Глава XXII. Начало войны

Мы вернулись в Санкт-Петербург в конце января, и начался сезон балов. В этом году ему суждено было оборваться из-за внезапного начала войны на Востоке[254].

Как обычно, было около шести больших балов и какие-то театральные развлечения, но потом все внезапно прекратилось.

Также прошло несколько детских праздников, но ничего особенного. Маленькая Анастасия была в восторге от суеты городской жизни, ее очень интересовало все, что она видела. Дети полюбили маленькие воздушные шарики, которые продаются на улицах. Когда они вели себя очень хорошо, я дарила им по одному такому шарику. Но Анастасия иногда хотела, чтобы я остановила карету и купила их у торговцев, и, конечно, я не могла так поступить. Я всегда ей и говорила, что я просто не могу остановить экипаж. Она, очевидно, думала, что должна испробовать все способы, чтобы получить желаемое. Однажды она увидела несколько маленьких детей, гулявших на Дворцовой набережной, каждый с шариком. «Смотрите, смотрите! — воскликнула она. — Маленькие дети с воздушными шарами! Выйди, возьми шарики у них и дай их мне». Я объяснила, почему не буду этого делать, и она сказала: «Ну, выйди и попроси их вежливо, и, может быть, они дадут их мне».

После того как началась война, дети, даже маленькая Анастасия, научились работать на вязальной раме[255]. Они делали шарфы для солдат, а Ольга и Татьяна без устали вязали шапки. Императрица устраивала швейные вечеринки для более пяти тысяч дам, работающих вместе с ней.

Некоторые работы были весьма своеобразны: одна девушка сшила рукава рубашки и пришила их к воротнику; еще была пара штанин, пришитых к поясу в двадцать дюймов. Это было очень смешно, но в то же время я сомневаюсь, что какая-нибудь придворная дама из любой другой страны справилась бы лучше.

Группа девушек пришла к императрице и подала ей прошение о том, чтобы отправить их на войну, ухаживать за ранеными. Их просьба была отклонена, но императрица сказала им: «Если вы действительно хотите помочь, вы можете работать в больницах Санкт-Петербурга, тогда уже обученные сестры смогут уехать на фронт». Все они, без исключения, пошли и сделали то, что она предложила. Одна девушка, первая красавица Санкт-Петербурга, в возрасте девятнадцати лет стала ночной сиделкой.

Однажды вечером, придя в больницу, она нашла молодую женщину из крестьянского сословия, которая заняла ее место. Она пошла к старшей сестре, и та сказала: «У меня была вакансия, которую я предназначала для моей племянницы. Вы заняли ее, но, так как уход за больными для вас только развлечение, я все же послала за племянницей и отдала это место ей. Она будет работать как профессиональная медсестра. Вы можете делать все что угодно, но моя племянница останется здесь».

Девушке было досадно, поэтому она ушла. Она спустилась с лестницы и тут подумала о мотивах, которые сначала привели ее в больницу, и сказала себе: «Моя любовь к моей стране немногого стоит, если я не проявлю немного смирения». Она вернулась и всю ночь работала под руководством этой крестьянки, которая попала на ее место.

Когда врачи обнаружили это, они нашли для девушки другое место, где она честно трудилась и приносила большую пользу.

Мне было очень грустно наблюдать, как мои воспитанницы заражаются всеобщим гневным и мстительным духом, которые война пробудила в обществе. В одной из иллюстрированных газет была фотография детей наследного принца Японии. Мари и Анастасия прибежали, чтобы увидеть картину, и спросили, кто эти странные маленькие дети. Я сказала им, Мари ударила картинку ладонью с выражением ненависти, столь неподходящим к ее милому личику. «Ужасные люди, — сказала она; — они пришли и уничтожили наши бедные корабли и утопили наших моряков». Я объяснила ей, что это только дети, и они моложе, чем Анастасия. Тогда она сказала: «Да, маленькие детки это сделали. Мама говорила мне, что япошки — это маленькие люди».

Ольга, которая работала очень усердно, однажды сказала мне: «Я надеюсь, что русские солдаты убьют всех японцев и не оставят в живых никого».

Я сказала ей, что в Японии много маленьких детей и женщин, которые не могут сражаться, и спросила, действительно ли она хочет, чтобы русские солдаты убили их. Она задумалась на мгновение, а потом спросила: «А в Японии есть император?». Я ответила: «Конечно». Она задала множество других вопросов, на которые я отвечала; потом она задумчиво сказала: «Я не знала, что япошки — такие же люди, как мы. Я думала, они похожи на обезьян». Больше она никогда не говорила, что ей приятно слышать о гибели японцев.

Один человек разговаривал со мню о моих воспитанницах и сказал так: «Ольга грациозна, остроумна, и миловидна; Татьяна очень красива; Мари так добра и услужлива, что невозможно не любить ее; но маленькая Анастасия имеет больше обаяния, чем любой ребенок, которого я когда-либо видел».

Это был хороший итог, но чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что у всех детей характеры глубже и сильнее, чем это кажется на первый взгляд. Я часто задаюсь вопросом, как они распорядятся всеми способностями, которые дал им Бог, и уверена, что яблоко недалеко падает от яблони, так что с такими хорошими родителями мои дорогие маленькие воспитанницы никогда не собьются с пути.