5. Роковая ошибка

В сентябре 1944 г. на одной из встреч Розенберг сообщил мне, что младший брат его жены — Дэвид Грингласс, находившийся на службе в армии, в то время работал в штате Нью-Мексико на каком-то очень секретном объекте, где создавался новый вид оружия сокрушительной силы. Об этом рассказала недавно возвратившаяся от мужа жена Дэвида Руфь. О каком «новом виде оружия» шла речь, ни я, ни Юлиус тогда толком не представляли.

Я подробно расспросил Юлиуса о его шурине. Дэвиду шел в том время двадцать первый год. Перед призывом в армию летом 1944 г. он женился. После окончания средней школы Дэвид получил специальность слесаря-механика. Он с сочувствием относился к Советскому Союзу и ненавидел фашизм.

Вот и все, что Юлиус в тот момент смог рассказать о Д. Гринглассе. Ведь молодой человек только начинал самостоятельную жизнь, и его биография пока не богата достижениями и событиями.

Напоследок Юлиус добавил, что если его шурин представляет для нас интерес, он сможет поговорить с ним. У него с шурином были хорошие отношения, и Юлиус не сомневался, что Дэвид примет его предложение.

Мы договорились, что Юлиус встретится с шурином, когда тот приедет в отпуск в Нью-Йорк, выяснит, на каком объекте он служит, какое новое оружие там создается, какую конкретно работу он там выполняет, а, главное, как следует прощупает его политические взгляды. Я попросил Юлиуса подготовить мне письменное сообщение о его беседах с Дэвидом Гринглассом.

В то время всю добываемую информацию о создании американцами атомной бомбы сосредотачивал у себя лично Леонид Романович Квасников. Он держал у себя и всю оперативную переписку с Центром по этой проблеме. Тщательно изучал все поступающие материалы и сам вел переписку со штабом разведки в Москве. Нашему резиденту в этой работе помогал Анатолий Антонович Яцков, руководивший агентами, через которых он получал секретную информацию по атомному оружию.

Квасников проявил необычно большой интерес к сообщению Юлиуса о предстоящем приезде его шурина в Нью-Йорк, просил меня пересказать ему во всех деталях содержание моей беседы с Юлиусом. Резидент решил, что Дэвид Грингласс работает на главном объекте проекта «Манхэттен» в Лос-Аламосе. Резидента также привлекала молодость Грингласса, дававшая надежду на то, что со временем из него можно было бы воспитать хорошего агента или хозяина конспиративной квартиры. Позже Квасников долго обсуждал с Яцковым мою письменную справку о встрече с Розенбергом.

Дальше события закрутились с бешенной скоростью. Видимо, обменявшись мнением с Центром, через три дня Квасников поручил мне на предстоящей встрече подробно обсудить с Юлиусом возможность привлечения его шурина к оказанию негласной помощи Советскому Союзу. Но для этого следовало бы сначала убедиться, что Грингласс действительно является политически зрелым и надежным человеком, обладающим необходимыми личными качествами для ведения нелегальной разведывательной деятельности.

Я детально обсудил все эти вопросы с Юлиусом на очередной встрече. Я не скрывал от него, что мы беспокоимся, ведь его шурин так молод, может быть, еще с неустоявшимся мировоззрением. Сможет ли он в час испытаний проявить необходимые стойкость и мужество?

Выслушав мои сомнения, Юлиус стал уверенно и горячо заверять меня, что мы не должны сомневаться в надежности его шурина: он стопроцентно надежный и преданный нам парень и никогда не подведет: «Ведь он же наш родственник!».

И после недолгого молчания добавил: «Я дам свою правую руку на отсечение, если такое случится!».

Прошло уже полвека, и с тех пор я много раз возвращался к тому далекому разговору, а фраза; «Я дам правую руку на отсечение» сотни раз звенела в моей голове. Как же глубоко доверчивый и прямодушный Юлиус ошибся в оценке своего шурина и какую страшную цену заплатил за свою веру в него…

В ноябре 1944 г. жена Грингласса Руфь выезжала на пару недель в Альбукерк, чтобы встретиться с мужем и отметить годовщину свадьбы. Перед отъездом Юлиус попросил ее выяснить, не согласится ли Дэвид оказать помощь советским друзьям — передать им информацию об объекте в Лос-Аламосе и конкретном характере работы, выполняемой им в мастерской. Руфь охотно согласилась провести такую беседу с мужем.

На встрече 5 декабря Розенберг сообщил мне, что его невестка уже возвратилась в Нью-Йорк. Она поведала, что Дэвид выразил свою готовность освещать работу секретного объекта в Лос-Аламосе.

Ссылаясь на то, что он сам не разбирается в атомных проблемах, Юлиус высказал пожелание, чтобы с Дэвидом, когда он в январе будет в Нью-Йорке, встретился наш специалист и лично устно получил от него информацию по интересующим вопросам. Юлиус сказал, что Дэвид будет рад такой встрече.

3 января я встретился с Юлиусом. Он сказал, что Дэвид написал сообщение о свое работе, а также набросал карандашом чертежи каких-то линз. Юлиус заметил, что в этих Линзах он ничего не смыслит. Мой друг спросил, сможет ли специалист встретиться с его шурином. Я ответил утвердительно. Мы назначили встречу на 10 января, на которую я приду со специалистом.

Я взял у Юлиуса материалы, подготовленные Гринглассом. В тот раз наша встреча длилась недолго. Мы не были специалистами по атомным проблемам.

Полученные материалы я передал Квасникову и сообщил ему, что я назначил встречу на 10 января, как было им рекомендовано. И туда придет специалист, как я обещал Юлиусу.

10 января я познакомил Розенберга с «нашим специалистом», в роли которого выступал Анатолий Яцков, и затем оставил их наедине. О результатах встреч Анатолия с Розенбергом и Гринглассом я никогда так и не узнал. Ни Квасников, ни Яцков ничего мне об этом не говорили, а, как известно, спрашивать о таких вещах у разведчиков не принято.

Только намного позднее, в начале 1950-х годов, когда начался суд над Розенбергами, из рассказов моих коллег я узнал подробности той январской встречи 1945-го. Анатолий с Дэвидом Гринглассом беседовали в автомобиле в присутствии Юлиуса. Анатолий пытался получить от Грингласса информацию относительно секретных работ, ведущихся в лаборатории Лос-Аламоса, в механической мастерской которой он работал. Но Грингласс не смог ответить ничего вразумительного на его вопросы относительно устройства линз для implosion (направленный внутрь взрыв), равно как и на другие конкретные вопросы. Дэвид Грингласс явно не имел достаточных научно-технических знаний для понимания сути работ, ведущихся в Лос-Аламосе. Более того, оказалось, что он не в курсе деталей деятельности собственного подразделения. Как было принято в Лос-Аламосе, он имел доступ только к материалам, необходимым для выполнения его непосредственных обязанностей в механической мастерской отдела.

И все же было решено не пренебрегать возможностью иметь дополнительный источник информации в Лос-Аламосе — пусть хотя бы для поверхностного подтверждения данных, поступавших от более ценных источников внутри Лос-Аламоса.

После того, как Дэвид Грингласс уехал со встречи, Яцков и Розенберг в принципе договорились, каким образом будут поддерживать связь с Гринглассом после его возвращения к месту военной службы. Было решено, что через некоторое время Руфь переедет в расположенный недалеко от Лос-Аламоса город Альбукерк, что не вызовет никаких подозрений — так поступали жены многих военнослужащих, откомандированных в Лос-Аламос, и Дэвид будет навещать жену в выходные дни. Было также решено, что весной, в одно из воскресений к Дэвиду Гринглассу приедет связник из Нью-Йорка, установит с ним контакт по устному и вещественному паролю и заберет заранее подготовленные Дэвидом материалы. Вещественным паролем должна была служить одна сторона коробки из-под порошкового желе (jello box), разрезанная по кривой линии. Перед отъездом к мужу в Альбукерк одну часть картонки взяла с собой Руфь, а другую Юлиус передал нам, и Яцков вручил ее агенту Голду перед отъездом на встречу с Дэвидом Гринглассом. В качестве устного пароля связник по прибытии на квартиру к Гринглассу должен был сказать: «Меня послал к Вам Юлиус».

* * *

Сколько раз впоследствии Квасников, Яцков и я возвращались к тем событиям 1945 г., снова и снова обсуждая причины провала Розенберга! Эту тему мы обсуждали очень часто — и во время неформальных бесед, и на службе, и в долгих застольных разговорах. Бесспорно было одно — мы допустили грубейшие ошибки. Роковой ошибкой стало поручение агенту Голду — связнику Клауса Фукса связь с Дэвидом Гринглассом. Это фактически означало, что Голд становился слабейшим, уязвимым звеном большой части нашей ценной агентуры. Ведь в случае его провала американская контрразведка могла легко выйти на таких агентов, как Клаус Фукс и Юлиус Розенберг.

Была грубо нарушено основная заповедь разведывательной деятельности: не допускать контактов одной группы агентов с другой.

Сколько раз я спрашивал моих друзей и коллег, кому могла прийти в голову мысль поручить Голду посетить квартиру Грингласса в Альбукерке и поехать в Санта-Фе в начале июня 1945 г. на встречу с нашим ценнейшим агентом Клаусом Фуксом?

И Квасников, и Яцков утверждали, что «телеграмма с. таким указанием пришла из Центра». При этом Анатолий каждый раз хватался за голову и с болью восклицал: «Ну почему мы не выступили с возражением против этого идиотского указания Центра? Мы погнались за ерундовой информацией от молодого, непроверенного источника, и погубили Юлиуса Розенберга и еще нескольких ценных агентов».

После этого всегда наступала продолжительная пауза. Мы молчали, как бы отдавая дань памяти Юлиуса и Этели Розенберг…

Грубая ошибка была допущена и при отработке устного пароля, когда Голд говорил Гринглассу: «Меня прислал к вам Юлиус». Здесь Анатолий, закрыв лицо руками, каждый раз произносил: «Это убийственная фраза: неужели нельзя было сказать нечто вроде: «Меня прислал к вам Чан Кай Ши?».

Вообще арест и страшную судьбу Юлиуса Яцков, не скрывая своих чувств, переживал крайне болезненно вплоть до последний дней своей жизни. Квасников же обычно во время наших бесед на эту тему молчал или высказывал несущественные замечания.

Провал группы Розенберга, я думаю, был одним из самых крупных в послевоенной истории внешней разведки КГБ. После проведенного служебного расследования основными виновниками в этом провале были признаны оперработники, которые подготовили указание об установлении контакта Голда с Гринглассом. Ими были в то время заместитель начальника разведки КГБ Гайк Бадалович Овакимян и начальник отделения Семен Маркович Семенов. Оба они во время своей работы в США встречались с Голдом и характеризовали его весьма положительно. Позднее, весной 1953 г., и Овакимян, и Семенов были уволены из разведки без пенсии.

Однако, как мне представляется, были и иные причины, обусловившие этот провал.