Глава седьмая ТРИ УДАРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава седьмая

ТРИ УДАРА

Через несколько дней после прибытия в Стамбул французский военный комендант Дефранс телеграфирует в Париж, сообщая свои первые впечатления. Его поразили нервозность и беспокойство турок, что он объяснил «неопределенностью ситуации». На первый взгляд население столицы спокойно, пишет он, но не стоит доверять первому впечатлению: слишком много оружия осталось в руках у мусульман; неблаговидные действия греков представляют собой настоящие провокации. Впрочем, союзники разработали планы защиты европейской части города.

Через десять дней, 14 апреля, Дефранс отправляет новое тревожное предупреждение. Он опасается спонтанной реакции населения на сообщение условий мирного договора. Военный комендант предупреждает Париж, что османское правительство не в состоянии поддерживать общественный порядок, что армия может действовать заодно с населением и что сил жандармерии явно недостаточно. Дефранс крайне обеспокоен: он опасается вооруженного восстания и резни, особенно в том случае, если «халиф покинет Константинополь, а Смирна (Измир) будет передана иностранной державе». Еще довольно далеко до того момента — около шести месяцев, — когда Фош подтвердит: «Турции больше не существует».

Американец в Париже

За два месяца работы мирная конференция в Париже далеко не продвинулась. Было принято единственное решение: Армения, Сирия, Месопотамия и арабские области отделялись от Турции по причине «исторической неспособности турок управлять этими территориями и населением и жестокой расправы с армянами». Премьер-министры Франции и Великобритании, Клемансо и Ллойд Джордж, президент США Вильсон и премьер-министр Италии Орландо тем не менее не сидели сложа руки и могли бы пожаловаться не на отсутствие идей, а на слишком большое количество запросов и предложений. Умело используя искусство обольщения, греческий премьер Венизелос продемонстрировал завидный аппетит: «Фракия[20], острова у Анатолийского побережья, Кипр, провинции Измира, Айдына, Аданы и Трабзона, а также детуркизация Стамбула». Две армянские делегации, одна — из молодой республики Армения, а другая — от диаспоры, наконец объединились, требуя создания великой Армении у Черного моря на территории от Средиземного до Каспийского моря.

Фейсал[21], поддерживаемый уже легендарным англичанином Лоуренсом, потребовал отправить международную комиссию в Сирию, чтобы выяснить желание населения: он был убежден, что сирийцы потребуют присоединения к его арабскому королевству.

Странная атмосфера этой мирной конференции — она исполняла роль то ли трибунала, призванного судить Османскую империю за преступления против цивилизации, то ли посредника на торгах держав-победительниц. Участники конференции не собирались выслушивать османскую делегацию: к чему это! Уже достаточно сложно было прийти к согласию между победителями. Требования греков, арабов, армян и других служили лишь предлогом для урегулирования разногласий между четырьмя великими державами.

В этой группе особую роль сыграл американский президент: из уст Вильсона непрерывным потоком лились антиколониальные, проникнутые глубоким гуманизмом заявления, за которыми скрывалась, возможно безотчетно, исключительно материальная озабоченность. После окончания боевых действий в Анатолию, на Кавказ, в Сирию и Ливан устремились многочисленные религиозные и светские американские миссии, располагающие значительными финансовыми возможностями. Никто не оспаривает полезность их работы среди населения, изгнанного с родной земли или подвергшегося жестокой расправе, как, например, армяне. Но одновременно это позволило американцам соткать эффективную, но малозаметную сеть на Среднем Востоке; во время мировой войны они оценили стратегическую роль нефти и решили занять ответственные позиции на Среднем Востоке.

По отношению к Турции, с которой Вашингтон официально не состоял в войне, американцы заняли умеренную позицию, больше патерналистскую, чем репрессивную; полковник Хаус, главный советник Вильсона, даже склонялся в пользу американского мандата на Турцию. Вильсон сдержанно отнесся к идее своего помощника. Зато он считал вполне разумным отправить в Сирию международную миссию, чего добивался Фейсал: как бедуин, он был уверен, что население подтвердит свои симпатии, естественно, к Соединенным Штатам. Лондон и Париж, по очевидным причинам, не хотели подобной миссии. После двухмесячной задержки американцы отправятся сами, возглавляемые типично американским дуэтом: доктором Генри Черчилль Кингом, автором книг по теологии и педагогике, и Чарлзом Крейном, бизнесменом, ставшим дипломатом. Так действовал «метод Вильсона». Решение судьбы Измира предоставило американскому президенту другую возможность проявить свой талант и применить свой метод при невольной поддержке итальянцев.

С середины марта итальянская делегация буквально осаждает конференцию, требуя Южный Тироль, Фиумc и юг Анатолии. Чтобы нагляднее подтвердить свои претензии на Анатолию, Рим отправляет военные корабли к Измиру.

5 мая итальянцы переходят к более решительным действиям и высаживаются на побережье Южной Анатолии; к этому времени итальянская делегация в Париже отчаялась добиться успеха после антиитальянского коммюнике американского президента и решила покинуть конференцию. Вильсон, узнав о высадке итальянцев, предлагает конференции отправить в Измир американские корабли, так как «поведение итальянцев несомненно агрессивно» и «создает угрозу для мира даже во время мирной конференции».

Ллойд Джордж, кто, вопреки мнению своего правительства, хочет превратить Грецию в своего привилегированного партнера на Ближнем Востоке, отвечает, что предпочитает решение, предложенное премьером Греции Венизелосом — отправить туда флот союзников. Клемансо его поддерживает, добавляя горький комментарий: «Какой дебют для Лиги Наций!»

По предложению Ллойда Джорджа решено отправить две-три дивизии. «Почему бы им не высадиться сразу же? — предлагает Вильсон, проницательно добавляя: — Солдатам трудно находиться долгое время на корабле». Все поддерживают идею высадки. «Нужно ли предупреждать итальянцев?» — спрашивает Клемансо. «Я не считаю это целесообразным», — отвечает Ллойд Джордж. Дело сделано. Три мудреца сообщают Венизелосу, что утром 14 мая флот союзников встанет на якорь у Измира и что греческие войска высадятся вслед за французским подразделением.

Измир

С момента перемирия греки не жалели усилий, чтобы подготовить подобное решение. Демонстрации, помощь, кампании в прессе — всё использовалось для того, чтобы удивить, а затем и шокировать союзников. С декабря 1918 года начальник Генерального штаба французского флота отмечал, например, что «многовековая ненависть греков к туркам не знает в настоящее время никаких границ» и «греческая пресса ищет любой повод, чтобы создать инцидент, который повлек бы за собой оккупацию».

Турки тоже не остаются равнодушными перед подобным натиском. В ответ на брошюры, изданные греками, они публикуют большое количество мемуаров, телеграмм и научных трудов, оспаривают панэллинскую статистику, противопоставляя ей свою, и отказываются признать себя виновными в негуманности, заявляя, что «Османская империя была вынуждена вступить в войну против либеральных наций под давлением интриг иностранной дипломатии, имеющей виды на Ближний Восток, а также стала жертвой как ошибок, так и преступлений правящей верхушки».

С другой стороны, сторонники юнионистов готовятся к вооруженному сопротивлению. В середине марта состоялся конгресс, объединивший примерно три сотни военных, местных чиновников и политиков-юнионистов, чтобы подтвердить, что «если, к несчастью, Измир оккупируют греки, то турки, послушные воле Аллаха, не покорятся и вспыхнет кровопролитие». Участники конгресса, впрочем, создали «Общество отказа от аннексии». На следующий день после конгресса французский консул Измира сообщает о том, что турки покидают город, создают партизанские отряды и раздают оружие, подготавливаясь к высадке греческой армии.

Махмуд Джеляль — один из лидеров будущего сопротивления. Депутат, один из руководителей «Единения и прогресса» в Бурсе, а затем в Измире, Джеляль стоит особняком в галерее создателей современной Турции: он ни военный, ни государственный чиновник и не получил высшего образования. Бывший ученик французского коллежа Успения в Бурсе, служил в Сельскохозяйственном банке, а затем в Немецком восточном банке. Как бы ни были скромны его должности в банке, они принесли ему знание финансовых и экономических проблем, что было редкостью среди турецких руководителей.

Перемирие застает его в Измире, где он становится одним из местных руководителей партии «Ренессанс» — кто утверждал об отсутствии каких-либо связей между «Единением и прогрессом» и партией «Ренессанс»? Будущий последний премьер-министр Ататюрка и третий президент Турецкой Республики объяснит, что он слышал об отважном генерале по имени Кемаль и решил примкнуть к лагерю тех, кто «предпочитает родину унизительному миру». Активный член «Общества отказа от аннексии», он осуждает всех, кто хочет защищать Измир с помощью выступлений и брошюр. 10 мая он выступает перед ста пятьюдесятью делегатами со всех концов Западной Анатолии, собравшимися в зале кинотеатра «Националь», и заявляет: «Следует ясно понимать, что ни лекции, ни статьи не смогут защитить Измир, а только сила!» Он предлагает создавать партизанские отряды. Покинув Измир, он скрывается в районе Айдына и становится организатором партизанского движения. Он привлекает зейбеков, кочевников, традиционно располагающихся в регионе Измира и органически ненавидящих любую центральную власть.

В то время как Джеляль сменил редингот на широкий плащ и белый тюрбан ходжи и стал отращивать бороду, англичане, французы и американцы готовятся к высадке. 12 мая они наконец информировали об этом итальянцев. Премьер-министр Италии Орландо, которому объясняют, что в последнее время значительно возросли волнения среди населения региона и для наведения порядка планируется интервенция, хотя она «нисколько не решает судьбу Смирны (Измира) в мирном соглашении», соглашается с этим.

Итальянец даже не пытался протестовать или делать вид, что он крайне удивлен. Операция в Измире — это секрет Полишинеля. Риму было известно об этом уже в течение по меньшей мере десяти дней, и он очень любезно передал эту информацию османскому правительству. 3 мая адъютант Кемаля прибыл с этой новостью в Шишли. Генерал не был удивлен: «Прошел уже месяц с тех пор, как я заявил о подобной возможности военному министру, а совсем недавно я беседовал с человеком, очень близким к великому визирю. Как только произойдет эта оккупация, занавес упадет; это будет началом новой эпохи».

Особенный день

В среду 14 мая 1919 года флотилия союзников появляется на рейде Измира. Английские, французские и американские корабли прикрывают два греческих кирасира. Вечером английский командующий флотилией передает властям Измира две ноты: первая информирует о том, что форты города оккупированы в соответствии с седьмой статьей перемирия, а вторая — что союзники доверили операцию оккупации греческой армии.

В это же время в Стамбуле великий визирь обедает с Кемалем. Атмосфера довольно мрачная; они недавно познакомились в «Восточном круге», клубе «на британский манер», в Пера. Никакой личной симпатии Ферит-паша, антиюнионист, не испытывает к генералу; их отношения исключительно профессиональные. Дамат («Зять») признает военные заслуги Кемаля и назначает его инспектором 9-й армии, что подразумевает ответственность за общественный порядок в регионе Самсуна на побережье Черного моря.

Подчас история полна сюрпризов: у истоков этого назначения оказались английские власти. Военный комендант потребовал у османского правительства принять меры по обеспечению общественного порядка в Анатолии и, в частности, в регионе Самсуна.

Что же произошло? Ответ кроется в двухнедельном отчете полковника Фулона, координатора сил жандармерии. Во второй половине апреля Фулон отмечает сравнительно спокойную обстановку в двадцати двух вилайетах (административная единица в Турции). «Относительно спокойная» означает, что то здесь, то там отмечались разбойные нападения, что было частью анатолийского пейзажа. Однако в четырех местах ситуация была намного серьезнее: в Стамбуле, Эдирне, в Конье и особенно в Самсуне, Этот порт на Черном море наряду с Трабзоном был действительно одним из центров особой напряженности. В этом регионе на северо-востоке Анатолии греки хотели создать независимое государство от Синопа до Ризе, протяженностью около двухсот километров. Как они утверждали, на их стороне история: Трабзон снова станет Трапезундом, столицей греческой области, созданной византийскими императорами как часть их империи и независимой от османов до 1461 года. И как и в Измире, сторонники этой идеи напоминают о той роли, которую сыграли малоазийские греки (румы) в развитии региона: благодаря им Самсун превратился в «великий порт будущего», а в духовном отношении — разве в провинции Трабзон не больше церквей и не почти столько же служителей культа, как в Стамбуле, при меньшей численности греческого населения?

Для поддержки своих требований греки создали ассоциацию, в которую могли вступить все достигшие восемнадцати лет, а также тайную революционную армию, насчитывающую до четырех тысяч бойцов. Говорят даже, что они собирались пригласить из России 500 тысяч греков. Местные православные авторитеты настолько горячо поддержали этот проект, что Калторп был вынужден потребовать у патриарха высылки митрополита Самсуна, который, как отмечали англичане, «никоим образом не соответствовал идеальной личности». Но отъезд Митрополита ничего не изменил: его преемник продолжал ту же политику. Фулон констатирует, что столкновения между турками, армянами и греками происходят почти ежедневно, а местные власти «не препятствуют этому, чтобы спровоцировать оккупацию союзниками». В итоге командование постоянно требует подкрепления, без которого не может быть обеспечена безопасность. Вот почему великий визирь решает назначить военного инспектора, ответственного за обеспечение общественного порядка в восточных провинциях.

Кандидатура Кемаля в военном отношении была безупречна. В политическом — османское правительство не имело серьезных причин для возражений: человек он вспыльчивый и амбициозный, но его преданность султану, казалось, не вызывала сомнений. Его удаление из столицы, возможно, даже было удобно для тех, кто опасался популярности энергичного генерала. Со стороны союзников тоже не было возражений. Итальянцы даже приветствовали назначение генерала, к которому они относились благосклонно. Более удивительно отношение французов и англичан; ведь и те и другие располагали необходимой информацией и могли составить представление о личности Кемаля. Их сведения, поставляемые разведслужбами, становились всё более и более конкретными и вызывающими беспокойство. Судите сами! 8 октября 1918 года французская разведка составила биографическую справку о генерале: «…блестяще проявил себя при Дарданеллах; был назначен в Сирию и на Кавказ; известно его неприязненное отношение к немцам». Через несколько недель французы получат возможность непосредственно познакомиться с пашой: в салоне «Пера Паласа» корреспондент газеты «Тан» встречает «мужчину с несколько асимметричным взглядом и каракулевой папахой на голове». Турок мрачен и молчалив, но взгляд его таков, что корреспондент не может избавиться от ощущения, что перед ним «или безумец, или гений». Наконец, 15 апреля в донесении французских спецслужб называют Кемаля, «участника сражений при Дарданеллах, завоевавшего огромный авторитет», одним из руководителей наряду с полковником Кязымом, шурином и адъютантом Энвер-паши, организации «Мессаи» («Усилие»), а затем автор донесения поясняет: «Юнионисты создали организацию, пропагандирующую доктрины большевиков, адаптированные к исламу <…> Эта организация обращается к национальным чувствам турок, пытаясь поднять их против иностранцев. Затягивание принятия решений Парижской мирной конференцией благоприятствовало подготовке сопротивления. Эта организация намерена вернуть к власти „Единение и прогресс“, единственную подлинно национальную турецкую партию». В организацию привлекаются «представители низших слоев населения <…>, но и турецкая молодежь с готовностью вступает в ее ряды». Союз большевизма и ислама — это мечта левых юнионистов и высшая угроза для оккупантов.

Если донесение от 15 апреля 1919 года подлинное[22] — известно, что Кемаль поддерживал связь с «Караколом», вступающим в контакты с большевиками, — это значит, что французы не возражали против назначения генерала, считающегося одним из лидеров опасного движения. Существует другое свидетельство, также неопубликованное, позволяющее даже предполагать связи между Кемалем и французами. За десять дней до отъезда Кемаля Эмин-бей отпускает прислугу на один день: в его квартире должна произойти тайная встреча его старого друга Кемаля и французского офицера. Дверь им откроет Кораль, внучка Эмина, и спустя семьдесят лет она всё еще помнит, какое впечатление произвел на нее мужчина со светлыми волосами, в черной накидке — Кемаль: «Он не был высоким, но производил впечатление сильной личности». Вероятно, мы никогда не узнаем, кто был французский собеседник Кемаля.

Так же загадочно и поведение англичан: они тоже были, по всей вероятности, хорошо информированы. Их разведка даже поместила Кемаля в список неблагонадежных, за которыми следует установить слежку, и Амстронг, автор биографии паши, во многом сомнительной, работавший тогда в Стамбуле, написал, что англичане даже планировали депортировать Кемаля на Мальту. Тем не менее удивительно, что они никак не реагировали. Что это — чья-то ошибка, желание удалить его из Стамбула или недостаточное доверие политиков разведслужбам? Одним словом, военный комиссариат не воспрепятствовал его назначению в Самсун.

В своих мемуарах Эндрю Райан, помощник политического советника английского военного коменданта, находящийся на этом посту с 1899 года, признался: «Имя Мустафы Кемаля было мне неизвестно, когда дамат Ферит сообщил мне о проекте инспекции в Анатолии в апреле 1919 года». Британский дипломат добавил: «Инстинктивно я стал сомневаться в проекте, изложенном Феритом. Но он обнадежил меня, сообщив, что обедал с Мустафой Кемалем и получил все необходимые заверения в его лояльности, заверения офицера и джентльмена. Я думаю, что Ферит был совершенно искренен».

После обеда 14 мая Ферит внезапно спросил Кемаля в упор: «Например, что вы будете делать в регионе Самсуна?» «Для меня было очень сложно, — позже признался Кемаль, — ответить на этот вопрос». И беседа продолжалась.

Кемаль: «Я считаю, что серьезность ситуации (поведение греков в Самсуне) была несколько преувеличена в донесениях англичан. Но, как бы там ни было, можно выбрать оптимальные меры, только изучив ситуацию на месте. Вы можете оставаться спокойным».

Ферит: «Каковы территориальные границы вашей инспекции?»

Кемаль: «Я точно сам не знаю». И генерал положил руку на карту, прежде чем дать уклончивый ответ. Джевад-паша, начальник Генерального штаба, присоединившийся к собеседникам, поспешил на помощь Кемалю: «Регион не так важен. Генерал будет, естественно, командовать армией, находящейся там. Впрочем, что касается армии, то от нее мало что осталось…»

Согласно декрету о назначении в распоряжение Кемаля переходят два армейских корпуса: 3-й, состоящий из двух дивизий, и 9-й — из четырех дивизий под командованием Карабекира; под его ответственность подпадают гражданская и военная власти вилайетов Самсуна, Трабзона, Эрзурума, Сиваса и Вана; наконец, военные власти вилайетов Диярбакыра, Битлиса, Хлата, Анкары и Кастамону тоже оказываются в его подчинении. Кемаль становится главной властью на трети территории Анатолии.

Кемаль и Джеват вместе покидают великого визиря. Начальник Генерального штаба по пути спрашивает друга:

— Сделаешь ли ты что-нибудь, Кемаль?

— Да, мой генерал, я сделаю что-нибудь…

Сделать что-нибудь? Если верить Юнусу Нади, сидевшему в тюрьме в одной камере с Фетхи, Кемаль якобы был более конкретен и откровенен со старым другом: «Я отправляюсь в Анатолию, получив должность военного инспектора, наделенного широкими полномочиями. Я думаю, что нашел наиболее подходящий повод, чтобы поехать в Анатолию. Правительство и дворец совершенно пренебрегают мною, и англичане еще не проинформированы…» И Фетхи признается Нади: «Паша отправляется в Самсун; ему понадобится три дня на дорогу. Пройдут эти три дня, а остальное будет зависеть от воли Аллаха!» Во время другой откровенной беседы Фетхи уточнил, что значит «остальное»: «Он принял решение; он говорит, что не вернется сюда, пока не урегулирует проблемы, и он абсолютно уверен, что сможет их урегулировать. Он тщательно проанализировал все возможности и нашел пути решения всех проблем… Он уже решил, что откажется от всех своих званий и должностей, чтобы встать во главе национального революционного движения, которое он создаст… Он хочет подчинить своему влиянию государства Антанты, Блистательную Порту, дворец и Стамбул… Он будет использовать всё возможное, чтобы избежать расчленения страны».

Таким образом, в воспоминаниях Нади «что-нибудь» в разговоре Кемаля с Джеватом превращается в настоящий план. Мемуары Нади были опубликованы в 1955 году — не изменила ли ему память? Али Фетхи в своих «Мемуарах», опубликованных только в 1980 году, после его смерти, не говорит ни слова о каком-либо плане, разработанном Кемалем перед отъездом в Анатолию. Как вспоминает Фетхи, 14 мая Кемаль посетил его в тюрьме и заявил: «У меня будет возможность вступить в контакт с гражданскими властями и отдавать им распоряжения, какие считаю необходимыми… Не грусти! Мы не собираемся оставаться в подобной ситуации и бросать родину в таком положении. Много раз в своей истории наша нация с успехом преодолевала подобные кризисы». Это далеко от легенды, рассказанной Нади.

Перед отъездом из Стамбула Кемаль был принят султаном.

Четырнадцать лет спустя президент Турецкой Республики с карандашом в руке графически изобразит знаменательную встречу. Он начертил прямоугольник, изображающий салон, где проходила встреча, вверху нарисовал красный круг — это место, где сидел Вахидеддин; из окна султану открывался вид на гавань, где стоял флот союзников, угрожая его дворцу. Перед красным кругом Кемаль поставит красную точку, а рядом с ней напишет «moi» («я» — фр.).

«Генерал, вы уже многое сделали для страны. Ваши подвиги включены в эту книгу. — Султан показал книгу истории страны, которую он только что завершил. — Забудьте об этом! То, что предстоит вам сделать теперь, намного важнее. Паша! Вы можете спасти страну…» Идея была ясна. Вахидеддин, подаривший Кемалю золотые часы со своей монограммой, отправлял в Анатолию генерала, способного укрепить имперскую власть, его власть. Кемаль ответил по-военному: «Я благодарен вам за вашу благосклонность и ваше доверие. Я заверяю вас, что успешно справлюсь с поручением».

Вахидеддин и Кемаль больше не увидятся никогда. Особые отношения двух мужчин, одинаково независимых по характеру. Можно ли вообразить Людовика XVI и Робеспьера или Николая II и Ленина, установивших доверительные отношения, какие были между Кемалем и Вахидеддином? Тем не менее в решающую минуту выбора дружба исчезнет и, по воле Кемаля, Вахидеддин станет последним османским султаном.

Сердце падишаха трепещет

15 мая 1919 года более двенадцати тысяч греческих солдат высаживаются в Измире. Союзники предполагали простую полицейскую операцию под контролем своего флота. Она стала на самом деле настоящим крестовым походом греческих войск, встреченных с ликованием греческим населением. В середине дня, когда греки проходили мимо турецких казарм, раздался выстрел. Сфорца и другие представители власти, неприязненно относящиеся к грекам, обвиняют в этом греческого провокатора, но турки приписывают его турецкому журналисту Хасану Ташину: «Турки не мертвы, они живы… и они не отдадут этот город грекам». Выстрел послужил сигналом к перестрелке, а затем и кровавой бойне. Триста убитых турок, по подсчетам одного из французских офицеров. Греческий огонь захлестнул Измир; выйдя за пределы Измира, греческие войска продолжали убийства, поджоги, грабежи и насилие.

В середине июля союзники, слишком поздно осознавшие свою ошибку, создали Международную комиссию по расследованию событий, связанных с оккупацией Измира и его окрестностей греками. Заключения комиссии, рассмотренные шесть месяцев спустя после этих событий, полностью осуждали и саму интервенцию, и поведение греческих войск. Премьер-министр Греции Венизелос оказался тогда наибольшим реалистом, заявив, что «хотя оккупация Смирны (Измира) не устанавливает, с юридической точки зрения, новое право в пользу Греции, в действительности создала новую ситуацию, которую нельзя игнорировать».

В Стамбуле, где еще находился Кемаль, сообщение об оккупации Измира греками вызвало сначала всеобщее уныние. Был объявлен национальный траур на восемь дней. На улицах женщины носили на платьях кусочек черной ткани со словами: «Измир — в нашем сердце». Многие торговцы закрыли свои лавки, а войска были переведены на казарменное положение. В знак протеста правительство подало в отставку. Вскоре начались волнения среди населения. Множатся митинги протеста; делегация студентов, принятая Дефрансом, заявила, что в стране начнется всеобщее восстание населения, которое предпочитает скорее умереть, чем «дать себя задушить, подобно овцам, маленькой нацией, чье отношение к нам давно известно». Все политические партии от консерваторов до социалистов протестуют против союзников. Наследный принц Абдул-Меджид сам пишет президенту Французской Республики, умоляя не трогать территориальную целостность страны.

В пятницу, 23 мая, массовый митинг протеста происходит на главной площади турецкой части Стамбула, окруженной мечетью султана Ахмета и Святой Софией, в нескольких сотнях метров от дворца Топкапы, Блистательной Порты и военного министерства, свидетелей былой мощи и процветания империи. Наряду с военным министром, мэром Стамбула и начальником полиции, 40 тысяч, по мнению союзников, 200 тысяч, по сведениям турок, собрались на митинг. Никаких происшествий, но атмосфера была крайне напряженной. «Нет убийцам мусульман», «Не принесем в жертву два миллиона турок двумстам тысячам христиан», «Мы требуем правосудия», «Турки свободны», — скандировала толпа. Один за другим на трибуну поднимались известные люди.

Гневно обличает оккупантов знаменитый поэт Мехмет Эмин, прославившийся стихотворением «Я — турок». Но наибольший успех снискала женщина, Халиде Эдип, тридцати пяти лет, журналистка, педагог, основатель первого женского клуба в Турецком центре, медсестра во время войны, друг Талаата и Джемаля. Ее мужество и искренность широко известны. Вся в черном, в черной вуали, Халиде Эдип бросает взволнованный призыв: «Мы не забудем наше достоинство, наши права и наши обычаи — наше самое ценное наследие в течение семи веков! Поклянемся на пороге этих минаретов, что оплакивают семь веков истории! Мы не предадим нашего знамени и чести наших предков!» Толпа потрясена, а ее ученицы, одетые по требованию профессора в традиционные одежды, казалось, все походили на Халиде Эдип. Одна из них вспоминала: «Ее выступление было потрясающим. А вокруг были одни минареты, и на каждом из них — черные полотнища, трепещущие на ветру. А голоса муэдзинов перекликались по всему Стамбулу».

Англичане быстро отреагировали на эту волну патриотизма. Пяти дней им оказалось достаточно, чтобы полностью изменить свое отношение и заявить, что они сторонники целостности Османской империи и поддерживают султана в Стамбуле. А оккупация Измира? Это решение было принято «под давлением Жоржа Клемансо». Никто не может их упрекнуть в официальном заявлении, поддерживающем расчленение империи, даже напротив, Ллойд Джордж заявил в январе 1918 года: «Мы не воюем с Турцией, чтобы отобрать у нее столицу или земли Малой Азии или Фракии, которые заселены этническими турками… Мы не выступаем против поддержки Турецкой империи в пределах средоточия турецкого этноса и его столицы Константинополя». Не теряя времени, пользуясь отсутствием какой-либо инициативы со стороны французов, представители Лондона разворачивают пропаганду. В столице и Фракии они создают Общество друзей Великобритании и добиваются того, что в него входят знатные персоны, среди которых Али Кемаль, новый министр внутренних дел, ярый антиюнионист. Благодаря их поддержке и собственной инициативе в столице создается 17 филиалов общества, а идея британского протектората, главная цель общества, прокладывает себе дорогу. Газета «Алемдар» печатает статью под заголовком «Мы хотим англичан», и в двадцать четыре часа под петицией, одобряющей британский протекторат, собрано сорок тысяч подписей.

Англичане могут гордиться своим маневром. Но, чтобы ничего не оставлять на волю случая, они принимают решение в одностороннем порядке, что привело к новому инциденту с французами: отправить на Мальту «самых активных лидеров „Единения и прогресса“». 28 мая шестьдесят семь самых видных руководителей юнионистов были отправлены в Мудрос и на Мальту; среди них оказались и Фетхи, и Гёкалп. Ссылка на Мальту взбудоражила общественное мнение. Более дальновидным оказался французский военный комендант Дефранс, написавший через неделю после высадки греков в Измире: «События в Смирне (Измире), высадка итальянцев (в ответ на греческую), сенсационные и противоречивые новости, публикуемые по поводу решений или намерений конференции, вызвали движение националистов, охватывающее всю страну».

Не заблуждался ли военный комендант, считая, что приглашения османской делегации на мирную конференцию будет достаточно, чтобы успокоить население? Колесо завертелось. Иллюзии, которые питали многие турки по поводу применения принципов Вильсона к их стране, улетучились после оккупации Измира. Жестокая интервенция греческих войск превратила Измир и Айдын в города-мученики. В Стамбуле и Анатолии эти города стали боготворить. Выпускали открытки, изображающие женщин и детей, бегущих из горящего Измира к анатолийскому крестьянину, гордо поставившему ногу на труп поверженного грека. Писатели и поэты не находили подходящих слов, чтобы как можно ярче описать несчастных жертв оккупированных городов.

Печальная новость, как известие о смерти,

Внезапно мы побледнели,

Я вижу слезы, дрожащие в глазах у всех,

Все в трауре по Измиру —

пишет один из поэтов, заканчивая восклицанием, полным любви:

Измир, прекрасный Измир, не покидай нас!

К несчастью для союзников и к счастью для турок, Кемаль покидает Стамбул на следующий день после высадки греков в Измире.