6. «Едва история совершается, она начинает искажаться» (Оноре де Бальзак).

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Как я уже отмечал, сам президент Кеннеди считал мои встречи со Скали важными. После гибели президента многие из его команды опубликовали мемуары о работе в Белом доме. Немало места в них они уделили Карибскому кризису. Роберт Кеннеди, М. Банди, А. Шлезнигер, П. Сэлинжер и другие в своих воспоминаниях описали мои встречи с Джоном Скали в кульминационный день кризиса 26 октября 1962 г. Отмечали, что после этих встреч кризис был быстро разрешен. О Карибском кризисе написаны многие десятки книг и исследований во многих странах. Среди них выделяется книга «На грани войны» видного ученого Джеймса Блайта, имевшего доступ ко многим правительственным документам, в том числе к личным архивам президента Кеннеди и его брата Роберта. Джеймс Блайт также отметил важное значение встречи Фомина-Скали для разрешения Карибского кризиса. А подаренной мне книге Джеймс Блайт написал следующих автограф:

21 января 1989 г.

Александру Фомину — с моими наилучшими пожеланиями. Человеку, с которым я всегда хотел встретиться — личностью, сыгравшей важную роль в величайшем событии нашего времени. Я надеюсь, мы опять встретимся в Москве и у нас будет продолжительный разговор о Карибском кризисе.

Дж. Блайт.

Возвращаясь к событиям, связанным с Карибским кризисом, я часто задавал себе три вопроса и сам же отвечал на них.

Вопрос первый. Почему посол Добрынин не подписал 26 октября 1962 г. телеграмму, содержащую переданные президентом США через Джона Скали условия решения Карибского кризиса?

Мотивировка посла — он, мол, не мог это сделать, потому что МИД не давал полномочий посольству вести такие переговоры — просто несерьезная отговорка. Неужели сотрудники посольства должны лишь формально выполнять указания своего министерства и воздерживаться от инициативы, особенно в кризисные ситуации, когда технические средства, обеспечивающие связь посольства с Москвой, не поспевают за быстро меняющимися событиями?

Я думаю, что если бы Скали передал условия урегулирования конфликта кому-либо из МИДовских сотрудников, то Добрынин немедленно передал депешу по назначению за своей подписью. Мою же телеграмму он не подписал, так как это означало бы, что посольство стояло в стороне от улаживания Карибского кризиса. Кроме того, не исключено, что посол полагал: я не решусь посылать такую важную телеграмму в Центр, и тогда Белый дом будет вынужден обратиться со своими предложениями к нему.

В данном случае Добрынина подвел чересчур шаблонный, узковедомственный подход к жизненно важному вопросу.

Вопрос второй. Почему Белый Дом не передал, в рамках принятой практики, условия разрешения Карибского кризиса через посла?

Полагаю, что президент Кеннеди не хотел этого делать, так как в то время он неприязненно относился к Добрынину и Громыко. Дело в том, что накануне кризисной ситуации советский министр иностранных дел заверял хозяина Белого дома, Что СССР поставляет на Кубу только мирную технику, не представляющую никакой угрозы безопасности США. И что вообще Советский Союз не будет предпринимать никаких внешнеполитических шагов, которые бы осложнили советско-американские отношения накануне промежуточных выборов в Соединенных Штатах. Советский посол, естественно, вторил своему министру. После того как в Белом Доме получили документальные данные о советских ракетах на Кубе, заявление Громыко и Добрынина были расценены как преднамеренная ложь.

Об этом много писала американская пресса. Во время дискуссии за «круглым столом» в январе 1989 г. в Москве М. Банди и Т. Соренсен открыто обвинили Громыко и Добрынина в том, что они поставляли президенту Кеннеди ложные сведения.

Факт неприязненного отношения президента Дж. Кеннеди к советскому послу подтверждал сам Добрынин. В статье о Карибском кризисе, опубликованной в ноябрьском номере журнала «Международная жизнь» за 1962 год он пишет: «…сразу после Кубинского кризиса в Белом доме даже обсуждался вопрос о том, не настаивать ли перед Москвой о моем отзыве с поста посла в Вашингтоне как «сознательно вводившего в заблуждение правительство США».

Вопрос третий. Почему помощники президента Кеннеди — П. Сэллинджер, А. Шлезингер и другие в своих книгах скрывают, что предложение о мирном улаживании ракетно-ядерного конфликта исходило от президента Кеннеди? Почему они пишут, что впервые они, эти предложения, якобы были получены от советника посольства СССР Фомина?

Даже в тексте на мемориальной табличке в ресторане «Оксидентал» в Вашингтоне можно прочитать следующее: «В напряженный период кубинского кризиса (октябрь 1962 г.) таинственный русский мистер «X» передал предложение о выводе ракет с Кубы корреспонденту телекомпании Эй-Би-Си Джону Скали. Эта встреча послужила устранению угрозы возможной ядерной войны».

О существовании этой таблички я слышал давно. Но впервые точный текст мне передал академик А. А. Фурсенко во время заседания «круглого стола» по Карибскому кризису в Москве 28 января 1989 г. В тот же день я спросил присутствовавшего на дискуссии Скали, почему на табличке выгравирован столь недостоверный текст? Скали ответил, что не знает, кто увековечил нашу встречу и что предварительно текст ему не показывали.

В 1990 году я отправил письмо Джону Скали, в котором по просьбе кинорежиссера Андрея Стапрана высказал идею, что неплохо было бы создать совместный советско-американский документальный фильм к тридцатой годовщине Карибского кризиса. В этом письмо я также высказал пожелание переписать текст на табличке. Однако в своем ответном письмо Скали ни словом не обмолвился об этом.

В первой половине сентября 1992 г. я был в Вашингтоне со Стапраном. Он снимал там часть кадров к своему фильму. Кинорежиссер хотел воспроизвести мои встречи со Скали 26 октября 1962 г. в ресторане «Оксидентал» и в кафе отеля «Статлер».

Скали, сославшись на запрет телевизионной компании Эй-Би-Си, отказался сниматься вместе со мной.

А. Стапран снимал меня в ресторане за столом, над которым висит мемориальная табличка. Я был один. Стул, на котором должен был сидеть Скали, пустовал. Я спросил управляющую заведением Джоун Данофф, кто предложил установить табличку и кто составил текст для нее. Она ответила:

— Уверена, все интересующие вас сведения о ней вы можете получить у Джона Скали, так как без его участия табличку не могли установить.

Мне кажется, что эта табличка исчезнет из ресторана так же загадочно, как она и появилась там.

Д. Скали и А. Фомин занимали невысокое служебное положение, и, конечно, не могли взять на себя столь серьезную ответственность за предотвращение надвигавшегося военного конфликта[19]. Лишь два человека, располагая необходимой властью, могли принять кардинальное решение о прекращении ракетно-ядерного кризиса — это президент США Джон Кеннеди и председатель Совета Министров СССР Никита Сергеевич Хрущев.

Вполне возможно, толчком для принятия судьбоносного решения могла послужить моя первая встреча с Д. Скали 26 октября в ресторане «Оксидентал», где мы «проиграли» вариант развития событий, согласно которому за вторжением войск США на Кубу могла последовать оккупация армиями СССР и ГДР Западного Берлина. И все-таки первым сформулировал разумный компромисс Джон Кеннеди. И это понятно. Ведь содержание нашей беседы, как точно установлено, было немедленно доведено до президента Кеннеди. Хрущеву же сообщение не направлялось, и, естественно, он не мог на него отреагировать.

Допустим невероятное: Хрущев, якобы, по своей инициативе составил точно такие же условия мирного урегулирования Карибского кризиса. Но тогда он, несомненно, направил бы их президенту США через посла Добрынина, между тем никакого послания Кеннеди от Хрущева до позднего вечера 26 октября не поступало.

Остается только один человек — хозяин Белого Дома, кто, ознакомившись с содержанием первой беседы Джона Скали с Фоминым, мог немедленно прореагировать на нее. Что он и сделал. Президент быстро сформулировал условия разрешения Кубинского кризиса и поручил Скали срочно встретиться со мной еще раз и от имени «высочайшей власти США» передать их руководству Советского Союза. Что Скали и исполнил на второй встрече со мной в кафе отеля «Статлер».

Здесь я хочу еще раз подчеркнуть, что в те тревожные дни, по моему глубокому убеждению, президент Кеннеди не хотел допустить американской агрессии против Кубы. Об этом можно судить по его выступлению на заседании исполнительного комитета 27 октября, когда он предложил компромиссное решение конфликта, попутно тогда же обсуждалось выдвинутое Советским Союзом дополнительное требование о выводе американских ракет из Турции. Кеннеди сказал, что если он не примет предложение Хрущева о взаимном выводе ракет (с Кубы и из Турции. — прим, авт.) тогда, «может быть, мы должны будем вторгнуться на Кубу или нанести по ней массированный удар, что приведет к потере Берлина. Вот что беспокоит меня». Так что президент Кеннеди опасался потери Западного Берлина, что привело бы к усилению стратегического положения СССР и к непредсказуемому ходу событий в Европе, да и во всем мире.

Так почему же ближайшие соратники Кеннеди деятели в своих воспоминаниях пишут, что компромиссное предложение первоначально исходило от советской стороны?

До промежуточных выборов в Конгресс тогда оставалось 10 дней. В этих условиях президент Кеннеди, очевидно, посчитал невозможным открыто, публично, в прессе выступить с компромиссным предложением. Он опасался, что военно-промышленный комплекс и антисоветски и антикубински настроенные массы избирателей обвинили бы его в трусости, в том, что он боится Хрущева и идет на уступки Советскому Союзу. В результате демократическая партия могла потерять места в Сенате и палате представителей. В силу этих обстоятельств команда президента старалась затушевать, а еще лучше, замолчать тот факт, что компромиссное предложение исходило именно от хозяина Белого Дома.

Ну а сейчас, более 35 лет спустя, было бы просто нечестно скрывать правду о мудром и смелом шаге, предпринятом Джоном Кеннеди во время драматических событий октября 1962 г.