4. Добрынин не подписывает телеграмму. «Черная суббота»

Однако одно дело обещать, а другое сделать. Быстро у меня не получилось. Я составил подробную телеграмму о двух встречах со Скали и передал послу для отправки в Москву за его подписью. Добрынин минимум три часа изучал проект телеграммы, а потом вызвал меня. Войдя в комнату для переговоров, я увидел сидящих по одну сторону стола советников А. М. Корниенко, А. И. Зинчука, И. К. Колосовского. Корниенко сквозь очки сосредоточенно и серьезно смотрел на меня. Двое других отвели свои взгляды в сторону. Все они молчали. Сидевший ко мне спиной посол встал и подойдя близко ко мне спокойно, извиняющимся тоном сказал: «Я не могу послать такую телеграмму, так как МИД не уполномочивал посольство вести такие переговоры».

Удивившись нерешительности посла, я подписал телеграмму сам и передал шифровальщику для отправки по каналу резидентуры своему шефу, начальнику разведки КГБ генерал-лейтенанту А. М. Сахаровскому.

В это же время крайнего напряжения достигла обстановка в кубинском правительстве. Наш посол в Гаване А. И. Алексеев рассказал, что вечером 26 октября Фидель Кастро пришел в посольство. По предложению Кастро они уединились в бомбоубежище. Кубинский лидер очень нервничал. Он считал, что американцы могут начать бомбардировку военных объектов Кубы. Алексеев и Кастро составили и послали телеграмму Хрущеву. В ней выражалось опасение, что в США в ближайшие часы подвергнут огневому налету ракетные установки.

Утром следующего дня я с большим волнением ждал ответа из Москвы. Решалось: война или мир. Время шло, но Добрынину из Москвы ничего не поступало. Зато мне пришла в 9. 30 утра депеша из Центра: Сахаровский подтвердил, что получил мое сообщение и попросил повторить его по МИДовскому каналу за подписью посла. Я немедленно ответил, что пытался это сделать еще вчера, но Добрынин отказался подписать телеграмму.

Еще накануне утром в пятницу, 26 октября, Кеннеди дал указание государственному секретарю Раску создать временное правительство из числа антикастровских эмигрантов и приступить к разработке срочных мер по установлению гражданской власти на Кубе после высадки американских войск и оккупации страны.

Однако вернемся к субботе. Утром в разгар заседания исполкома в Белом доме президенту доставили сообщение, что над Кубой сбит самолет У-2, а пилот, майор Р. Андерсен погиб. Реакция членов исполкома была почти единодушной: завтра утром американская авиация должна разбомбить все ракетные установки на Кубе. Но президент не давал согласия, медлил… Возможно, он ждал ответа Хрущева на его предложение, переданное через Скали. А ответа из Москвы все не было.

Обстановка на заседаниях исполкома достигла крайнего напряжения. От споров все устали и находились в подавленном состоянии. Впоследствии Р. Кеннеди в книге «13 дней» писал: «И росло ощущение, что вокруг всех нас, вокруг американцев, вокруг всего человечество стягивается петля, из которой высвободиться становится все труднее».

Как я узнал позднее, в такой же тревожной атмосфере с 22 октября работало советское руководство. Все члены Политбюро находились на казарменном положении — безвыездно жили в Кремле.

Вечером 26 октября от Хрущева в адрес Кеннеди поступили два послания. Первое — примирительное, второе — более жесткое. Ответ, подготовленный госдепартаментом на следующих день после полудня президенту не понравился. Он поручил Р. Кеннеди с своему специальному помощнику Т. Соренсену быстро составить другой текст. Через сорок пять минут проект был готов. Ссылаясь на первой послание Хрущева, американская сторона подтверждала, что также желает урегулировать кризис мирным путем. Далее повторялись условия соглашения, которые накануне направил президент Кеннеди через Скали. Кеннеди подписал ответ, который открытым текстом был передан Хрущеву.

В субботу в полдень Скали вновь вызвал меня на встречу. Он довольно резко стал обвинять меня в обмане и коварстве. Утверждал, что я с ним намеренно затягиваю переговоры, якобы для того, чтобы закончить монтаж ракетных установок и собрать новые самолеты «ИЛ-28» на Кубе. Не раз повторял, что своим поведением я-де поставил его в глупое положение перед руководством США.

Как мог, я старался успокоить Скали. Несколько раз объяснял ему, что каналы связи на Москву перегружены, что Хрущев завален срочной информацией из многих стран мира, что я его не обманываю и что посольство ожидает ответа в ближайшие часы. Мне показалось, что удалось охладить Скали и убедить его в искренности моих действий.

Оба мы были расстроены. Скали направился прямо во Белый дом и рассказал Кеннеди и исполкому о содержании нашей беседы.

Некоторые историки утверждают, что в субботу, 27 октября, Р. Кеннеди встречался с Добрыниным. Одни источники утверждают, что их встреча состоялась в советском посольстве, а другие — в кабинете министра юстиции. В действительности же они встречались дважды в этот день. Я был свидетелем их первой встречи в посольстве. По вызову Добрынина около 14. 00 часов я пришел в зал на втором этаже, где он сидел вместе с Р. Кеннеди на диване и о чем-то беседовал. Я приблизился к ним. Посол обратился ко мне за какой-то справкой. Его речь была сбивчивой. Я сразу понял, что меня вызвали не к послу, а к его собеседнику. Р. Кеннеди сидел наклонившись и исподлобья пристально глядел на меня изучающим взглядом. Он пришел в посольство, видимо, для того, чтобы лично посмотреть на советника Фомина и удостовериться, передал ли тот послу известное предложение президента.

Вторая встреча между ними состоялась в тот же день вечером. До четверти восьмого ответа от Хрущева не поступало. Президент поручил брату вновь поговорить с Добрыниным. Встреча состоялась в кабинете Р. Кеннеди. Министр юстиции заявил послу:

— Мы должны получить заверение, что не позже завтрашнего дня ракетные базы будут ликвидированы… Москва должна понять, что если она эти базы не демонтирует, то мы их снесем.

Со своей стороны, Добрынин, действуя в соответствии с последним письмом Хрущева, направленным Кеннеди, настаивал, чтобы США согласились в обмен на вывоз советских ракет с Кубы убрать американские ракеты «Юпитер» из Турции[18]. Эти доводы, построенные на принципе равной безопасности, были весьма убедительны. Роберт Кеннеди, после консультации по телефону с Белым домом, заявил, что президент Кеннеди согласен с этим при условии: во-первых, «Юпитеры» будут убраны через три-пять месяцев, после вывода советских ракет с Кубы и, во-вторых, эта договоренность будет храниться в строгой тайне. И это условие не включат в официальный текст соглашения о ликвидации Карибского кризиса. Роберт Кеннеди объяснил это сложной обстановкой в США и необходимостью проведения соответствующих переговоров с Турцией и другими государствами — членами НАТО.

Поздно вечером министр юстиции встретился еще с советником нашего посольства Г. Большаковым, через которого главы СССР и США иногда обменивались конфиденциальными письмами. В беседе Р. Кеннеди повторил Большакову то, что уже сказал Добрынину. При этом подчеркнул, что если в ближайшие сутки не поступит положительного ответа из Москвы, президент не сможет удержать военных от вторжения на Кубу.

Тот факт, что эмиссары Белого Дома 27 октября настойчиво, целых четыре (!) раза добивались от советского посольства срочного ответа Кремля на предложение президента, свидетельствует о стремлении Джона Кеннеди избегать военного конфликта, решить возникший кризис мирным путем и тем самым избежать гибели тысяч и тысяч людей — американских, советских и кубинских граждан.