Мария Каллас

«Vissi d’arte, vissi d’amore» («Я жила ради искусства, я жила ради любви»), – горько сетовала певица Мария Каллас в трагической опере Джакомо Пуччини «Тоска». Ее собственная жизнь придавала словам терзавшейся Флории Тоски леденящую кровь убедительность. Флория пела свою полную отчаяния арию, когда ее любовника пытали за кулисами. А Мария горевала и печалилась по внезапному завершению ее страстного и пылкого любовного романа с корабельным магнатом Аристотелем Онассисом, который внезапно разорвал с ней отношения, чтобы жениться на Жаклин Кеннеди – самой привлекательной в мире вдове.

Мария Каллас – примадонна, которая подняла оперное искусство на головокружительную высоту, – родилась 2 декабря 1923 г. в Манхэттене в семье греческих иммигрантов, и имя ей нарекли Мэри Анна Капогеропулос. Ее мать Лица (Евангелия) нередко срывала горечь и досаду на полненькой, близорукой, густоволосой и неловкой младшей дочке. Но когда Мэри было еще только пять лет, мать стала относиться к ней значительно лучше. Стоило девочке запеть те же мелодии, которые транслировались по радио, и Лица молила Бога о том, чтобы чудесный голос дочери дал им возможность уехать из Соединенных Штатов и оставить ее мужа. Когда Мэри исполнилось тринадцать лет, Лица сказала мужу, что считает их брак расторгнутым. Он перекрестился и воскликнул: «Наконец-то, Господи, ты сжалился надо мной!»⁶⁸ Лица забрала Мэри из школы, и они отправились в Грецию, где их ждала Джеки – любимая старшая дочь Лицы.

В Афинах Мэри, которую теперь стали звать Мария, получила стипендию Национальной консерватории, а позже продолжила учебу в лучшей консерватории Афин. Она много занималась, репетировала и училась, ее ничего кроме музыки тогда не интересовало. Во время войны, в ходе которой тридцать тысяч жителей столицы Греции умерли от голода, в Афинах, этом опасном и разоренном городе, богатый любовник Джеки снял для трех женщин квартиру. Лице удавалось получать некоторые жизненно важные продукты через своего любовника – офицера итальянской армии. Кроме того, она побуждала Марию вступать в близкие отношения с вражескими солдатами, которых, как говорят, скорее очаровывал ее потрясающий голос, чем возможность интимной связи. Сама же она получала удовольствие от сердечных и полных нежности дружеских отношений с мужчинами-поклонниками, которые были значительно старше ее. Один из них, живший по соседству доктор, возможно, стал первым мужчиной, с которым Мария вступила в интимные отношения.

После окончания войны Марию выгнали из оперы, которой теперь руководили сторонники левых сил. Она вернулась домой в Соединенные Штаты, но и там не смогла найти работу. В 1947 г. она отплыла в Верону, заняв деньги под договор о выступлении в четырех концертах, за которые платили всего 240 долларов. Там она встретила состоятельного веронского поклонника оперы Батисту Менегини, который раньше занимался строительством. Теперь он решил посвятить жизнь Марии Каллас (так с этого времени стало звучать ее имя).

Батисте было тогда пятьдесят три года – на тридцать лет больше, чем Марии, он был излишне эмоциональным малорослым толстяком, говорил только по-итальянски. Опера была их общей великой страстью, хотя со временем они стали испытывать страсть и друг к другу. Встретились они в ресторане. «Мне было очень ее жаль, – вспоминал Батиста. – Ноги ее были деформированы. Лодыжки сильно распухли. Двигалась она неловко и с усилием»⁶⁹. Тем не менее эта высокая, дородная женщина с двойным подбородком имела потрясающее сопрано, и Батиста предложил ей поддержку на шестимесячный испытательный период, на протяжении которого брал на себя заботу обо всех ее материальных потребностях с тем, чтобы она могла полностью сосредоточиться на занятиях музыкой. Испытательный срок дал прекрасные результаты, и Мария с чувством благодарности вышла замуж за низенького и пухленького итальянца, который смог распознать ее дар и позволил ей вырваться из обстановки равнодушия и нищеты.

Их брак оказался счастливым. Батиста обожал свою диву и ее способность зарабатывать большие деньги, а Мария обожала его обожание и преданность опере. Интимные отношения их тоже удовлетворяли, хотя за одиннадцать лет жизни с Батистой она ни разу не испытала оргазм – чувство, отсутствию которого она поразилась лишь после того, как впервые узнала, что это такое.

Что касается профессионального мастерства Марии Каллас, оно достигло небывалых высот. Ее голос во всех диапазонах, кроме самых высоких, был чист и лишен фальши, и даже «на самых верхах – пронзительно или нет – он блистал, как сталь меча, вскоре став легендой»⁷⁰. Точно так же, как уникальный драматический талант Марии и ее стремление к совершенству. Она запоминала партитуры быстрее любого другого певца. Ей доставляло наслаждение безукоризненное исполнение таких сложных опер, что их почти никогда не ставили на сцене. Она была безжалостна в требовательности к себе и своим коллегам. Ее девизом было высказывание: «Я работаю, значит, я существую». Ее жизнь и ее брак, по мнению Джона Дизикиса, изложенному в работе «Опера в Америке», были «основаны на спартанском домашнем хозяйстве, суровой самодисциплине и упорном труде. В течение десяти лет ее честолюбие, сила воли, страсть и стремление к совершенству были сосредоточены на искусстве. Этому ничего не мешало»⁷¹.

То же самое относилось и к ее полноте. Мария была слишком умна, чтобы не понимать, как нелепо она должна была выглядеть в роли хрупких оперных героинь, ведь при росте в пять футов и пять дюймов она весила 220 фунтов[67]. В 1953 г. она решила похудеть. Делала она это совершенно необычным способом. Мария глотала глиста, тот поедал значительную часть ее пищи, и она теряла вес, а потом избавлялась от паразита. К началу 1954 г. она потеряла 66 фунтов. Еще через несколько месяцев она похудела до 117 фунтов[68] и стала изящной женщиной, практически потерявшей аппетит. Желание есть к ней вернулось только после того, как она прибавила несколько фунтов и даже стала от этого лучше выглядеть.

Избавившись от излишнего веса («Невозможно было отличить ноги слонов на сцене от ног Аиды в исполнении Марии Каллас», – язвил один критик⁷²), Мария стала элегантной и обрела уверенность в своей неотразимой красоте, впечатление от которой усиливали огромные лучистые глаза. Она стала одеваться с большим вкусом, у нее накапливалось все больше нарядов, она коллекционировала драгоценности. Кроме того, она начала отвечать на знаки внимания, оказываемые ей международным высшим обществом, вдруг выразившим желание общаться с гламурной дивой.

Постепенно, с годами, собственный брак все меньше удовлетворял Марию. Сначала, как отмечала ее подруга Надя Станикова, ее стали раздражать некоторые проявления характера Батисты, такие как «отношение к ее профессионализму как к собственности и… его одержимость карьерой Каллас как средством получения денег». Как-то раз, когда она сказала мужу, что ее изматывает составленное им напряженное расписание, тот ответил, что она не может себе позволить замедлять темп работы. Оказалось, что, несмотря на огромные гонорары, которые она запрашивала и получала за выступления, денег у них не было. Как полагала Станикова, это вызывало у Марии эмоциональные кризисы. «Когда мы, в конце концов, поняли [что он безрассудно проматывал ее деньги], она взорвалась как пороховая бочка… Теперь она увидела своего “Святого Бенедикта” без того ореола, который создала ему сама. Он чем-то напоминал пузатую глуповатую маленькую горгулью»⁷³.

Батиста сам описал один из наиболее показательных взрывов ее негодования, когда она ему выговаривала: «Ты ведешь себя как мой тюремщик… Ты никогда не оставляешь меня одну. Ты контролируешь каждый мой шаг. Ты будто злобный стражник, который все эти годы меня в чем-то ограничивает. Я задыхаюсь!.. Тебе дерзости не хватает и отваги, ты никаких других языков не знаешь, волосы твои всегда растрепаны, ты даже одеться со вкусом не можешь»⁷⁴.

К 1959 г., когда Мария уже поддерживала отношения с Аристотелем Он асе и сом, создателем и владельцем судоходной линии и авиалинии («Судоходство – моя жена, но авиация – моя любовница», – любил он шутить), ее брак уже разрушался. Их общая знакомая, родившаяся в Чехословакии американская светская львица и бывшая актриса, игравшая как драматические, так и комические роли, Эльза Максвелл, уже представила Марию герцогу и герцогине Виндзорским, парижским Ротшильдам, Али Хану и другим знаменитостям. В 1957 г. она познакомила Марию и Аристотеля, «двух самых знаменитых греков из ныне живущих в мире»⁷⁵. Их встреча побудила Аристотеля пригласить Марию, Эльзу и Батисту совершить круиз с ним и его британскими гостями, в числе которых были сэр Уинстон и леди Клементина Черчилль, на его любимой яхте «Кристина».

«Кристина» отличалась поражающей воображение роскошной отделкой, хотя насчет вкуса, с каким была украшена яхта, можно было бы поспорить. Сиденья высоких табуретов у стойки бара были покрыты растянутой кожей крайней плоти половых членов китов, и Онассису нравилось шокировать гостивших у него женщин, когда он говорил, что они сидят на самом большом в мире пенисе. Онассис главенствовал в мире дизайнерских туалетов и баснословных драгоценностей, изысканных блюд и великолепных особняков, а кроме того, обладал массой свободного времени. Но Марию привлекали не все эти роскошества, а сам Аристотель Онассис – невысокий, коренастый и энергичный кудесник, который был на дружеской ноге со многими государственными деятелями, артистами и представителями международного высшего света. И Ари, как называли Аристотеля близкие, ответил взаимностью на бушевавшую в ней бурю эмоций с такой пылкостью, что все находившиеся на борту «Кристины», включая его жену Тину, с напряжением ждали чего-то непредвиденного и неуместного.

Афина (Тина) Ливанос Онассис была моложе Марии, она в семнадцать лет вышла замуж за Аристотеля по настоянию отца, стремившегося объединить два греческих судовладельческих семейства. Изящная, белокурая, очень красивая, образованная скорее как жившая в Европе гражданка мира, чем гречанка, Тина выполнила основную супружескую обязанность, родив мужу долгожданного наследника Александра и дочь Кристину. К тому времени Тина уже не любила Ари – если она вообще когда-нибудь испытывала по отношению к нему нежные чувства – и получала от других мужчин то эмоциональное и сексуальное удовлетворение, которое он уже не мог ей доставить.

Ари, скрепя сердце, мирился с романами его «крошки» не только потому, что сам изменял ей с самых первых дней супружеской жизни. Незадолго до этого возникло еще одно обстоятельство, вызывавшее его беспокойство и раздражение: его сексуальные возможности существенно ослабли. О мужской несостоятельности супруга Тина с пикантными подробностями рассказывала своим любовникам, в частности двадцатидвухлетнему венесуэльскому повесе Рейнальдо Эррере, за которого мечтала выйти замуж.

Вот в таком состоянии находился брак Онассисов, когда Ари встретил Марию: Тина была влюблена в Рейнальдо Эрреру, а Ари категорически отказывался дать ей развод и – несмотря на периодическую неспособность к полноценной половой жизни – продолжал поддерживать с ней интимные отношения. Положение с браком Марии было немного лучше: она все еще не могла прийти в себя от шока, вызванного тем, что Титта легкомысленно промотал все деньги, которые она заработала. Ей никогда не доставляла особого удовольствия физическая близость с мужем. Она так говорила об этом своей американской подруге Марии Картер: «Время от времени мы должны исполнять наши супружеские обязанности»⁷⁶.

Но в ходе того судьбоносного круиза Ари вызвал у Марии настолько сильную эротическую страсть, что сексуальная связь стала скорее откровением, чем рутинной обязанностью. Кроме сэра Уинстона Черчилля, никто из гостей Ари не мог выдержать общества серьезной и чересчур прямолинейной Марии: они считали, что она страдает самомнением и что ей недостает воспитания. «Мне нравится путешествовать с Уинстоном Черчиллем, – сообщила она своим спутникам. – Это отчасти снимает с меня груз моей популярности». Один из гостей Ари вспоминал: «Мы все ее ненавидели»⁷⁷. Уже очарованный Марией, Онассис ничего не замечал.

Их роман начался с оживленных бесед на греческом языке, в ходе которых Мария и Ари делились воспоминаниями о войне. Они оба от нее пострадали, хотя Марии досталось гораздо больше, как-то ей даже пришлось работать уборщицей, чтобы заработать на кусок хлеба. Мария с Ари засиживались допоздна, лакомились греческими деликатесами и раскрывали друг другу сердце. С тех пор и почти до конца жизни, как говорила Амалия Караманлис, подруга Марии, «единственный человек, который для нее существовал, если не считать ее искусство, был Онассис. Он впервые заставил ее почувствовать себя женщиной»⁷⁸.

Несмотря на то что он в нее влюбился, Ари сказал Марии, что из-за детей никогда не разведется с Тиной, даже несмотря на то, что у той есть любовник, за которого она хочет выйти замуж. Мария испытала потрясение. «Не понимаю, – воскликнула она, – как гречанка может притворяться, что любит одного мужчину, и при этом спать с другим»⁷⁹. Благородное негодование великолепно характеризует Марию! Одной выражавшей ее праведный гнев фразой она заявляла о непричастности к расстройству брака четы Онассисов; защищала Аристотеля от обвинений в том, что он якобы оставляет свою любящую жену; обвиняла Тину в лицемерии и измене и, помимо всего этого, намекала на завершение собственного брака.

Мария была нелюбимым ребенком, которого стремились использовать, и потому недостаточное внимание семьи ей отчасти компенсировали нормы греческого православия. Что касается ее веры, она была благочестива и непреклонна (хотя применяла свои убеждения к собственной ситуации с достаточной гибкостью). Она молила Господа о благословении перед каждым выступлением и каждый вечер молилась, стоя на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы. Онассис в значительной степени разделял ее религиозные убеждения, составлявшие существенную часть так сильно импонировавшей ему греческой сущности, которая столь явственно отсутствовала у Тины, находившейся под влиянием распространенных в Англии представлений и традиций. Друг Марии, принц Греческий и Датский Михаил, вспоминал: «Та греческая сущность была сродни провидению, которое в чем-то направляло и ее, и Онассиса. Она была гречанкой по самой своей природе»⁸⁰.

Другой составляющей греческой сущности Марии был греческий язык, которым она владела в совершенстве и – в отличие от Тины – пользовалась им с удовольствием. Ари часами развлекал и восхищал Марию занимательными любовными историями из своего прошлого. В его любимом публичном доме в Смирне стареющая проститутка как-то сказала ему: «Так или иначе, мой милый, все дамы занимаются этим за деньги». Ари хорошо усвоил эту мысль и сказал Марии, что деньги и секс неразрывно связаны.

Эти взаимные откровения на греческом языке все больше сближали любовников и определяли общее направление развития их отношений. Кроме того, Ари ценил известность Марии, силу ее личности, преданность (ему) и чувственность, которую он в ней возбуждал, а она с радостью откликалась на его чувства. В его объятиях во время того судьбоносного (по ее словам) круиза на «Кристине» Мария впервые испытала оргазм. Ари смог преобразовать интимные отношения в восхитительный союз двух любящих людей, а также вновь ощутить себя полноценным мужчиной. (Видимо, Онассис не возражал против того, чтобы Мария рассказала хотя бы одной своей подруге о том, что он восхитительный любовник, наделенный богатым воображением.) В отличие от неуклюжего Батисты, Ари никуда не спешил: он доводил Марию до пика наслаждения перед тем, как позволить себе испытать оргазм.

Эротические таланты Ари и его романтическое обаяние вызвали у Марии такую бурю эмоций, что она чуть ли не обожествляла их – и его самого, – и при этом истинная любовь в самой сути ее существа вытесняла искусство. Будущее представлялось теперь для нее вполне определенно. Она и Ари разведутся со своими супругами и соединятся в браке. Потом она оставит оперу, чтобы всю жизнь посвятить Ари. Но действительность оказалась совсем не такой однозначной. Хотя Тина тоже рассматривала новую влюбленность мужа как предлог для получения развода, в котором он постоянно ей отказывал, она совсем не хотела, чтобы ее отодвигали на задний план. В присущей ей манере Тина строила козни зарвавшейся сопернице. Она успешно добилась расположения влиятельной сестры Ари, Артемиды, которая поддержала ее в борьбе против Марии. Тина называла Марию «эта шлюха» и делала все возможное для того, чтобы в средствах массовой информации, которые раздували известие о романе Каллас с Онассисом, а также в глазах двух собственных детей, «покинутых и обездоленных», выглядеть как оскорбленная и униженная супруга.

Как-то на рассвете во время круиза, после того как они с Ари протанцевали чуть ли не всю ночь, Мария вернулась к себе в каюту. Там она сказала страдавшему от ревности Батисте: «Все кончено. Я люблю Ари». Позже Батиста так охарактеризовал ту страсть, из-за которой лишился жены: «То был огонь, пожравший их двоих»⁸¹.

Круиз завершился. Мария вернулась в Милан и публично объявила о том, что их брак с Батистой распался. Аристотель часто общался с ней и по телефону, и лично. Встречался он и с Батистой, пытаясь вести с ним переговоры о расторжении уз брака своей любовницы. «Сколько миллионов вы хотите за Марию? Пять? Десять?» – спрашивал он⁸².

Мария оставалась холодна к слезным мольбам Батисты. «Я прожила с тобой двенадцать лет, – сказала она ему. – С меня хватит». Она ушла от него, забрав с собой одного из двух карликовых пуделей и служанку Брюну. Батиста организовал в прессе кампанию против любовников, почти каждый день радуя охочих до скандалов журналистов плоскими остротами такого типа: «Если все пошло наперекосяк и нам придется делить нашего пуделя, Мария получит его переднюю часть, а мне в итоге достанется только хвостик»⁸³.

Что касается Онассиса, он – притом, что Батиста отказывался с ним сотрудничать, – все никак не мог так устроить свою жизнь, чтобы сохранить Тину в качестве жены, а Марию – в роли любовницы. Тина воспользовалась представившейся возможностью, чтобы подать на развод. Аристотель просил ее воздержаться от этого, а когда она все сделала по-своему, стонал от отчаяния и рыдал от горя. Хоть Мария была уверена в том, что он на ней женится, Аристотель отчаянно боролся за сохранение своего брака, который, по сути дела, уже давно стал формальностью. Чтобы как-то заинтересовать в этом Тину, он даже предложил ей жить вместе с Рейнальдо Эррерой во Франции, куда сам он приезжал бы на летний отпуск. Но Тина была всерьез намерена освободиться от брачных уз и выйти замуж за Рейнальдо, а не сожительствовать с ним. Развод состоялся.

Теперь любовник Марии был свободен, а она все еще состояла в браке. Батиста отказывался дать ей развод⁸⁴. Марию угнетало ее унизительное положение любовницы, ей было стыдно от того, что она нарушает собственное представление о святости брака. Ей страстно хотелось стать женой Ари и полностью посвятить себя ему. Но тот не позволял ей прекращать выступления, поэтому Мария пыталась одновременно служить оперному искусству и любимому человеку. Однако ей мешала усталость, у нее оставалось все меньше времени на репетиции. Голос ее в верхних регистрах все чаще ей изменял, иногда не давались высокие ноты. Для многих почитателей ее таланта положение, в котором она оказалась в 1960 г., не составляло тайны. Она внезапно прервала выступления, чтобы отдохнуть и восстановить силы.

На самом деле, как писал ее биограф Николас Гэйдж, Мария Каллас была беременна. От Батисты ей не удавалось зачать ребенка, что, как ей казалось, пошло бы на пользу ее голосу и способствовало улучшению состояния кожи. С Аристотелем у нее случилось чудо. Во время беременности Мария почти ни с кем не встречалась, и 30 мая 1960 г. у нее родился мальчик, проживший всего несколько часов. Но поскольку она была лишь любовницей, рождение и смерть младенца, зачатого в грехе, должно было остаться в тайне⁸⁵.

После этого Мария вступила в самый счастливый, длившийся девять лет период жизни в качестве любовницы Аристотеля. Обладательница восхитительного сопрано постоянно заботилась о любовнике, и он был так этим тронут после многих лет совместной жизни с безразличной Тиной, что старался отвечать ей взаимностью. По ночам он оберегал ее сон и никому не позволял ее будить, часто посылал ей огромные букеты роз. Но в тех случаях, когда Онассис чувствовал, что из-за присутствия рядом любовницы, пусть даже она была прославленной певицей, может оказаться в неловком положении в обществе, он под разными предлогами избавлялся от ее общества.

Ари, который шутил, говоря, что оперные арии звучат так, будто повара-итальянцы во все горло распевают слова рецептов ризотто, не было дано оценить музыкальное и драматическое дарование Марии. Даже когда она потрясала публику непревзойденным исполнением арий Нормы в одноименной опере Беллини, где речь шла о жрице друидов, которая была тайной любовницей римского проконсула, Ари не мог заставить себя досидеть до конца представления. Как-то во время приема, который он организовал после спектакля, Онассис ясно дал понять, что приглашенные гости для него важнее, чем женщина, в честь которой был устроен прием.

Но Мария была счастлива угождать требовательному любовнику, с радостью выполняя любую его прихоть. Она постриглась и стала пользоваться контактными линзами, потому что ему так хотелось. Она позволила себе восстать против суровой оперной дисциплины, которую раньше неукоснительно соблюдала. Она плавала в бассейне на яхте «Кристина», танцевала и пила, могла до поздней ночи болтать с любимым Аристотелем. Она принимала все меньше приглашений на выступления (одно из них было приурочено ко дню рождения Джона Фицджеральда Кеннеди, и там ее перещеголяла Мэрилин Монро, появившаяся на публике в почти прозрачном платье) и все реже упражнялась, что не шло на пользу ее голосу.

Несмотря на пылкую любовь и финансовую независимость – Марии была отвратительна мысль о том, чтобы брать деньги у Ари, она всегда старалась сама покупать себе драгоценности и наряды, а также платила за полеты на самолетах его компании «Олимпик эйрлайнз», – семья Аристотеля, настрой которой определяли Артемида и двое детей Ари, винила ее за то, что он развелся с Тиной, и относилась к ней с ненавистью. Александр и Кристина с издевкой называли ее «уродиной» и «большой задницей».

Возникали и другие неприятности. Мария была расстроена и обижена тем, что Онассис не взял ее в круиз вместе с Черчиллями, куда пригласили Ли Радзивилл – удивительно красивую младшую сестру Жаклин Кеннеди. Аристотеля чрезвычайно интересовали ее связи с американским президентом, и Мария была убеждена в том, что ее любовник вступил с Ли в интимные отношения. В 1963 г. Ари сослал Марию в Париж, чтобы самому развлекать на «Кристине» Джеки Кеннеди.

И тем не менее, несмотря на ту боль, которую она испытывала, понимая, что ее отодвинули в сторону, Мария продолжала преданно исполнять роль любовницы Ари. Выступала она все реже, но когда в Лондоне в трагической опере «Тоска» она спела «Vissi d’arte, vissi d’amore», ей удалось передать бурю страстей, которые были присущи не только истории Флории Тоски, но и ее собственной жизни.

Убийство Джона Фицджеральда Кеннеди в 1963 г. обозначило начало того кошмара, которым стало для нее состязание с Джеки Кеннеди, оказавшейся тогда самой привлекательной в мире вдовой. Расчетливое ухаживание Ари и за Ли, и за Джеки обеспечило ему приглашение в Белый дом на траурную церемонию по случаю похорон Джона Кеннеди, где присутствовали Бобби и Тед Кеннеди, а также другие близкие люди бывшего президента. После этого он стал заметно грубее в отношениях с Марией. Он презрительно отзывался о ее ослабевшем голосе как о сломавшемся свистке. Иногда он поднимал на нее руку, но всегда получал сдачи. По мере того как их ссоры учащались и становились все более ожесточенными, Мария признавалась друзьям, что ее приводит в ужас мысль о потере первого мужчины, который дал ей почувствовать себя женщиной и удовлетворял ее сексуально.

В 1966 г., после того как привязанность к ней любовника ослабла, Мария освободилась и от Батисты. Ради этого она отказалась от американского гражданства и приняла вместо него греческое, поскольку Греция признавала только браки, заключенные гражданами Греции в греческих церквях. Наконец-то она стала незамужней и могла выйти замуж. Ей отчаянно этого хотелось, чтобы узаконить отношения, которые теперь представлялись ей более греховными и менее прочными, чем раньше, но Ари отказался на ней жениться. Желая как-то смягчить отказ, сведя ситуацию к пустячной обиде, или – что было для нее еще страшнее – сделать ей прощальный подарок, он купил Марии элегантную квартиру в Париже и оплачивал ее содержание. Тем временем репортеры из отделов светской хроники подмечали, что Онассис все чаще проводил время в компании Жаклин Кеннеди.

Мария была не в состоянии состязаться с вдовой. В 1968 г. Ари обманом заставил певицу сойти с «Кристины» на берег, а вместо нее пригласил на яхту Джеки и вступил с ней в непростые переговоры, которые завершились их нелепым браком без любви. Шестидесятичетырехлетнему жениху нужны были известность и обширные связи тридцатидевятилетней вдовы; а ей было необходимо защитить своих детей от убийц, и она была готова принести себя в жертву в обмен на огромное состояние, которое обеспечило бы им неуязвимость.

А как же Мария? Даже выяснив нелицеприятную правду, она уступила настойчивым просьбам Ари о встречах с ним в перерывах между его визитами к Джеки. Либо он полагал, что Мария будет продолжать ухаживать за ним и обожать его, несмотря на перспективу его брака с Джеки, либо, как считали многие близкие ему люди, на деле он никогда не собирался жениться на Джеки – ему нужно было лишь выставить напоказ их близость.

Когда Ари с Джеки выясняли отношения или флиртовали, Мария навещала подруг и ждала его телефонных звонков. Если он ей не звонил, она впадала в депрессию. О своих горестях Мария рассказала в интервью Джону Ардоину, музыкальному критику еженедельника «Даллас морнинг ньюс». Она была одинока, ее никто не любил. В течение девяти лет она терпеливо вела «скрытную» и «унизительную» жизнь в качестве любовницы.

У Ари тем временем возникали собственные проблемы. Чем настойчивее Джеки требовала заключения брака, тем больше Онассис сомневался в правильности такого шага. В панике он умолял Марию спасти его, появившись в Афинах: Ари считал, что это неизбежно разозлит Джеки и та улетит обратно в Соединенные Штаты. Мария отказалась. «Ты сам в это ввязался, – сказала она Онассису, – сам из этого и выбирайся»⁸⁶. Позже Мария узнала из газет о том, что брак состоялся.

Спустя неделю после женитьбы на Джеки Кеннеди Ари появился под окном квартиры Марии и громко свистнул. Сначала она не обратила на него внимания, но вскоре сменила гнев на милость, хотя от физической близости с ним отказалась. Вместо этого она занялась восстановлением своей карьеры. Главная роль, сыгранная ею в фильме «Медея», вызвала восторженные отзывы критиков.

Ари упрашивал Марию вернуться к прежним отношениям. За ужином он сжал ей ногу и сказал, что предпочитает «большие, толстые ляжки Марии» «мешку с костями», то есть Джеки. Ари с Марией возобновили интенсивные отношения, но без секса, хоть не отказывали себе в объятиях и поцелуях. При встречах и во время продолжительных телефонных разговоров Ари жаловался Марии на Джеки. К 1970 г. он без смущения ухаживал за ней на людях, либо нарочито бравируя их отношениями, либо рассчитывая на то, что сообщения в прессе о возобновлении их с Марией романа станут для Джеки побудительным мотивом для развода. Но Джеки, которая прекрасно знала о том, что он хочет от нее избавиться, на эту уловку не поддалась.

В какой-то момент Мария, находясь в состоянии душевного смятения, испытывая отчаяние при пугающей мысли о том, что Ари снова ее бросит, проглотила слишком много снотворных таблеток, которые постоянно принимала, чтобы лучше спать. В результате, хоть и ненадолго, ее положили в больницу, из-за чего, по ее собственным словам, Мария чувствовала себя униженной.

Но Ари не собирался лишаться единственной женщины, кроме матери и сестры, которая его действительно любила. Его брак был пародией на супружеские отношения, но по греческим законам для развода требовался повод, а Джеки вела себя как примерная супруга, и даже если бы Ари попытался к ней придраться, ему бы это не удалось. Если слухи о том, что он пробовал от нее откупиться, имели под собой основания, это у него тоже не получилось.

В 1973 г. в авиационной катастрофе погиб его любимый единственный сын, и Ари охватила глубокая печаль. Через несколько дней в квартире Марии он рыдал от горя и вспоминал о смерти их собственного младенца. Вернувшись на остров Скорпиос, он ночью пошел гулять с бродячей собакой, которой рассказывал о своем несчастье. На могиле Александра он выпил узо[69] и долго что-то говорил, обращаясь к погибшему сыну. По словам близких подруг Марии, он умолял ее выйти за него замуж, но не дал письменного обязательства на ней жениться.

Мария всегда была готова утешить опечаленного любовника, но только не в постели. Для собственной сексуальной самореализации и – более того – для самоутверждения Мария, не делая из этого секрета, завязала роман с красавцем мужчиной, известным оперным тенором Джузеппе ди Стефано. Их связывала не только физическая близость, но и профессиональные отношения. Сотрудничество их было ужасным, печальным, порой приводившим в замешательство содружеством слабеющих голосов, бурных скандалов и отмененных представлений, поскольку Мария принимала слишком много прописанных ей лекарств. Во время этих печальных событий жизнь Марии организовывали служащие Ари, и каждый день он в течение нескольких часов говорил с ней по телефону, утомляя ее бесконечными рассказами о безрассудных расходах Джеки, ее приятелях-извращенцах, сухости и бессердечии.

Жизнь Ари проходила гораздо быстрее, чем жизнь Марии. Он постоянно горевал о кончине Александра и был неизлечимо болен (глазной формой миастении, из-за чего ему приходилось заклеивать пластырем веки). Ари проводил оставшееся ему время, наводя порядок в своей финансовой империи и разъясняя положение вещей неуравновешенной дочери Кристине, которой предстояло занять в этой империи место погибшего брата. Он написал новое завещание, призванное защитить Кристину и ограничить притязания Джеки на его состояние. Ари не упомянул в нем Марию, поскольку еще раньше распорядился о пожизненной оплате ее расходов на квартиру, к тому же он знал, что ее финансовое положение было очень неплохим. Очевидно и то, что он руководствовался правилами приличия, ведь Мария была всего лишь его любовницей. Тем не менее он мог бы как-то отметить ее заслуги, например как это сделал У. Р. Херст, когда назвал Мэрион Дэвис своим дорогим другом, поскольку она, несомненно, заслужила памятный подарок из его несметного состояния.

В начале 1975 г. Ари был доставлен в парижскую больницу для операции, которая на деле оказалась лишь попыткой отсрочить его кончину. Когда он находился в клинике при смерти, Мария делала все возможное, чтобы с ним увидеться. Она звонила в больницу каждый день и умоляла его друзей что-нибудь предпринять. Но Кристина, все еще убежденная в том, что Мария стала причиной развода ее родителей, запретила ей туда приходить.

За несколько дней до смерти Ари Мария уехала из Парижа в Палм-Бич во Флориде. Там 15 марта она узнала о том, что ее любовник умер. Скорбя по нему, она открыто носила траур, и многие доброжелатели присылали ей открытки и телеграммы со словами утешения. «Внезапно я стала вдовой», – с горечью вспоминала Мария⁸⁷.

Она не могла отправиться на похороны на остров Скорпиос, где на семейном кладбище Онассисов Ари предали земле рядом с сыном. Ей пришлось вернуться в Париж, где она вела уединенный образ жизни. Смирившись со смертью Ари, Мария стала задумываться о возобновлении своей карьеры. Еще какое-то время она иногда продолжала встречаться с ди Стефано, поскольку, по ее словам, в отсутствие «настоящего мужчины» у нее не было никого лучше него. Однако когда она осознала, что больше не было нужды показывать Ари, какая она великая певица и желанная женщина, Мария бросила и оперу, и ди Стефано.

После смерти Ари жизнь Марии в основном ограничивалась ее квартирой, где она смотрела по телевизору вестерны, играла в карты, вела бесконечные разговоры со своими слугами, Брюной и Ферручио, принимала опасное количество таблеток снотворного и забавлялась со своими пуделями. Она постоянно вспоминала годы романа с Ари. «Он меня и в самом деле любил, – сказала она своей подруге Франсуазе Валери. – В постели не врут»⁸⁸.

Мария Каллас скончалась 16 сентября 1977 г. Причина ее смерти осталась неизвестной, но Николас Гэйдж, ее биограф, отмечал, что незадолго до кончины она сообщала о значительной потере веса, и он полагает, что великая оперная певица вполне могла прибегнуть к радикальным мерам, которые ослабили ее и убили.

«Каллас, скончавшаяся в возрасте 53 лет, пронеслась по небосклону и очень рано сгорела. Но что это были за годы!» – восхвалял ее критик «Нью-Йорк тайме» Гарольд Чарльз Шонберг⁸⁹. Шонберг восхищался драматическим музыкальным гением, навсегда изменившим стандарты и ожидания оперного мира. Сама Мария оценивала свою судьбу по-иному. Она признавала, что в ее жизни господствовал – и определял ее ход – артистический дар. Но еще большее значение она придавала своей роли любовницы Аристотеля Онассиса, который, как она считала, незадолго до смерти пришел к выводу о том, что она была самой большой любовью его жизни.