Из воспоминаний Анны Тютчевой

Мой муж и я приехали в Петербург; мой муж — по приглашению членов Славянского комитета, которые писали ему в Москву и просили его принять участие в чрезвычайном заседании комитета, посвященном памяти убитого государя; я же — по приглашению великой княгини Марии Александровны и великого князя Сергея. Я остановилась у сестры своей во дворце, мой муж в гостинице.

Это был двадцатый день смерти государя. Я присутствовала на обедне во дворце. В 12 часов служили панихиду в крепости для царской семьи и для лиц свиты. Государь и государыня отсутствовали. Баранов[133], только что вступивший в должность градоначальника, сказал моему мужу, что через иностранную полицию получены такие тревожные известия о новых готовящихся покушениях, что пришлось принять строгие меры предосторожности и не выпускать государя из ограды Аничкова дворца. Петербург, несмотря на оживление большой столицы, имеет очень мрачный вид. Дворцы Зимний и Аничков окружены канавами, около которых расхаживают патрули. Это производятся раскопки в поисках мин, которые, как предполагают, проложены около дворцов, хотя о реальности этих мин ходят только смутные и противоречивые слухи.

По возвращении из крепости великая княгиня и великий князь Сергей посетили меня в комнате моей сестры и оставались довольно долго. Все недавнее прошлое, протекшее с того момента, как я рассталась с ними после похорон их матери, все это прошлое, так печально ознаменованное, во-первых, злосчастным браком государя, доставившим столько горя его семье[134], а затем ужасной катастрофой его смерти, было таким предметом разговора, которого нам было чрезвычайно тяжело касаться; между тем наши сердца были слишком подавлены этими тяжелыми воспоминаниями, чтобы говорить о чем-либо другом. Поэтому, несмотря на грустную радость свидания с моими прежними воспитанниками, мы чувствовали себя неловко по отношении друг к другу.

Позднее я более откровенно говорила с великой княгиней. Она, со свойственной ей честной искренностью, сказала мне, что, покидая Россию в августе, она совершенно ничего не знала о вторичном браке государя, что из России никто ей ни слова об этом не писал, что фактически было и невозможно, ввиду перлюстрации переписки, пересылаемой как по почте, так и с курьерами. Великая княгиня не придавала никакой веры иностранным газетам, которые говорили о браке государя как о достоверном факте. Только в ноябре великая княгиня получила письмо от самого государя, который объявлял ей о браке со своей прежней любовницей, опираясь, в виде оправдания, на полное одобрение сестры своей Ольги, королевы Вюртембергской, которая, оставаясь верной своему низкому и льстивому характеру, приняла сделанное ей сообщение об этом недостойном браке выражениями самой восторженной симпатии. Это письмо королевы Ольги было послано как бы в виде циркуляра великой княгине и ее братьям, как образец того, как они должны держать себя. Я не знаю, каков был ответ великой княгини; она мне только сказала: «Вы понимаете, что Россия для меня была закрыта навсегда. Впрочем, я просила своего мужа и всех близких мне людей никогда не касаться со мной этого вопроса, так что до кончины государя я никогда не имела никаких подробностей относительно его новых семейных обстоятельств». В этом молчании было много достоинства и дочерней любви.

Что касается молодых великих князей, то государь сообщил им о своем браке через их воспитателя Арсеньева[135], ссылаясь и в этом случае на авторитет своей сестры. Для них это был страшный удар; они питали культ к памяти своей матери, так недавно скончавшейся. Сергей Александрович знал о связи своего отца, но он поставил себе задачей помешать тому, чтобы младший брат его, великий князь Павел, что-нибудь узнал об этом. И когда этот юноша с душой чуткой и чувствительной узнал о том, что его отец не только женился вторично, но и то, что его теперешняя жена была его любовницей в течение пятнадцати лет и имела от него троих детей, признанных и узаконенных этим браком, он был так потрясен, что опасно заболел. Тем не менее эти молодые люди, точно так же, как и их сестра, наложили на себя по этому вопросу полное молчание. Великий князь Сергей не говорил со мной о браке своего отца. Вообще, он произвел на меня впечатление человека, глубоко сосредоточенного на своем горе и со страхом избегающего всякого разговора, имеющего какое-либо отношение к печальным событиям последнего времени. Великий князь Павел так плохо себя чувствовал, что ему пришлось уехать в Италию через два дня после похорон государя.

* * *

Состоялось заседание Славянского комитета в большом зале банка Взаимного кредита. На этом собрании присутствовало около 2000 человек. Сначала отслужили панихиду, сопровождавшуюся довольно неудачной проповедью. Затем Бестужев-Рюмин произнес несколько вступительных слов. После этого на кафедру вступил Аксаков; его появление было встречено продолжительными рукоплесканиями, которые возобновлялись несколько раз во время его речи. Он говорил со своим обычным красноречием, но более горячо и страстно, чем когда-либо, клеймя своим мощным словом преступление, повергшее Россию в горе и позор, дописывал самыми потрясающими красками современное положение России и с большой убедительностью выступал против неразумных и преступных поползновений и стремлений лжелиберализма, который хочет толкнуть Россию на ложный путь конституционных реформ, чуждых ее национальному гению и истинным нуждам страны.

Его речь произвела грандиозное впечатление. Многие плакали, одни были красны, другие бледны от гнева — одним словом, сенсация была громадная. Было много представителей высших сфер общества, между прочим, генерал Игнатьев.

На другой день я встретила у великой княгини Марии Александровны великого князя Алексея[136]. Он мне сказал обычным своим насмешливым тоном, довольно неуместным: «Фурор, Анна Федоровна, фурор. Речь вашего мужа произвела фурор». Я ответила ему довольно сухо: «Я не знаю, произвела ли речь фурор; я знаю только, что были по достоинству оценены здравые мысли, талантливо выраженные». Великий князь сказал мне: «Что бы ни говорил ваш муж, а России придется в конце концов прийти к конституции». — «Какую конституцию желает ваше высочество: английскую, французскую, германскую, бельгийскую?» — «Само собой разумеется, конституцию, соответствующую стране…» — «А если страна не желает отнять у государя власть, которую она ему доверила, чтобы передать ее в руки партии так называемых петербургских либералов, совершенно чуждых народу? Вопрос такой важности не может быть решен в Петербурге при закрытых дверях. Прежде чем заносить руку на краеугольный камень социального и политического строя в России, нужно узнать, чего хочет страна, а чтоб страна могла высказать то, чего она хочет, нужно, чтобы она была правильно представлена. Но очень сомнительно, чтобы в настоящее время страна была достаточно зрела, чтобы иметь такого рода представительство».

Я не сильна в политике, но мне кажется, что великий князь еще менее меня силен в ней. У него есть смутная мысль, что нужно быть либеральным и сделать что-нибудь либеральное для страны. В этом отношении он таков, как большая часть петербургского общества, которое думает, что достаточно заимствовать у Запада некоторые либеральные учреждения и применить их к России как непогрешимую панацею для того, чтобы все устроилось; никто из них ни на минуту не останавливается на том простом соображении, что Россия — совершенно своеобразный организм, обладающий очень определенной индивидуальностью, с присущими ему условиями существования, от которых зависит и закон ее развития.

Это была последняя встреча Анны Федоровны со своей бывшей воспитанницей. Мария Александровна вышла замуж за второго сына весьма многодетной королевы Виктории — его королевское высочество принца Альфреда герцога Эдинбургского — в 1874 году. В течение последующих четырех лет в семье родились три девочки: Мария, Виктория и Александра и долгожданный наследник — принц Альфред. В 1884 году герцогиня Эдинбургская родила еще одну дочь — Беатрис.

Отношения с мужем не ладились, и, вероятно, ей было очень одиноко, несмотря на то, что она часто ездила в Россию, встречалась со своей семьей. «Одной из самых частых гостей, — пишет великая княгиня Ольга Александровна, дочь Александра III, — была герцогиня Эдинбургская… Я любила тетю Марию; не думаю, чтобы она была счастлива. Но в Петергофе она отдыхала от всех забот».

Марии пришлось претерпеть немало притеснений от царственной свекрови, и она была только рада, когда в 1893 году Альфред стал герцогом Саксен-Кобург-Готским, унаследовав этот титул от своего дяди, и семья покинула Англию и переехала в Кобург.

Принц Альфред (1844–1900) — герцог Эдинбургский, граф Ольстерский и Кентский с 24 мая 1866 по 23 августа 1893 года, затем герцог Саксен-Кобург-Готский с 22 августа 1893 года. Сын королевы Великобритании Виктории и ее мужа Альберта. Известный филателист. Адмирал флота (3 июня 1893 года)

В том же году Мария выдала свою старшую дочь, тоже Марию, славящуюся редкой красотой, за наследного принца Румынии, Фердинанда Гогенцоллерна. 19 апреля 1894 года ее вторая дочь, принцесса Виктория Мелита (второе имя ей дали по острову Мальте, где она родилась, а в семье ее звали Даки — «уточка»), вышла замуж за Эрнеста Людвига, великого герцога Гессенского. Третья дочь — принцесса Александра — обвенчалась 20 апреля 1896 года с принцем Эрнестом Гогенлоэ-Лангенбургским.

Но семью ожидало новое несчастье. Принц Альфред заразился сифилисом и покончил с собой в день 25-й годовщины свадьбы его родителей. Через год с небольшим после этого, в июле 1900 года, умер и супруг Марии Александровны.

Самая младшая дочь, принцесса Беатрис, вышла замуж 15 июля 1909 года за Дона Альфонсо, инфанта Испании, 3-го герцога Галлиерийского.

Саксен-Кобургский престол унаследовал 16-летний племянник Альфреда — принц Чарльз Эдуард, сын его младшего брата Леопольда. Регентом при нем назначили Эрнста Гогенлоэ, мужа Александры — третьей дочери Марии Александровны. Через три года принц Чарльз Эдуард вступил на престол. Но править ему пришлось недолго: по итогам Первой мировой войны Саксен-Кобург и Саксен-Гота стали отдельными государствами в составе Веймарской республики. Спустя некоторое время Саксен-Кобург отошел к Баварии, а Саксен-Гота — к Тюрингии.

Брак Даки оказался неудачным, но она не стала терпеть этого, как много лет терпела ее мать, а, как эмансипированная женщина нового времени, уехала от своего мужа. Когда Даки гостила у матери, то встретила своего кузена из России — великого князя Кирилла Владимировича — и влюбилась в него. Оказалось, однако, что первый муж Виктории приходился родным братом супруге правившего тогда императора Николая II императрице Александре Федоровне. Она настроила своего мужа против влюбленных. Впрочем, это было не сложно. Николай придерживался традиций, и развод, а затем близкородственный брак в семье Романовых его не устраивал.

Николай написал гневное письмо Кириллу, запретив ему даже думать о Даки. Но влюбленных было не остановить. 8 октября 1905 года они тайно обвенчалась в Кобурге. Из родных невесты на свадьбе присутствовали только Мария Александрова и ее младшая, тогда еще незамужняя дочь Беатрис.

В конце концов непокорной паре удалось добиться признания императора. В мае 1910 года семья великого князя Кирилла с двумя дочерями переехала в Петербург. Император Николай II восстановил Кирилла в правах члена Императорского Дома, которые он в гневе отобрал. Виктория приняла православие. Николай II признал этот брак именным указом и присвоил Виктории титулы великой княгини Виктории Федоровны и Императорского Высочества. Их дочери Мария и Кира получили титул княжон императорской крови со всеми правами членов императорской фамилии, включая права на престол. Во время Первой мировой войны Виктория работала медсестрой Красного Креста и за помощь инвалидам-фронтовикам дочь была награждена Георгиевскими крестами всех степеней. После Октябрьской революции великий князь с семьей уехал из страны. В Финляндии у великой княгини Виктории Федоровны родился сын Владимир.

Мария Александровна скончалась 24 октября 1920 года и похоронена в фамильном склепе герцогов Кобургских.