Глава 9 Пакистан: национальная гордость

Глава 9

Пакистан: национальная гордость

В охраняемом помещении видеоконференц-зала на цоколе западного крыла Белого дома[43] царило молчание. Рядом со мной сидел министр обороны Боб Гейтс, он был в рубашке, его руки — сложены, он пристально смотрел на экран, не сводя с него глаз. Изображение было нечетким, но ошибиться было сложно. Один из двух вертолетов «Блэк хоук» обрушился на каменную стену, которая окружала жилой комплекс, и рухнул на землю. Сбывались наши худшие опасения.

Хотя президент Обама смотрел на происходившее на экране, не проявляя никаких эмоций, все мы думали об одном и том же: Иран, 1980 год, когда миссия по спасению заложников завершилась катастрофой вертолета в пустыне, в результате чего восемь американцев погибли, что крайне болезненно отразилось на нашем народе и на наших вооруженных силах. Неужели сейчас все закончится точно так же? В то время Боб был высокопоставленным чиновником ЦРУ. Безусловно, и он, и сидевший напротив него президент Обама хорошо помнили события прошлого. Именно президент США отдал окончательный приказ, который связал жизни членов команды спецназа ВМС и вертолетчиков специальных операций, а возможно, и судьбу своего пребывания на посту президента с успехом этой операции. Теперь он мог лишь смотреть на зернистое изображение происходивших событий, которое передавалось нам.

Это происходило 1 мая 2011 года. За пределами Белого дома жители Вашингтона наслаждались весенним воскресным днем. В Белом же доме напряжение росло с тех пор, как около часа назад вертолеты вылетели с военной базы на востоке Афганистана. Их целью был укрепленный жилой комплекс в Абботтабаде (Пакистан), в котором, как полагали в ЦРУ, мог укрываться самый разыскиваемый в мире человек, Усама бен Ладен. Этот день явился завершением нескольких лет кропотливой работы разведывательного сообщества и последующих месяцев анализа и дискуссий на самом высоком уровне администрации Обамы. Теперь все зависело только от пилотов этих ультрасовременных вертолетов и спецназа ВМС, который они перебрасывали к своей цели.

Первым испытанием было пересечение границы с Пакистаном. Вертолеты «Блэк хоук» были оснащены передовой технологией, разработанной для того, чтобы работать не замеченной радарами, но будет ли это именно так на самом деле? Вызывало также беспокойство состояние наших отношений с Пакистаном, символическим союзником США в борьбе против терроризма. Если пакистанские вооруженные силы, которые всегда были в полной готовности на случай внезапного нападения Индии, обнаружат скрытное вторжение в свое воздушное пространство, вполне вероятно, что они ответят адекватно: силой.

Мы обсуждали возможность заблаговременно поставить Пакистан в известность о рейде для того, чтобы избежать подобного варианта развития событий и полного разрыва отношений, который может последовать за этим. Ведь в конечном итоге, как Боб Гейтс часто напоминал нам, продолжение сотрудничества с Пакистаном будет необходимо для пополнения запасов наших войск в Афганистане и преследования других террористических групп в приграничной зоне. Я на протяжении многих лет вложила много времени и сил в развитие отношений Пакистана и их поддержание и хорошо представляла себе, насколько сильно пакистанская сторона будет обижена, если мы не поделимся с ней этой информацией.

Однако наряду с этим я также знала, что некоторые сотрудники пакистанской разведки, ИСИ, поддерживают связи с движением «Талибан», организацией «Аль-каида» и другими экстремистскими структурами. У нас раньше уже были проколы в работе в результате утечки информации, поэтому риск провалить всю операцию был слишком велик.

На каком-то этапе подготовки операции один из высокопоставленных представителей администрации поинтересовался, нет ли необходимости побеспокоиться о том, что мы весьма чувствительно заденем национальную гордость Пакистана. Возможно, сказалась накопившаяся досада от постоянного лицемерия и обмана со стороны некоторых пакистанских кругов или же вызывавшие боль воспоминания о дымящихся руинах в Нижнем Манхэттене[44], однако я ни при каких обстоятельствах не собиралась позволять, чтобы Соединенные Штаты упустили отличный шанс воздать по заслугам бен Ладену после того, как мы потеряли его в пещерах Тора-Бора в Афганистане в 2001 году.

— А как насчет нашей национальной гордости? — спросила я в гневе. — Как насчет наших потерь? Как насчет того, чтобы расплатиться с тем, кто убил три тысячи невинных?

Дорога к Абботтабаду пролегала от горных перевалов Афганистана через дымящиеся руины наших посольств в Восточной Африке, пробитую обшивку эсминца ВМС США «Коул», катастрофу 11 сентября 2001 года, она вела к цели благодаря упорству горстки офицеров американской разведки, которые не отказались от розыска преступника. Операция по ликвидации бен Ладена не покончила с угрозой терроризма и не смогла одолеть идеологию ненависти, которая питает его. Усилия в этом направлении продолжаются. Однако данная операция стала важной вехой в длительной борьбе США против «Аль-каиды».

* * *

День 11 сентября 2001 года оставил в моей памяти неизгладимый отпечаток, как и у каждого американца. Я была в ужасе от того, что мне довелось увидеть в тот день, и, как сенатор от штата Нью-Йорк, я почувствовала большую ответственность за то, чтобы оказать поддержку жителям израненного города. После долгой бессонной ночи в Вашингтоне я прилетела в Нью-Йорк с Чаком Шумером, моим коллегой в сенате, на специальном самолете Федерального агентства по действиям в чрезвычайной обстановке. Город был изолирован от внешнего мира, и мы в тот день были единственными в небе над ним, не считая истребителей ВВС, патрулировавших воздушное пространство. В аэропорту «Ла-Гуардия» мы пересели на вертолет и полетели в сторону Нижнего Манхэттена.

Там, где когда-то возвышался Всемирный торговый центр, от руин еще поднимался дым. Когда мы кружили над местом теракта, я могла видеть скрученные балки и разбитые части каркаса, возвышавшиеся над аварийными бригадами и строителями, которые прилагали отчаянные усилия, пытаясь найти в завалах оставшихся в живых. Телевизионные передачи, которые я смотрела накануне вечером, не могли в полной мере отразить всего этого ужаса. Это было похоже на описание ада в «Божественной комедии» Данте.

Наш вертолет сел в Вестсайде, недалеко от реки Гудзон. Мы с Чаком встретились с губернатором Джорджем Патаки, мэром Руди Джулиани и другими официальными лицами и направились к месту трагедии. Воздух был едким, из-за густого дыма было трудно дышать и различать что-либо. На мне была хирургическая маска, однако воздух жег мне горло и легкие, мои глаза непрестанно слезились. Иногда в поле зрения попадал один из пожарных, который, возникая из пыли и мрака, устало пробирался мимо нас с топором в руках, измученный, весь в саже. Некоторые из них с тех пор, как самолеты врезались в башни Всемирного торгового центра, добровольно были в режиме круглосуточного дежурства, поскольку потеряли своих друзей и знакомых. Сотни храбрецов из числа сотрудников аварийно-спасательных служб погибли, пытаясь спасти других, и еще многие на долгие годы потеряли свое здоровье. Мне хотелось обнять их, поблагодарить и сказать им — все нормально. Но я не была уверена, что это было именно так.

Во временном командном центре Полицейской академии на 20-й улице нас с Чаком проинформировали о наших потерях. Цифры были просто ошеломительными. Жителям Нью-Йорка понадобится много помощи, чтобы все восстановить, и теперь нашей заботой было все сделать так, чтобы убедиться, что они ее получили. В ту ночь я смогла сесть на последний поезд на юг, прежде чем закрыли Пенсильванский вокзал. Первое, что я сделала утром в Вашингтоне, — это встретилась с сенатором Робертом Бёрдом от штата Западная Вирджиния, легендарным председателем Комитета по ассигнованиям сената США, чтобы договориться о финансировании этой чрезвычайной ситуации. Он выслушал меня и сказал: «Считайте меня третьим сенатором от штата Нью-Йорк». И в ближайшие дни он подтвердил это.

В тот же день мы с Чаком направились в Белый дом и в Овальном кабинете рассказали президенту США Бушу о том, что нашему государству будет нужно 20 миллиардов долларов. Он сразу же согласился. Необходимо отметить, что он поддерживал нас при возникавшей необходимости политического маневра, требуемого для того, чтобы обеспечить эту экстренную помощь.

Возвращаясь к событиям в моем офисе: там непрестанно звонили телефоны с просьбой оказать содействие в розыске пропавших членов семьи или помочь по тому или иному вопросу. Замечательный начальник моего штаба, Тамера Луззатто, и члены моей команды в сенате в Вашингтоне и Нью-Йорке работали круглосуточно, другие сенаторы также стали направлять к нам своих помощников для оказания содействия.

На следующий день мы с Чаком сопровождали президента Буша на «борту номер один» в Нью-Йорк, где мы стали свидетелями того, как он, стоя на руинах, заявил группе пожарных:

— Я слышу вас, и остальной мир тоже слышит вас! И те, кто стучался в этом здании внизу, также скоро услышат всех нас!

В последующие дни мы с Биллом и Челси посетили временный центр пропавших без вести, который был организован в 69-м танковом полку, и центр семейной помощи, находившийся на 94-м пирсе. Мы встретились с семьями, которые бережно держали фотографии своих пропавших без вести родных и близких, надеясь и молясь, чтобы их еще можно было разыскать. Я посетила выживших раненых в больнице Святого Винсента и в реабилитационном центре в округе Вестчестер, где находились пострадавшие от ожогов. Я познакомилась с женщиной по имени Лорен Мэннинг. Несмотря на то что ожоги ее тела составляли более 82 % и ей давали менее 20 % шансов на выживание, неимоверной силой воли она активно боролась за жизнь и смогла вернуть ее себе. Лорен и ее муж, Грег, воспитывающие двух сыновей, стали активно помогать другим семьям, пострадавшим в результате террористических актов 11 сентября 2001 года. Еще один удивительный человек из числа выживших, Дебби Марденфелд, была доставлена в госпиталь Нью-Йоркского университета как «неизвестная» с ранениями ног и обширными повреждениями в результате обрушения здания после теракта, для которого использовали второй самолет. Я несколько раз посещала ее и познакомилась с ее женихом, Грегори Сент-Джоном. Дебби рассказала мне, что она хотела бы станцевать на своей свадьбе, но врачи сомневались, что она вообще выживет, не говоря уже о том, чтобы она стала ходить. После почти тридцати операций и пятнадцати месяцев, проведенных в больнице, Дебби посрамила все эти мрачные прогнозы. Она выжила, начала ходить и даже, что было совершенно удивительно, станцевала на своей свадьбе. Дебби попросила меня присутствовать на церемонии ее бракосочетания, и я всегда буду помнить, как на ее лице светилось счастье, когда она шла между рядами в церкви.

Полная как возмущения, так и решимости, я несколько лет добивалась в сенате финансирования оплаты лечения для сотрудников аварийно-спасательных служб, пострадавших в результате работы на месте терактов. Я помогла создать компенсационный фонд для жертв терактов 11 сентября 2001 года и комиссию по этим событиям, а также всячески поддерживала осуществление их рекомендаций. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы организовать преследование бен Ладена и боевиков из структур «Аль-каиды» и активизировать усилия нашей страны по борьбе с терроризмом.

Во время выборной кампании 2008 года и я, и сенатор Обама критиковали администрацию Буша за то, что он не уделял должного внимания ситуации в Афганистане и игнорировал вопрос о необходимости преследования бен Ладена. После выборов мы пришли к договоренности о том, что самые энергичные меры по уничтожению структур «Аль-каиды» имеют решающее значение для нашей национальной безопасности и что необходимо предпринять новые усилия, чтобы найти бен Ладена и привлечь его к ответственности.

Я полагала, что нам была необходима новая стратегия в Афганистане и Пакистане и новый подход к борьбе с терроризмом во всем мире, такой, который бы предусматривал использование всей американской мощи, чтобы ликвидировать источники финансирования террористических структур, системы вербовки их сторонников и обеспечения им убежища, а также обеспечения деятельности их боевиков и руководителей. Эта стратегия могла включать решительные военные действия, тщательный сбор разведданных, применение тщательно выверенных правовых актов и продуманные дипломатически шаги — все должно быть объединено в общей «умной силе».

Все это вспомнилось мне, когда «морские котики» подобрались к жилому комплексу в Абботтабаде. Я вспомнила все семьи, которые я знала и с которыми общалась — из числа тех, кто почти десять лет назад потерял своих родных и близких в результате террористических актов 11 сентября 2001 года. Они были лишены возможности правосудия в течение десяти лет. Вполне возможно, теперь правосудие было совсем близко.

* * *

Наш аппарат национальной безопасности начал бороться с актуальной угрозой, исходящей от террористов, еще до того, как президент Обама первый раз появился в Овальном кабинете.

19 января 2009 года, за день до его инаугурации, я присоединилась к старшим должностным лицам из аппарата национальной безопасности уходящей администрации Буша и новой администрации Обамы, которые собрались в Ситуационном центре Белого дома, чтобы обсудить совершенно невероятный вопрос: как действовать, если во время выступления президента на Национальной аллее будет взорвана бомба? Следует ли личной охране президента на глазах у всего мира уводить его с трибуны? По выражениям на лицах команды Буша я могла понять, что ни у кого не было однозначного ответа на этот вопрос. В течение двух часов мы обсуждали, как реагировать на сообщения о вероятной террористической угрозе во время инаугурации. Разведывательное сообщество было уверено в том, что сомалийские экстремисты, связанные с террористической группировкой «Аш-Шабаб», подразделением «Аль-каиды», предпримут попытку проникнуть через канадскую границу, чтобы организовать покушение на нового президента США.

Следует ли нам проводить церемонию в помещении? Или же вообще отменить ее? Нам, так или иначе, надо было принять какое-либо решение. Инаугурация должна была состояться, как и планировалось: мирная передача власти является весьма важным символом американской демократии. Однако это означало, что все должны были удвоить усилия для предотвращения террористического акта и обеспечения безопасности президента.

В конце концов инаугурация прошла без каких-либо инцидентов, и информация о сомалийской угрозе оказалась ложной тревогой. Тем не менее данный эпизод послужил еще одним напоминанием о том, что даже тогда, когда мы пытались перевернуть очередную страницу эпохи Буша, призрак терроризма, который в те годы выступил на первый план, требовал от нас постоянной бдительности.

Разведывательные данные рисовали весьма тревожную картину. Ввод в Афганистан в 2001 году войск под командованием США привел к свержению режима талибов в Кабуле и нанес удар по их союзникам из числа структур «Аль-каиды». Однако талибы перегруппировались и организовали нападения своих формирований на американские и афганские силы, действуя из приграничной зоны племен Пакистана, где не существует никаких законов. Лидеры «Аль-каиды», очевидно, также укрылись именно здесь. Этот приграничный регион стал местом размещения международного террористического синдиката. Пока террористические структуры могли находить здесь пристанище, нашим войскам в Афганистане приходилось продолжать тяжелую борьбу, а организация «Аль-каида» имела возможность планировать новые террористические акты международного масштаба. Вот почему я назначила Ричарда Холбрука специальным представителем США в Афганистане и Пакистане. Использование террористическими структурами указанной приграничной территории провоцировало рост нестабильности и в самом Пакистане. Пакистанские формирования движения «Талибан» вели вооруженную повстанческую деятельность против хрупкой демократической власти в Исламабаде. Если бы экстремисты взяли верх, это явилось бы катастрофой для региона и всего мира.

В сентябре 2009 года ФБР арестовало двадцатичетырехлетнего афганского иммигранта Наджибуллу Зази, который, по данным ФБР, проходил подготовку с боевиками «Аль-каиды» в Пакистане и планировал осуществить террористический акт в Нью-Йорке. Позже он признал себя виновным в участии в заговоре с целью использования оружия массового уничтожения, в заговоре с целью совершения убийства в иностранном государстве и в оказании материальной поддержки террористической организации. Это являлось очередной причиной для беспокойства о том, что происходило в Пакистане.

* * *

Я посмотрела в печальные глаза Асифа Али Зардари, президента Пакистана, а затем на старую фотографию, которую он протянул мне. Ей было уже четырнадцать лет, но воспоминания, которые она вызывала, были такими же яркими, как и в день, когда она была сделана в 1995 году. На фотографии была запечатлена его покойная жена Беназир Бхутто, проницательный и прекрасный бывший премьер-министр Пакистана. Она отлично смотрелась в ярко-красном костюме и белом платке, держа за руки двоих своих маленьких детей. Рядом с ней стояла моя дочь-подросток, Челси, на ее лице отражалось искреннее удивление и восхищение в связи с возможностью встретиться с этой прекрасной женщиной и познакомиться с ее страной. Я также присутствовала там, это была моя первая длительная поездка за рубеж в качестве первой леди, которую я совершила без Билла. Какой же молодой я была тогда! У меня была другая стрижка и другая роль, но я явно гордилась тем, что представляю свою страну в этом непростом регионе на другом конце света.

С 1995 года произошло множество событий. Пакистан пережил несколько переворотов, военную диктатуру, безжалостное повстанческое движение экстремистов, нарастание экономических трудностей. Самым болезненным моментом явилось убийство Беназир Бхутто во время ее предвыборной кампании, которую она организовала в 2007 году ради восстановления демократии в Пакистане. Теперь, осенью 2009 года, Зардари был первым гражданским президентом за последние десять лет, и он хотел возобновления дружеских отношений между нами и между нашими народами. Так же, как и я. Именно поэтому я приехала в Пакистан в качестве госсекретаря в то время, когда по всей стране продолжали нарастать антиамериканские настроения.

Мы с Зардари собирались организовать официальный обед с участием представителей элиты Пакистана. Однако вначале мы предались воспоминаниям. Еще в 1995 году Госдепартамент попросил меня совершить поездки в Индию и Пакистан, чтобы продемонстрировать, что этот стратегически важный и взрывоопасный регион был крайне важен для Соединенных Штатов, и содействовать усилиям по укреплению демократии, расширению свободного рынка и поддержке толерантности и прав человека, в том числе и прав женщин. Пакистан, который отделился от Индии в результате бурных событий 1947 года, в год моего рождения, был давним союзником Соединенных Штатов еще в период холодной войны, однако наши отношения редко отличались теплотой. За три недели до моего приезда в 1995 году экстремисты убили двух сотрудников генконсульства США в городе Карачи. Один из главных организаторов теракта во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке в 1993 году, Рамзи Юсеф, позже был арестован в Исламабаде и экстрадирован в США. С учетом этих обстоятельств моя личная охрана по понятным причинам была озабочена моим намерением покинуть безопасный правительственный комплекс и посетить школы, мечети и медицинские клиники. Однако Госдепартамент согласился со мной в том, что в такого рода непосредственном общении с простыми пакистанцами заключался большой смысл.

Я с нетерпением ждала встречи с Беназир Бхутто, которая была избрана на пост премьер-министра в 1988 году. Ее отец, Зульфикар Али Бхутто, занимал должность премьер-министра в 1970-х годах, пока не был смещен со своего поста и повешен в результате военного переворота. После многих лет, проведенных под домашним арестом, Беназир появилась на политической сцене в 1980-х годах в качестве руководителя его политической партии. Ее автобиография была весьма удачно названа «Дочь Востока»[45]. В ней рассказывается захватывающая история о том, как решительность, трудолюбие и ум прирожденного политика позволили ей войти во властные структуры в обществе, где множество женщин продолжало жить в строгой изоляции, которая называлась «пурда». Они никогда не показывались перед людьми вне своей семьи и если и покидали свои дома, то только полностью закрытые паранджой. Я узнала это из первых рук, когда нанесла визит Бегум Насрин Легари, жене президента Фарука Ахмадхана Легари, которая являлась сторонницей традиций.

Беназир была единственной знаменитостью, за которой я когда-либо наблюдала, стоя за канатом. Во время семейного отдыха в Лондоне летом 1987 года мы с Челси заметили большую толпу, собравшуюся у отеля «Ритц». Как нам сказали, в ближайшее время сюда ожидалось прибытие Беназир Бхутто. Заинтригованные, мы ждали в толпе появления ее кортежа. Она вышла из лимузина, вся в желтом шифоне с головы до пят, и скользнула в лобби. Она выглядела изящно и элегантно, была сосредоточена и хорошо владела собой.

Восемь лет спустя, в 1995 году, я была первой леди Соединенных Штатов, а она — премьер-министром Пакистана. Как оказалось, у нас с Беназир были общие друзья со времени ее учебы в Оксфорде и Гарварде. Они рассказали мне, что она была яркой личностью: улыбчивой, с сияющими глазами, хорошим чувством юмора и острым умом. Все это оказалось правдой. Она откровенно говорила со мной о политических и гендерных проблемах, с которыми сталкивалась. Рассказывала она и о том, насколько она была привержена принципам предоставления девушкам возможности обучения, той возможности, которая и тогда, и сейчас распространялась в основном на состоятельный высший класс. Беназир носила «шальвар камиз», национальную пакистанскую одежду, которая представляет собой длинную ниспадающую блузу-тунику и свободные брюки и является практичной и одновременно привлекательной. Свои волосы она укрывала красивыми платками. Мы с Челси так увлеклись этим стилем одежды, что использовали его на официальном обеде в Лахоре, который был дан в нашу честь. На мне был красный шелк, а Челси выбрала бирюзовый цвет. На обеде я сидела между Беназир и Зардари. Многое было написано и много сплетен ходило об их браке, но я была свидетелем их привязанности друг к другу и любви, и я своими глазами видела, как счастлива она была тем вечером от общения с ним.

Последующие годы были отмечены страданиями и разногласиями в этой стране. В 1999 году генерал Первез Мушарраф в результате военного переворота захватил власть, посадил Зардари в тюрьму, а Беназир вынудил эмигрировать. Мы с ней продолжали поддерживать отношения, и она искала моей помощи, чтобы добиться освобождения своего мужа. Его не судили по тем многочисленным обвинениям, которые были выдвинуты против него, и в 2004 году он наконец был выпущен. После событий 11 сентября 2001 года под сильным давлением со стороны администрации Буша Мушарраф присоединился к войне США в Афганистане. Тем не менее президент Пакистана должен был знать, что сотрудники национальных разведывательных служб и служб безопасности поддерживали связи с талибами и другими экстремистами в Афганистане и Пакистане еще со времен борьбы против Советского Союза в 1980-х годах. Как я часто говорила своим пакистанским коллегам, это было крайне рискованно — все равно что держать ядовитых змей в своем дворе и рассчитывать на то, что они будут кусать только ваших соседей. Конечно же, нестабильность усилилась, масштабы насилия и экстремизма выросли, экономика рушилась. Мои пакистанские друзья, которых я встречала в 1990-х годах, говорили мне: «Вы не можете себе даже представить, что сейчас происходит. Все изменилось. Мы опасаемся посещать некоторые самые красивые уголки нашей страны».

В декабре 2007 года, после возвращения из восьмилетней ссылки, Беназир Бхутто была убита на предвыборном митинге в Равалпинди, недалеко от штаб-квартиры пакистанской армии. После ее убийства Мушарраф под давлением общественности был вынужден уйти в отставку, а Зардари на фоне общенародного горя занял должность президента страны. Однако его гражданскому правительству приходилось прилагать максимум усилий, чтобы предотвращать обострение внутриполитической обстановки и решать экономические проблемы. Пакистанские талибы начали расширять свое присутствие, контролируя уже не только удаленные приграничные районы, но и более густонаселенную долину Сват всего в ста милях от Исламабада. Сотни тысяч людей покинули свои дома, когда пакистанские вооруженные силы приступили к операции по вытеснению экстремистов из этой части страны. Достигнутое в феврале 2009 года соглашение о прекращении огня между правительством президента Зардари и талибами было нарушено уже через несколько месяцев.

Поскольку проблемы в стране обострялись, многие пакистанцы под воздействием неугомонных средств массовой информации стали жертвами безумных теорий заговора и направили свой гнев против Соединенных Штатов. Они обвиняли нас в разжигании талибской проблемы, в использовании Пакистана в своих собственных стратегических целях, в демонстративной поддержке их традиционного соперника, Индии. И это были еще самые обоснованные и вразумительные обвинения. Согласно некоторым опросам общественного мнения, одобрение действий США упало ниже 10 процентов, хотя в течение многих лет мы оказывали Пакистану помощь на миллиарды долларов. Решение конгресса США о новой, весьма объемной комплексной помощи Пакистану стало предметом резкой критики с пакистанской стороны, поскольку, по ее мнению, сопровождалось излишним количеством выдвинутых условий и оговорок. Это было весьма прискорбно. Негативный настрой общественного мнения затруднял для правительства Пакистана возможность сотрудничать с нами в проведении контртеррористических операций и содействовал усилиям экстремистов по поиску убежища и вербовке своих сторонников. Однако Зардари оказался более искусным политиком, чем ожидалось. Он достиг с военными временного соглашения, и его первое в истории Пакистана демократически избранное правительство полностью проработало свой срок.

Осенью 2009 года я решила побывать в Пакистане и организовать борьбу с антиамериканскими настроениями. Я дала указание своим сотрудникам спланировать интенсивные посещения муниципалитетов, круглых столов с участием средств массовой информации и ряда других мероприятий с участием общественности. Они предупредили меня:

— Вас превратят в мальчика для битья.

Я улыбнулась и сказала:

— Я отвечу ударом на удар.

В своей жизни в течение многих лет я уже сталкивалась с враждебностью общественного мнения и поняла, что от этого нельзя отмахнуться или же попытаться скрыть эти факты счастливой улыбкой. Между разными народами и нациями всегда будут существовать те или иные реальные разногласия, и этому не следует удивляться. Поэтому имеет смысл непосредственно общаться с людьми, выслушивать их, с уважением друг к другу обмениваться мнениями. Возможно, это и не изменит чью-либо точку зрения, однако это единственный способ продвигаться в сторону конструктивного диалога. В нашем современном «гиперподключенном» мире способность общаться с простыми людьми, с представителями общественности, а также с правительствами должна быть частью нашей стратегии национальной безопасности.

Годы, проведенные мной в политике, подготовили меня к этому этапу моей жизни. Меня часто спрашивают, как я воспринимаю критику в свой адрес. У меня есть три ответа. Во-первых, если вы хотите заниматься политикой, то следует помнить совет Франклина Рузвельта насчет толстой, как у носорога, кожи[46]. Во-вторых, надо научиться относиться к критике всерьез, но не воспринимать ее как личную обиду. Ваши критики могут на самом деле дать вам такие уроки, каких не могут (или же не хотят) дать вам ваши друзья. Я стараюсь всякий раз разобраться в мотивации критики, уяснить, является ли она пристрастной, имеет ли она идеологическую, коммерческую или женоненавистническую основу, затем проанализировать ее, чтобы понять, что мне можно из нее извлечь, и отбросить все остальное. В-третьих, в политике к женщинам постоянно применяются двойные стандарты (в отношении одежды, телосложения и, конечно же, прически) — это не должно расстраивать вас. Вы должны улыбаться и продолжать идти вперед. Безусловно, эти рекомендации являются результатом многолетних проб и многочисленных ошибок, однако они помогали мне как в ходе зарубежных поездок, так и у себя дома.

Чтобы получить содействие в изложении истории Америки и в реагировании на критику в наш адрес, я обратилась к одному из самых толковых руководителей средств массовой информации страны, Джудит Макхейл, с предложением занять должность заместителя госсекретаря США по вопросам публичной дипломатии и связям с общественностью. Она помогла основать и была директором телеканалов «MTV» и «Дискавэри», являлась дочерью карьерного сотрудника дипломатической службы. В этом качестве она помогала нам разъяснять политику США скептически настроенному миру, бороться с экстремистской пропагандой и вербовкой террористическими структурами в свои ряды новых сторонников, а также интегрировать нашу глобальную коммуникационную стратегию в нашу концепцию «мягкой силы». Она была также моим представителем в совете управляющих вещанием при правительстве США, который курирует радиостанцию «Голос Америки» и другие финансируемые США средства массовой информации по всему миру. Во время холодной войны это было важной частью нашей пропагандистской деятельности, давая возможность тем, кто оказался по ту сторону «железного занавеса», преодолевать цензуру новостей и информации. Однако мы отставали от динамично меняющейся ситуации в области технологии и рынка. Мы с Джудит согласились с тем, что нам необходимо серьезно перестроиться и обновить свои возможности. И все же убедить конгресс и Белый дом сделать это приоритетным направлением деятельности оказалось чрезвычайно тяжелой работой.

* * *

Я видела свою задачу в том, чтобы понуждать Пакистан уделять больше внимания борьбе с терроризмом и расширять сотрудничество в этой сфере, а также оказывать содействие его правительству в укреплении демократии и осуществлении экономических и социальных реформ, которые были бы способны предложить пакистанцам реальную альтернативу радикализму. Мне приходилось оказывать давление на пакистанскую сторону и критиковать ее, стараясь при этом не отказываться от помощи Пакистану в борьбе с терроризмом, борьбе, которая имела решающее значение для будущего обеих наших стран.

Вскоре после того, как я в конце октября 2009 года прибыла в Исламабад, в Пешаваре, городе всего в девяноста милях к северо-западу от пакистанской столицы, на оживленном рынке был подорван начиненный взрывчаткой автомобиль. Погибло более ста человек, многие из них — женщины и дети. Местные экстремисты требовали введения запрета для женщин на посещение рынка, и этот взрыв, похоже, был предназначен для того, чтобы наказать тех, кто не был запуган угрозами экстремистов. Пакистанское телевидение демонстрировало всей стране виды обожженных тел и дымящихся руин. Было ли случайным время проведения этого теракта, или же экстремисты хотели тем самым донести до всех свою идею? В любом случае ставки моей только что начатой деликатной поездки только повысились.

Первой остановкой на моем пути была встреча с министром иностранных дел Пакистана Шахом Махмудом Куреши, для этого потребовалось буквально несколько минут проехать от посольства США через ухоженный, содержащийся в идеальном порядке дипломатический квартал Исламабада. Столица Пакистана представляет собой спланированный город с широкими проспектами в окружении низких зеленых гор, построенный в 1960-х годах для того, чтобы переместить правительство из торгового центра в Карачи ближе к штаб-квартире вооруженных сил в Равалпинди. Даже тогда, когда у власти номинально находится гражданское правительство, влияние армии сохраняется. Один из журналистов, сопровождавших нас в поездке, спросил меня в самолете, убеждена ли я в том, что пакистанские военные и сотрудники разведывательных служб прервали все связи с террористами? Нет, ответила я, не убеждена.

В течение многих лет большинство пакистанцев считало, что беспорядки на северо-западной границе их страны происходили где-то там, далеко. Этот район никогда не находился под полным контролем национального правительства, и они гораздо больше были озабочены практическими и неотложными проблемами нехватки электроэнергии и безработицы. Но теперь, когда нестабильная ситуация распространилась и на другие районы страны, отношение к этому стало меняться.

На пресс-конференции по итогам нашей встречи Куреши выразил крайнюю обеспокоенность в связи с терактом и обратился к экстремистам со следующими словами:

— Мы не собираемся сдаваться. Мы будем сражаться с вами. Вы думаете, что, нападая на невинных людей и лишая их жизни, вы поколеблете нашу решимость? Нет, вы не сможете этого добиться.

Я присоединилась к нему, самым решительным образом осудив террористическую акцию, и заявила:

— Хочу, чтобы вы знали: Пакистан не одинок в своей борьбе с терроризмом.

Я также объявила о крупном новом проекте, направленном на то, чтобы оказать Пакистану содействие в преодолении хронического дефицита электроэнергии, который препятствовал развитию национальной экономики.

Вечером того же дня я встретилась с группой пакистанских тележурналистов, чтобы продолжить дискуссию. С первой же минуты их вопросы отличались настороженностью и враждебностью. Как и многие другие, с которыми я встречалась на этой неделе, они пеняли мне на те условия и оговорки, которыми сопровождалось решение конгресса США при утверждении предоставления Пакистану нового крупного пакета помощи. Можно было бы ожидать (особенно с учетом весьма значительного объема этой помощи, предоставленной в период наших собственных экономических трудностей) выражения благодарности и удовлетворения. Вместо этого я услышала лишь слова гнева и подозрения в связи с тем фактом, что финансовые средства выделялись с учетом «особых требований и ограничений».

Принятый конгрессом США закон, по существу, утроил объем нашей обычной помощи пакистанской стороне, и тем не менее многие пакистанцы возражали против содержащегося в нем требования увязать оказание военной помощи с усилиями страны по борьбе с талибами. Казалось, это было вполне обоснованное требование, однако пакистанские военные негативно отреагировали на указание, что можно делать с нашими деньгами, а чего нельзя. По мнению многих пакистанцев, это требование ущемляло их суверенитет и задевало их гордость. Я была удивлена той степенью язвительности и непонимания, которыми сопровождалось обсуждение этого вопроса, а также тем, как много людей, оказывается, скрупулезно исследовало каждое слово принятого закона, чтобы выискать основания для возможных обид. Немногие из американцев когда-либо так скрупулезно изучали наши собственные законы.

— Я думаю, что ваша деятельность по формированию общественного мнения и использование очарования в наступательных целях прекрасны и разъяснение своей позиции также выше всяких похвал, — сказал один из журналистов. — Но мы считаем, что принятый закон содержит своего рода скрытые пункты.

Я старалась оставаться терпеливой и спокойной. Выделенные средства были направлены исключительно на помощь простым людям, не более того.

— Мне очень жаль, если вы так считаете, потому что истинная цель была совсем другой, — ответила я. — Позвольте мне быть предельно откровенной: вас не принуждают брать эти деньги. Вас не принуждают принимать какую-либо помощь от нас.

Очевидно, наш подход к оказанию помощи в целях развития страны в Пакистане не работал. Либо недоброжелательность в наших отношениях отразилась на восприятии предоставления нами помощи, либо эта помощь не выделялась и не осуществлялась таким образом, который позволил бы произвести положительное впечатление на пакистанский народ, либо и то и другое одновременно.

Когда я стала госсекретарем, Соединенные Штаты финансировали свыше ста проектов в Пакистане, большинство из них были относительно невелики по масштабам и имели целевой характер. Некоторые из них курировались непосредственно Агентством международного развития США, но реализация большинства была передана различным некоммерческим подрядчикам, а также некоммерческим организациям, в том числе частным организациям, основанным на вере благотворительным организациям и научно-исследовательским институтам. Подрядчикам оплачивали их работу вне зависимости от того, приводила ли их деятельность к достоверным результатам и способствовала ли она интересам нашей страны и ее ценностям. В целом существовало такое множество финансируемых США проектов, что наше посольство не могло даже определить их общее количество. Поэтому не было ничего неудивительного, когда пакистанцы говорили мне, что они не видели результатов наших усилий.

И до моей поездки, и после нее мы с Ричардом Холбруком работали над определением стратегии для решения этих проблем. Мы согласились с тем, что все усилия было необходимо упорядочить. Агентству международного развития США следовало объединить все программы в зарегистрированные проекты, обеспечить их поддержку с пакистанской стороны и определить их поддающуюся измерению результативность для обеих наших стран. Поскольку мы расходовали в Пакистане в десять раз больше финансовых средств, чем все остальные страны вместе взятые, данная цель казалась легкодостижимой.

На мой взгляд, все двигалось не слишком быстро, однако в апреле 2012 года Агентство международного развития США уже объявило о разработке целенаправленного стратегического плана для Пакистана, который был направлен на сокращение числа программ (со ста сорока в 2009 году до тридцати пяти к сентябрю 2012 года) и уделял при этом особое внимание энергетике, экономическому росту и стабилизации экономики, здравоохранению и образованию. Это был, по крайней мере, шаг в правильном направлении.

На протяжении моего визита в октябре 2009 года пакистанцы постоянно обращали внимание на те людские и финансовые потери, которые они несли в борьбе с терроризмом, при этом многие из них расценивали эту борьбу как войну, которая была несправедливо навязана им Соединенными Штатами. Был ли смысл в жертвах — в тридцати тысяч их граждан и военнослужащих? Разве не могли они просто заключить с экстремистами сепаратное соглашение и жить в мире? «У вас лишь один раз случилось 11 сентября 2001 года, а у нас в Пакистане каждый день — это 11 сентября 2001 года», — сказала мне одна женщина в Лахоре. Мне стали понятны их чувства, и везде, где я была, я воздавала должное жертвам, которые были принесены пакистанским народом. Я также пыталась объяснить, почему эта борьба так же важна для будущего Пакистана, как и для нашего собственного будущего, особенно теперь, когда экстремисты расширяли свою деятельность за пределами приграничной зоны.

— Я не знаю ни одной страны, которая могла бы стоять в стороне и спокойно наблюдать за тем, как террористы запугивают людей и захватывают значительную часть ее территории, — сказала я в беседе со студентами.

Я попросила их представить, как бы отреагировали Соединенные Штаты, если бы террористы пересекли границу со стороны Канады и установили контроль над штатом Монтана. Смирились ли мы с этим, приняв во внимание, что Монтана — это отдаленная и малонаселенная территория? Конечно же нет. Мы бы никогда не допустили такого развития событий на любой части нашей страны, и такую же позицию должен занимать и Пакистан.

Мне также задавали много вопросов о беспилотниках. Их использование быстро стало одним из наиболее эффективных и противоречивых элементов стратегии администрации Обамы в отношении «Аль-каиды» и аналогичных террористических структур, укрывавшихся в труднодоступных районах. Президент Обама в последующем рассекретил многие детали этой программы и объяснил свою политику в данном вопросе, однако в 2009 году при возникновении этой темы я могла отвечать лишь одной фразой: «Без комментариев». Тем не менее было широко известно, что десятки террористов из числа руководителей были ликвидированы в результате применения беспилотных летательных аппаратов, а позже нам стало известно, что бен Ладен лично проявлял обеспокоенность из-за тяжелых потерь, которые несли террористы в этой связи.

Мы активно обсуждали в администрации правовые, этические и стратегические последствия нанесения ударов беспилотниками и настойчиво работали над тем, чтобы установить четкие правила их применения, порядок контроля за соблюдением этих правил и принципы подотчетности их использования. Когда конгресс США после событий 11 сентября 2001 года санкционировал применение военной силы против «Аль-каиды», им была предусмотрена национальная законодательная база для контртеррористических операций. Кроме того, мы руководствовались международно-правовыми нормами в рамках законов о ведении войны и принципов самообороны. Администрация ввела практику информировать соответствующие комитеты конгресса обо всех ударах, которые наносились беспилотными летательными аппаратами за пределами Ирака и Афганистана. При этом приоритетным вариантом оставался тот, который предусматривал задержание, допрос и судебное преследование террористов в тех случаях, когда это было возможно. Однако, когда не было возможности захватить отдельных террористов из числа тех, которые представляли реальную угрозу для американских граждан, применение беспилотных летательных аппаратов представляло собой важную альтернативу.

Я согласилась с президентом, когда он сказал, что «эта новая технология вызывает существенные вопросы: о целях для нанесения ударов, мотивах этих ударов, о возможных жертвах среди гражданского населения, риске появления новых противников США в результате нанесения таких ударов, об их соответствии законодательству США и международному праву, об их подотчетности, а также о нравственной стороне этого вопроса в целом». Я затратила много времени и сил, обсуждая весь комплекс этих вопросов с Гарольдом Кохом, юрисконсультом Госдепартамента, бывшим деканом юридического факультета Йельского университета и известным экспертом по международному праву. Гарольд утверждал, что (как и в случае с любым другим оружием нового типа) мы должны определиться со степенью информированности общественности о процессах и стандартах, регулирующих использование беспилотников, с соответствием их применения национальному и международному праву и с необходимостью их использования в интересах национальной безопасности США. Нашей сильной стороной является то, что Америка — это правовая страна, и Верховный суд четко определил, что борьба с терроризмом не может происходить в «черной дыре неправового поля».

Каждое конкретное решение о нанесении удара с использованием беспилотного летательного аппарата подвергалось строгой проверке с правовой и политической точки зрения. Были случаи, когда я поддерживала решение о каком-либо ударе, потому что полагала, что это было важно для национальной безопасности Соединенных Штатов и отвечало критериям, которые определил президент. Однако в ряде случаев я возражала. Мы много спорили с моим хорошим другом Леоном Панеттой, директором Центрального разведывательного управления, по поводу одного из предлагаемых ударов. Однако в любом случае я считала, что было важно, чтобы эти удары являлись частью более крупной антитеррористической стратегии «умной силы», которая включала дипломатические шаги, применение законодательства, использование санкций и другие инструменты.

Администрация делала все возможное, чтобы добиться практически полной уверенности в том, что в результате применения беспилотников не погибнут и не пострадают гражданские лица. Несмотря на эти усилия, информация о жертвах среди гражданского населения (зачастую, однако, не во всех случаях не соответствовавшая действительности) провоцировала гнев в отношении США и усиление антиамериканских настроений. В связи с тем что данная программа осталась закрытой, я не могла ни подтвердить, ни опровергнуть достоверность этой информации. Я также не могла свободно выразить соболезнование со стороны США в связи с какой-либо невинной жертвой, или разъяснить, что наши действия были менее всего направлены на то, чтобы причинить вред гражданским лицам (особенно по сравнению с традиционным вооружением, например ракетами или авиационными бомбами), или же растолковать, что в противном случае террористы остались бы не наказаны.

Мне также весьма часто задавали в Пакистане вопрос о том, как после такой длительной поддержки Мушаррафа можно было вести речь о серьезности намерений США содействовать развитию страны и демократических процессов в ней. Один тележурналист назвал наше поведение «выкатыванием красной ковровой дорожки перед диктатором». Мы с ним совершили небольшой экскурс в историю и поговорили о Джордже Буше, Мушаррафе и о том, кто и за что нес ответственность. В конце концов я сказала:

— Вот посмотрите: мы можем либо спорить о прошлом (что всегда интересно делать, но изменить мы уже не можем ничего), либо решать, как мы собираемся создавать другое, лучшее будущее. И я голосую за то, чтобы мы создавали другое будущее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.