Убийство Александра II

Слабых духом неудачи угнетают, сильных – побуждают действовать с удвоенной энергией. Революционеры-террористы переживали свое очередное неудачное покушение и тут же принялись готовить новое.

Их подталкивала на это, помимо всего прочего, реакция Православной церкви: священники посвящали службы чудесному спасению царя и уверяли, что его хранит Бог. В народе распространялось такое же мнение. Получалось, покушения только укрепляли самодержавие.

Александр II понимал, что на него ведется охота и жизнь его находится в постоянной опасности. Но что ему следовало делать? Он был заложником самодержавия. В его ближайшем окружении преобладали люди, уверенные в необходимости ужесточать репрессии против любых противников существующего строя, даже легальных.

Как писал один из народовольцев (из небедных дворян) Аркадий Тырков: «Правительство всем своим режимом не только закрывало перед нами перспективы честной, открытой общественной деятельности, но своими жестокостями – казнями, учреждением генерал-губернаторств – слишком задевало, раздражало и вызывало желание дать ему немедленный отпор. И те, у кого душа болела, невольно шли к народовольцам. На эти элементы их пример действовал очень решительно… Влияли дух партии и вся атмосфера жизни. Народовольцы слишком ярко выделялись на общем фоне равнодушия или добрых намерений. В их устах весь перечень хороших слов: служение народу, любовь к правде и т. д. – получал могучую силу живых двигателей. В этом причина их личного влияния на молодежь, не знающую компромиссов…»

Но почему желание противостоять существующему режиму выражалось в стремлении во что бы то ни стало убить царя? Эта цель со временем становилась поистине маниакальной. Она поглощала усилия и средства организации. И все-таки террористы от нее не желали отказываться ни при каких условиях, постоянно рискуя жизнью.

Дело в том, что на эту акцию нацеливала их сама сущность самодержавия. Ведь царь считался центральной опорой государственного строя, средоточием власти не только светской, но и церковной, фигурой полумифической, избранником Божьим. За одну лишь подготовку к покушению на него полагалась высшая мера наказания. Для террористов он был поистине «царской добычей», ради которой любые жертвы оправданы. Тем более после многих неудачных покушений.

Для начала установили слежку за выездами царя, чтобы действовать наверняка. Надо было определить, когда, по каким улицам и с какой регулярностью он проезжает по Петербургу. С этой целью по определенному расписанию выходили на дежурство два наблюдателя. Каждый день они менялись для того, чтобы агенты полиции не могли обратить на них внимание.

Раз в неделю проводили собрание отряда. Софья Перовская записывала результаты наблюдений. Она и сама участвовала в них. Через некоторое время установили, что царь по будням обычно выезжает из дворца около половины второго, направляясь в Летний сад. Его быстро проезжавшую карету окружали шесть всадников конвоя. Двое из них прикрывали собой дверцы кареты. Из Летнего сада он либо возвращался во дворец, либо отправлялся куда-нибудь по разным маршрутам.

По воскресеньям государь ездил в Михайловский манеж на развод – сначала по Невскому проспекту, а оттуда по разным улицам, но чаще всего по Малой Садовой. Эти выезды совершались с пунктуальной точностью. Из манежа царь также возвращался мимо Михайловского театра по Екатерининскому каналу. На всем пути можно было заметить многих людей в штатском, похожих на охранников и сыщиков.

Перовская отметила: на повороте от Михайловского театра на Екатерининский канал кучер придерживает лошадей, а карета движется медленно. Это место было признано наиболее удобным для покушения. Тем более что здесь немного бывает прохожих и мало шансов, что пострадают случайные люди.

Исполнительный комитет решил подготовить два варианта цареубийства. На Малой Садовой под мостовой сделали подкоп. Оставалось только заложить здесь мину и взорвать ее в нужный момент. «Командный пункт» находился напротив, в лавке, торгующей сыром. Ее заранее сняли заговорщики, которые с Нового года стали рыть из полуподвала лавки подкоп.

15 февраля наступил благоприятный момент для покушения: император проехал из Михайловского манежа по этой улице. Однако, несмотря на то что подкоп был готов, мину заложить не успели.

На заседании Комитета была назначена окончательная дата – 1 марта. Если взрыв по какой-то причине окажется неудачным, то в дело должны были вступить четыре метателя бомб: Николай Рысаков, Игнатий Гриневицкий, Тимофей Михайлов и Александр Емельянов. Но если бы и это не привело к желаемому результату, то Андрей Желябов, пользуясь суматохой, должен был броситься с кинжалом на государя и убить его.

Правда, возникли непредвиденные осложнения. Хотя новый хозяин лавки выглядел «под торговца» (широкое лицо, борода лопатой, находчивая речь с прибаутками), но закупка сыров была скудная по причине нехватки денег. За магазином полиция установила слежку. Его внимательно осмотрела какая-то странная комиссия. Даже заинтересовалась деревянной обшивкой, прикрывавшей ход в подкоп, но она была сделана надежно. Замаскированных куч земли комиссия не заметила. Бочки, наполненные землей, приняли за продуктовые.

Однако 27 февраля полиция неожиданно нагрянула на квартиру одного из «копателей», арестовав его и находившегося там Желябова. Но это не остановило заговорщиков. Как писала участница подготовки покушения Вера Фигнер: «Все наше прошлое и все наше революционное будущее было поставлено на карту в эту субботу, канун 1 марта: прошлое, в котором было шесть покушений на цареубийство и 21 смертная казнь и которое мы хотели кончить, стряхнуть, забыть, и будущее – светлое и широкое, которое мы думали завоевать нашему поколению…»

Да, было именно так. Эти люди не были похожи на мрачных злодеев, какими их рисовала царская пропаганда (теперь нередко пишут и говорят в том же духе). У них были светлые идеалы, ради которых они готовы были пожертвовать своими жизнями, а не только чужими. Они были личностями героическими, как бы ни оценивать их взгляды и поступки. Это понимали даже их враги, которым подчас тоже приходилось идти на риск. Только вот трусам, предателям и приспособленцам герой – существо отвратительное и чрезвычайно опасное, ибо делает их жизнь ничтожной и никчемной.

«Между тем, – продолжала Вера Фигнер, – все было против нас: нашего хранителя – Клеточникова – мы потеряли; магазин был в величайшей опасности; Желябов, этот отважный товарищ, будущий руководитель метальщиков и одно из самых ответственных лиц в предполагаемом покушении, выпадал из замысла; его квартиру необходимо было тотчас же очистить и бросить, взяв запас нитроглицерина, который там хранился; квартира на Тележной, где должны были производиться все технические приспособления по взрыву и где сходились сигналисты и метальщики, оказалась… не безопасной – за ней, по-видимому, следили, и в довершение всего мы с ужасом узнаем, что ни один из четырех снарядов не готов… А завтра – 1 марта, воскресенье, и царь может поехать по Садовой… Мина в подкоп не заложена».

Было около трех часов дня. Но, несмотря ни на что, решено было устроить покушение на следующий день. Из присутствовавших на совете десяти человек только один усомнился в таком решении. Работа продолжалась всю ночь. К утру мина и бомбы были готовы.

Днем Перовская, Рысаков и Гриневицкий встретились в кондитерской Андреева на Невском против Гостиного двора. Из них только Гриневицкий сохранял спокойствие. Вышли они порознь и встретились уже на месте покушения.

Министр внутренних дел Лорис-Меликов предупредил царя о возможности покушения (поступили сведения о том, что оно подготавливается и намечено на эти дни). Однако Александр II не отменил своего обычного выезда.

Он не поехал по Садовой. Мину, заложенную там, взрывать не пришлось. Как чаще всего бывало, царь отправился в карете вдоль Екатерининского канала. Здесь его и поджидали террористы.

Один из метальщиков – Тимофей Михайлов, который должен был бросить первую бомбу, – не выдержал напряжения и вернулся домой. Оставшиеся трое ожидали сигнала Перовской, означавшего, что «объект» приближается.

Когда царская карета оказалась напротив места, где стоял Рысаков, он бросил под нее гранату. Она взорвалась, не причинив большого ущерба карете, дно которой было бронировано. Получив незначительные повреждения, она остановилась, проехав еще несколько метров.

Были ранены два черкеса из конвоя и один мальчик, случайно оказавшийся здесь. Александр II, не получивший даже царапины, несмотря на возражение кучера, вышел из экипажа, чтобы подбодрить раненых. Сопровождавший царский выезд петербургский полицмейстер Дворжицкий, ехавший сзади в санях, подбежал к Александру II и посоветовал ему как можно скорей покинуть опасное место, предложив пересесть в свои сани.

Царь согласился, но прежде пожелал взглянуть на преступника, которого держали четыре охранника. Царь подошел к нему и спросил, какого он сословия. «Из мещан», – ответил террорист.

Однако и теперь царь не спешил уехать. Он захотел осмотреть место взрыва. Стоявший за фонарным столбом Гриневицкий быстро пошел ему навстречу. Наперерез ему бросились казаки. Полицмейстер попытался вытащить револьвер. Но было уже поздно. Гриневицкий бросил гранату между собой и царем. Прогремел взрыв, и оба они упали, истекая кровью. Был легко ранен Дворжицкий.

Убийство Александра II

Емельянов с гранатой, завернутой в газету, под мышкой, подбежал к товарищу и понял, что тот умирает. Тогда он помог подоспевшим кадетам поднять стонавшего царя, у которого были разорваны ноги, и положить на подоспевшие полицейские сани. Во дворце, куда доставили истекавшего кровью императора, он, несмотря на усилия профессора Боткина, не приходя в сознание, скончался. У смертельно раненного террориста полицейские пытались узнать его имя, но не добились успеха. Он умирал мучительно и мужественно.

«Так кончилась трагедия Александра II, – писал его бывший камер-паж князь Петр Кропоткин. – Многие не понимали, как могло случиться, чтобы царь, сделавший так много для России, пал от рук революционеров. Но мне пришлось видеть первые реакционные проявления Александра II и следить за ними, как они усиливались впоследствии; случилось также, что я мог заглянуть в глубь его сложной души, увидать в нем прирожденного самодержца, жестокость которого была отчасти смягчена образованием, и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля – человека сильных страстей, но слабой воли, – и для меня эта трагедия развивалась с фатальной последовательностью шекспировской драмы. Последний акт ее был ясен для меня уже 13 июня 1862 года, когда я слышал речь, полную угроз, произнесенную Александром II перед нами, только что произведенными офицерами, в тот день, когда по его приказу совершились первые казни в Польше».

Можно добавить: убийцей царя стал поляк Гриневицкий, хотя в покушении участвовали преимущественно русские.