемаля двух книг Герберта Уэллса, автора «Войны миров». Первая из них называлась «Очерки истории Вселенной». У Кемаля было пять экземпляров этой книги — один на французском, два на английском и два на турецком языках. Вторая книга Уэллса «Краткая история мира». Как писал Фалих Рыфкы, гази был потрясен этими книгами, в которых едва ли упоминаются османы. И напротив, Уэллс посвящает длинные и лестные комментарии туркам, вынужденным из-за невыносимой засухи покинуть Центральную Азию, где обитали их предки. Кемаль был поражен также «черной дырой», перед которой оказался Уэллс, как и все историки, когда пытались объяснить происхождение шумеров, хеттов или этрусков. В энциклопедии «Лярусс XX века», изданной в 1928 году, было сказано: «Происхождение шумеров пока неизвестно». Ненамного больше было информации и о хеттах, чей язык — «наиболее древний свидетель» индоевропейской семьи и чья столица находилась в нескольких километрах от Анкары. Что касается этрусков, то их происхождение тоже полно загадок, а их язык — предмет многочисленных гипотез, одна из которых предполагает, что корни его в Лидии, то есть в Западной Анатолии.

Искушение велико, и Кемаль поддается ему: отныне считается, что шумеры, хетты, этруски и многие другие племена и народы — древние предки турок.

Представленная подобным образом история турок не ограничивается отказом от исламского и османского пластов. Но самым поразительным и сомнительным, с научной точки зрения, было утверждение о том, что «население греческих колоний Малой Азии состояло в основном из коренных азиатов, анатолийцев: теперь мы называем их турками». Подобная теория делает турок первыми поселенцами в Анатолии намного раньше, чем там появились греки, армяне, курды.

Гази в состоянии слепой веры превозносит эту теорию, утверждающую исключительную историческую важность турецкой нации, что поражает представителей других наций. Приглашенный в Анкару «навести порядок в бюджете и казначействе» молодой французский инспектор финансов Эрве Альфан оказался в деликатной ситуации: «Я вдруг почувствовал руки президента на моей голове, пальпирующие мой череп перед изумленными дипломатами, министрами и чиновниками.

— В чем дело? — спросил я у Нюмана, генерального секретаря министерства иностранных дел.

— Его превосходительство увлечен френологией и говорит, что с такой формой головы вы преуспеете в Турции».

Историческая теория, восхваляемая Кемалем, придает большое значение брахицефалам, о чем свидетельствует поразительное заявление генерального секретаря Ассоциации истории, переданное по радио: «Последние научные данные позволяют признать две человеческие формации, различающиеся формой черепа. Одна из них заселяла равнину Центральной Азии. Коренное население этого региона всегда называлось турками». А после объяснения, что турки распространялись до Китая, Перу, Исландии, России и Греции, он заключает: «Цивилизация зародилась в Центральной Азии. Тюрки — первая цивилизация в мире».

Сюрпризы для Альфана не закончились изучением его черепа. Однажды гази попросил его написать свою фамилию (Alphand) и заявил: «Ну что ж, в вашей фамилии только французское окончание „d“. „Алп“ на языке хеттов и на турецком означает „великий“, а „хан“ — господин». В сентябре 1932 года, через месяц после конгресса истории, Кемаль созывает Первый конгресс по лингвистике, чтобы «изучить и определить словарь турецкого языка в соответствии с его происхождением и необходимостью учесть прогресс науки и цивилизации». «Универсальный словарь „Лярусс“ содержит 92 тысячи слов, а турецкий словарь только 40 тысяч; следовательно, по мнению конгресса, ему недостает еще 52 тысяч».

Вся страна была мобилизована на эту экстраординарную охоту за лингвистическими сокровищами, пытаясь найти слова как в пышном доосманском языке, так и в более современном. Сто двадцать тысяч предложений было собрано и передано в Анкару. Через два года, накануне Второго конгресса по лингвистике, пресса с гордостью заявила о том, что принято еще 33 тысячи турецких слов. Несмотря на этот прекрасный результат, Второй конгресс увяз в излишествах. Один из выступающих даже претендовал на связь языка майя с турецким языком.

Французский посол вспоминал возмущение гази подобными смехотворными утверждениями, который считал, что они только вредят его усилиям. И тем не менее через несколько месяцев лингвистическая политика достигла нового этапа: был опубликован османо-турецкий словарь; таким образом, османский язык стал иностранным в Турции! Осенью 1935 года Кемаль, по-видимому, решил идти еще дальше, когда признался своему окружению в новом увлечении «солнечной» языковой теорией австрийского лингвиста Квергича: на четырнадцати страницах Квергич связал солнце с первыми звуками, восклицаниями, издаваемыми человеком. Турки были представлены как древнейшая нация, и именно турецкий язык теория Квергича неожиданно связала с солнцем! Но гази предпочитал вернуться к историческим и лингвистическим ценностям. И всё же в своем желании сделать турецким всё, что только возможно, модернизировать, европеизировать турецкий язык Кемаль не был готов делать, что угодно. Языковая реформа переживет тогда паузу, но многие слова иностранного происхождения останутся в употреблении.

Иностранные дипломаты используют даже термины, присущие словарю гитлеровской Германии, называя впечатляющую культурную революцию Кемаля «культуркампф», «национал-туркизм». Напрасно. Исторические претензии Кемаля и его лингвистические реформы могли бы питать расизм, но ничего подобного не произошло, хотя и некоторые принятые законы были скорее ксенофобные, чем интернациональные, как, например, закон, не позволяющий иностранцам заниматься некоторыми профессиями и посещать ряд регионов. Но кемалистская Турция практически избежит антисемитизма. Хотя в 1934 году закон об обязательном использовании турецкого языка и эвакуации по военно-политическим причинам еврейских семей, проживающих во Фракии и близ Дарданелл, вызвал всё же некоторые инциденты.

Убрав всякое упоминание об османах и исламе, заставив своих соотечественников признать прогрессивность западной культуры и в то же время раскрыв им их азиатские корни, Кемаль хотел только вселить в них уверенность: «Огромные деревья должны иметь глубокие корни». Но, чтобы достичь этой цели, Турция нуждалась в мире.

Политика на Балканах

Вполне правдоподобно, что 1 ноября 1932 года на открытии работы Национального собрания гази в своем докладе впервые упомянул об угрозе войны[65]. Но он начал готовиться к этому еще раньше. В 1930 году произошло «историческое событие» — визит премьер-министра Греции Венизелоса в Турцию. Через семь лет после окончания греко-турецкой войны, через четыре года после обмена населением между двумя странами встреча Венизелоса и гази казалась чудом. Афет вспоминала о том, какой ужас вызывало у нее, как и у всех турок, одно имя Венизелоса во время войны за независимость. Она даже призналась, что, увидев впервые Венизелоса в Анкаре, почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Когда премьер-министр Греции вошел в зал «Анкара Паласа» вместе с гази, многие приглашенные испытывали те же чувства, что и Афет. «Никто не пошевелился, — вспоминала Афет. — Ататюрк встал позади Венизелоса и подтолкнул его к толпе и ее аплодисментам… И толпа аплодировала…» Между Исметом и Венизелосом установились дружеские отношения. 30 октября, в годовщину основания республики, было подписано коммерческое соглашение. Атмосфера во время переговоров была настолько дружеская, что Венизелос, вернувшись в Афины, позволил себе заявить, что греки вернутся в Западную Анатолию «года через два, так как турки отныне нам доверяют».

В эти годы гази занялся политикой на Балканах. В 1929 году министр иностранных дел Тевфик Рюштю заявил французскому послу, что самую серьезную угрозу для Турции представляет Союз балканских славян. Рюштю — один из близких соратников гази, он — первый дипломат в течение тринадцати лет: с 1925 по 1938 год, хотя дипломатический корпус считает его выступления довольно сложными, даже, по выражению одного из послов, достойными «торговца». В данном случае Рюштю ясно выразил мнение самого гази, который стал главным защитником Балканского союза ради предотвращения угрозы, реальной или потенциальной.

Кемаль часто обращался в мыслях к Балканам, причем, как отмечал Юнус Нади, не только как глава государства, но и как уроженец тех мест — ведь Салоники отныне были греческой территорией.

В октябре 1931 года гази принимает Вторую конференцию Балканских стран. В Стамбуле, где балканский флаг развевается над дворцом Долмабахче, а затем и в Анкаре царила удивительная атмосфера, исторические распри были забыты. Греческий делегат предлагает, чтобы Стамбул в будущем стал балканской столицей, и с пылом заявляет: «Я не знаю в истории других примеров столь разительной и радикальной метаморфозы, произошедшей за столь короткий промежуток времени». Кемаль, отвечая на французском, говорит об «общей: истории» балканской нации с «ее мучительно болезненными эпизодами», «о братских народах, вышедших из одной и той же колыбели», объявляет о «новом периоде человечества» и заключает: «Толкать людей убивать друг друга под предлогом сделать их счастливыми — бесчеловечно и в высшей степени недостойно. Единственное средство сделать людей счастливыми — всемерно содействовать их сближению…»

Греческое правительство установило мемориальную доску на доме, где он родился: «Гази Мустафа Кемаль, выдающийся борец за турецкую нацию и активный участник Балканского союза, родился в этом доме». Но этой доски было недостаточно, чтобы заставить его забыть угрозы и амбиции итальянцев. Принимая в октябре 1932 года нового представителя Рима, произнесшего речь во славу дуче и древней Римской империи, гази, не колеблясь, стал критиковать итальянское правительство в присутствии всего дипломатического корпуса. «Я хотел бы сказать кое-что его превосходительству, — прошептал он своему министру иностранных дел, — переведите». И бедный Рюштю вынужден был перевести гневную речь, обличающую чрезмерные амбиции Муссолини.

В феврале 1934 года был подписан Балканский пакт, «оборонительный альянс» между Румынией, Грецией, Югославией и Турцией. Он рассматривался как важная веха: «Больше не будет конфликтов на Балканах».

Благодушное удовлетворение длилось недолго. Через месяц Муссолини произносит речь, объявляющую об экспансии Италии в Африке и Азии. Реакция Кемаля была мгновенной: он посещает регионы Измира и Дарданелл, а затем объявляет об усилении военных формирований в Измире и Фракии. На Дарданеллах другая проблема: договор о перемирии в Лозанне объявил регион проливов Босфора и Дарданелл демилитаризованной зоной. Турция уже проявляла намерение установить контроль над зоной Проливов и ввести туда свои войска, но безуспешно. Рюштю было поручено возобновить это требование. Без промедления турки начинают политику, направленную на индустриализацию страны, которую разрабатывает министр экономики, либеральный Джеляль.