Глава 4. Доверенное лицо Великобритании. Январь – февраль 1918 г.

17 января 1918 г.

В снегу лежала мертвая лошадь, замерзшая на перекрестке, где Дворцовая набережная выходила на Троицкий мост. Она выглядела так, будто лежит здесь уже много дней. Локарт с грустью посмотрел на нее, когда проезжал мимо в неверном свете уличных фонарей. Несчастное животное, тянувшее сани, в которых ехали он и его спутники с Финляндского вокзала, выглядело так, будто тоже вот-вот упадет. Так было везде: лошади – кожа да кости, подавленные люди и снег, засыпающий дороги так, что даже саням было тяжело проехать[72].

Локарт вернулся в Россию меньше суток назад и уже пришел в уныние. Это был не тот Петроград, который он видел летом, когда Керенский все еще пытался удержать в подчинении Советы. В то время Локарт временно исполнял обязанности генерального консула в Москве, и это был необычно высокий пост для человека, которому не исполнилось еще тридцати лет. Но и Роберт Гамильтон Брюс Локарт был необычным человеком.

Он был искателем приключений викторианского образца, одним из тех людей, которые создали Британскую империю. Будучи шотландцем – выходцем из древнего шотландского рода, Локарт с гордостью утверждал, что в его венах «не течет ни одной капли английской крови»[73]. Мужчина, обладавший отвагой, острым умом, харизмой, опытный в обращении в равной степени и с пером, и с револьвером, имел по крайней мере одну слабость – женщины. Он был способен погубить себя из-за них. В юности его многообещающая карьера подверглась риску из-за его увлечения прекрасной – и замужней – подопечной султана. Вынужденный расстаться с ней, Локарт посвятил ей не один лист стихов, которые отражали боль, желание и сожаление[74].

В 1912 г. Локарт получил должность вице-консула в Москве. Он привязался к России, с поразительным восторгом наслаждаясь ее культурой и выразительным языком. Он также оказался вовлеченным в пользующуюся дурной славой ночную жизнь столицы. В 1914 г., поддавшись внезапному порыву, он возвратился в Англию и женился на молодой австралийке по имени Джин Тернер и привез ее в Москву. Пока она старалась адаптироваться к новым условиям, Локарт продолжал делать свою карьеру, уйдя с головой в дипломатическую и интеллектуальную жизнь Москвы и Петрограда. Он стал близок к московской либеральной элите, особенно к Михаилу Челнокову – московскому городскому голове, который был важным источником информации об образе мыслей прогрессивных политиков России. Он показывал свои литературные опыты Толстому и таким писателям того времени, как Хью Уолпол (который позже получил должность в отделе пропаганды посольства Великобритании) и Максим Горький. Карьера Локарта шла в гору. Он постепенно становился фаворитом сэра Джорджа Бьюкенена, а его проницательные отчеты о русской жизни и политике были замечены и министерством иностранных дел, и разведывательной службой[75].

Как и в Малайе, именно эта его страсть ко всему захватывающему и женщинам его и сгубила. Он всеми силами старался положить конец своим компрометирующим связям после брака, но в конечном счете оказался в их круговороте. Он слишком любил ночные рестораны, где звучала цыганская музыка, а атмосфера была насыщена сексуальными обещаниями. Отношения с мадам Вермель были не первой его сексуальной связью и даже не первой связью с замужней женщиной. Но это был его первый любовный роман, слух о котором достиг ушей сэра Джорджа. В начале сентября 1917 г., чтобы предотвратить скандал, посол с сожалением отправил молодого Локарта на родину «в отпуск»[76].

Шесть недель спустя, когда Локарт делил свое время между написанием отчетов о политической ситуации в России для министерства иностранных дел и отдыхом в поместье своего дяди на севере Шотландии, разразилась Октябрьская революция.

Правительство Великобритании, потрясенное предательским поведением низших сословий России и боясь того, что Россия выйдет из войны, не знало, что делать. В министерстве иностранных дел и кабинете военного времени подробные и проницательные отчеты, написанные господином Р. Г. Брюсом Локартом, были замечены, и он был вызван на подробное собеседование с целью высказать свое мнение относительно будущих действий. Следует ли правительству его британского величества поддерживать контакты с большевиками? Возможно, они преступные бунтовщики, но de facto теперь представляют правительство России. Что же делать?

На протяжении всего декабря 1917 г. Локарта приглашали на обеды, уделяли ему внимание и расспрашивали о нем десятки политиков и дипломатов. Потом, в последнюю пятницу перед Рождеством, его вызвали на Даунинг-стрит[77]. Локарта сопровождала группа экспертов по России, включая офицеров – полковников Г. Ф. Бирна и Джона Бакена[78]. Их всех ввели в зал заседаний кабинета министров, где только что закончилось очередное мероприятие. Министры еще не разошлись и беседовали друг с другом. Премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж, выглядевший старым и утомленным, но все еще пышущий энергией, стоял у окна, споря с лордом Керзоном (которого он, как известно, презирал), и размахивал своим пенсне. Когда ему представили Локарта, премьер-министр пристально на него посмотрел. «Господин Локарт? Тот самый господин Локарт?» Все в комнате повернулись, чтобы посмотреть. «Судя по разумности ваших отчетов, я ожидал увидеть пожилого господина с седой бородой!» Пока Локарт стоял, смутившись, с растерянным видом, премьер-министр погладил его по спине. «Питт стал премьер-министром, когда был моложе вас», – сказал он и пригласил бывшего консула сесть.

Уроженец Уэльса и шотландец, в жилах которых не было ни капли английской крови, приступили к делу.

Ллойд Джордж умел видеть то, чего не видели большинство членов его кабинета (многие из них присутствовали на этой беседе). Великобритания должна вести переговоры с большевиками. Среди присутствовавших были люди, которые самым решительным образом выступали против этой идеи. Большевикам нельзя доверять, так они считали. Лорд Роберт Сесил – заместитель министра иностранных дел возглавлял большую и голосистую фракцию, которая настаивала на том, что революция большевиков представляет собой германский заговор с целью вывести Россию из войны. Ходили слухи, что Троцкий был на самом деле немецким шпионом. Разве он в этот самый момент не находится вместе с немцами, ведя переговоры об окончании войны? Поговаривали даже, что существуют тайные разведданные, доказывающие, что Троцкий работает на правительство Германии.

Премьер-министр не верил всему этому, не верил и Локарт. Отмахнувшись от оппозиции, Ллойд Джордж встал со своего места и высказался. В России царит хаос, заявил он, и, что бы еще ни случилось, важно, чтобы англичане вступили в контакт с Лениным и Троцким. Такая миссия потребует такта, знаний и понимания. «Господин Локарт, – сказал он, – тот человек, место которого в настоящий момент в Санкт-Петербурге, а не в Лондоне».

И на этом он завершил встречу[79].

Человека они нашли, но потребовались время и еще много встреч, чтобы решить, каковы должны быть его обязанности. Локарту можно было не давать официальных полномочий. Ситуация была слишком щекотливой. Официально правительство Великобритании не поддерживало дипломатических отношений с большевистским правительством. Поэтому Локарт должен был стать «неофициальным доверенным лицом» Великобритании в Петрограде. Он будет главой миссии с подчиненным ему небольшим штатом служащих, но у него не будет полномочий, власти. Все, что он мог делать, – это пытаться поговорить с Лениным и Троцким – положить начало контактам – тайно и совершенно неофициально. Вполне вероятно, что они откажутся признать его или гарантировать ему должные дипломатические привилегии. На первый взгляд, Локарта ставили в безвыходное положение.

В дни, оставшиеся до отъезда, он познакомился еще с одним человеком, оказавшимся в безвыходном положении, – Максимом Литвиновым, большевистским послом в Великобритании. Литвинов пребывал в замешательстве. Он находился в изгнании в Лондоне во время свершения революции и был сильно удивлен, когда узнал из газет о своем назначении послом[80]. Литвинов не был официально признан в Великобритании, у него не было штата сотрудников и собственно посольства (это был сюрреализм: старое посольство России и консульство по-прежнему существовали, как будто никакой революции и не произошло). Так что его встреча с Локартом состоялась за обедом в «Лайэнз Корнер Хаус»[81].

К двум мужчинам присоединились сотрудник британской разведки Рекс Липер (который присутствовал на встрече на Даунинг-стрит) и российский журналист Федор Ротштейн. Будучи по убеждениям радикальным социалистом, Ротштейн ненавидел британский капитализм, но германского милитаризма он боялся больше[82]. У него был живой донкихотский темперамент, который помогал встрече протекать в дружеском ключе. Там, за столом ресторана «Лайэнз», Литвинов любезно написал Локарту рекомендательное письмо к Троцкому. «Я знаю его лично, – сообщал он, преувеличив реальное положение дел в своем рвении оказать услугу, – как абсолютно честного человека, который понимает наше положение и симпатизирует нам». В том же самом письме Литвинов умолял Троцкого оказать ему лично хоть какую-то поддержку и отвечать на его телеграммы. Трудно было быть дипломатом, когда собственное правительство вело себя так, будто тебя не существует. После того как письмо было написано, четверо мужчин вернулись к обеду. Изучая в меню десерты, русский обрадовался, увидев в перечне «дипломатический пудинг», и заказал его, но ему было сказано, что блюдо закончилось. Литвинов философски пожал плечами: «Не признают даже в «Лайэнз» – и вздохнул[83].

С этим письмом в кармане Локарт отправился в Шотландию, чтобы сесть на корабль и преодолеть первый отрезок своего пути. Это был новый и довольно волнующий опыт. Его путешествие из России в сентябре было незаметным и даже унизительным; возвращение в новом статусе с важной миссией стало совершенно другим. Он должен был отплыть в Норвегию на борту специально снаряженного крейсера Королевского флота с двумя эсминцами сопровождения.

Его жена Джин приехала в Квинсферри, чтобы его проводить. Однажды она уже ездила с ним в Россию, но, даже если бы это было безопасно, она не поехала бы туда во второй раз. Их брак не был счастливым, и Локарт чувствовал себя виновным в том, что женился на Джин. С какой стороны ни посмотреть на их брак – финансовой, романтической или нравственной, – несчастная женщина заключила невыгодную сделку[84].

Всего три спутника – группа для выполнения его миссии – были с ним на борту английского военного корабля «Ярмут». Капитан Уильям Хикс раньше бывал в Петрограде в качестве советника российской армии по отравляющему газу. Он был милым человеком, хорошим лингвистом, знавшим людей и политику России. Хикс также в прошлом работал в разведке, прикомандированный к штабу полковника Бирна[85]. Хики станет ближайшим товарищем Локарта в испытаниях грядущих месяцев – «самым верным коллегой и преданным другом»[86]. Также с ним отправились московский предприниматель Эдвард Бирс в качестве коммерческого эксперта миссии и Эдвард Фелан – молодой гражданский служащий из министерства труда. Другие сотрудники будут прикомандированы к нему из посольства в Петрограде, но в настоящий момент эти четверо мужчин представляли собой всех сотрудников британской миссии.

Одного члена группы не хватало. Локарту был предоставлен ординарец, чтобы помогать управляться с дипломатическими шифрами. Им был огромного роста гвардеец-ирландец, который был постоянно пьян и предложил Локарту подраться на Принсес-стрит за полкроны. Он исчез где-то между Эдинбургом и Куинсферри, и его отсутствия никто не заметил.

На яркой утренней шотландской заре «Ярмут» поднял якорь и вслед за двумя эсминцами медленно пошел к устью реки Форт мимо скопления кораблей Королевского военно-морского флота. Локарт, вспоминая свое детство, пропитанное произведениями Роберта Льюиса Стивенсона, испытывал глубокое волнение от начала путешествия, которое обещало стать большим приключением.

Если бы он знал, что это приключение может закончиться для него смертью, возможно, испытывал бы иное чувство. Но он, без сомнения, поехал бы все равно – такой уж был человек.

После мучительного плавания по Северному морю, во время которого даже бывалые моряки страдали от морской болезни, «Ярмут» в метель с трудом добрался по фьорду до Бергена. Там Локарт ненадолго оказался в компании сэра Джорджа Бьюкенена. Прошло чуть больше недели с того дня, когда бывший посол и его свита уехали из Петрограда и какое-то время ожидали прибытия «Ярмута», который должен был забрать их и отвезти в Великобританию. Сэр Джордж обрадовался встрече со своим бывшим любимцем, но он был измотанным и больным (десять месяцев революции состарили его на десять лет, вспоминал Локарт), а вся его свита – деморализована и подавлена[87].

Они были не единственными беженцами из России, которых Локарт встретил во время своей поездки. Когда он и трое его спутников продолжили путешествие по суше и морю через Норвегию, Швецию и Финляндию, им попадалось все больше и больше английских эмигрантов, которые направлялись на родину, а также русских аристократов, бежавших от революции. Гостиницы на пути их следования были переполнены.

Ранее «безопасный» маршрут в Россию и из нее в обход германских войск сам по себе превратился в военную зону. Хаос в России просачивался во все ее провинции и протектораты. Война между красными и белыми, финнами и русскими развертывалась в княжестве Финляндия. В Гельсингфорсе (теперь Хельсинки) на улицах была слышна стрельба. Локарт и Хикс, отважившиеся выйти в город, чтобы поискать жилье, оказались в центре бойни: красные русские матросы, вооруженные пулеметами, преследовали бежавшую толпу людей, поливая улицу пулями. Локарту и Хиксу пришлось упасть на окровавленный снег среди трупов, чтобы не быть убитыми. Их английские паспорта вместе с письмом Литвинова, которое хранилось у Локарта, спасли им жизнь, когда их подняли и потребовали пропуск, а также обеспечили им содействие со стороны местных красных.

Даже при официальной помощи путешествие было напряженным и тяжелым. На дороге из Гельсингфорса в Петроград был полуразрушенный железнодорожный мост, и пассажирам пришлось пробираться по опасному сооружению пешком и садиться на второй поезд на другом конце моста.

К тому моменту, когда его группа сошла с поезда в Петрограде, жажда приключений у Локарта несколько уменьшилась. Его тревожили не столько опасности, сколько хаос и атмосфера гибели и уныния. Он всегда ощущал – задолго до революции, – что за прекрасными фасадами Петрограда холодный сумрак прячется даже летом. «За его очаровательным внешним обликом, – писал он, – таится холодное сердце»[88].

Теперь здесь уже было очень холодно. Локарт мрачно смотрел на мертвую лошадь в снежном сугробе возле Троицкого моста, когда сани замедлили ход, чтобы остановиться перед посольством Великобритании. Петроград стал местом, где царила смерть.

Впервые Локарт приехал сюда в 1915 г., вызванный сэром Джорджем отчитаться о крупных антигерманских бунтах, которые разразились в Москве в июне того года. В то время он был исполняющим обязанности генерального консула и приехал в Петроград, испытывая одновременно и возбуждение, и тревогу, и страх, что его каким-либо образом сочтут ответственным за эти бунты, но был взволнован оттого, что его заметил посол. В те дни немногие могли себе представить, что в Россию придет революция. Локарт был одним из этих немногих. Он видел свидетельства этого везде – в том, как люди относятся к царю, Думе и полиции, которая поддерживала порядок. Он доложил сэру Джорджу, что повсеместно царит недовольство российским правительством, а императорская семья стремительно теряет популярность; восстанию рабочих невозможно помешать[89]. К середине 1917 г. он стал частым гостем посольства, доверенным лицом сэра Джорджа, участвовавшим в дипломатических контактах с Керенским и его правительством. Тогда настроение было другим, и многие молодые англичане, преисполненные идеалами демократии и справедливости, считали, что есть надежда на новую Россию, избавленную от деспотизма, а вскоре – и от бедности и репрессий.

Прошло полгода, и Россия стала красной от крови и большевизма, и все выглядело совсем другим. Локарт, капитан Хикс, Бирс и Фелан вышли из саней, и, пока слуги вносили их багаж, они вошли в достаточно скромную с виду дверь с фасада здания и поднялись по внушительной лестнице, которая находилась за ней.

В тот момент во всех уголках жизни Локарта господствовала дипломатия, в том числе с его собственной стороны. Локарт боялся, что его встретит холодный прием поверенного в делах Френсиса Линдли, который номинально возглавлял посольство в отсутствие посла. Но он был предусмотрителен и консультировался с Линдли по всем вопросам и относился к нему так, как будто тот на самом деле возглавляет посольство. Сотрудники посольства разделились на тех, кто были за то, чтобы признать большевиков и иметь с ними дело, и тех, кто выступал против большевиков, – «признавателей» и «непризнавателей». Линдли не мог решить, к какой категории себя отнести, а Уайтхолл не указал ему, какой официальной линии придерживаться. Но все это, разумеется, не имело большого значения, потому что ни Линдли, ни кто-либо из его сотрудников не поддерживали официальных контактов с большевистским правительством. Это была задача Локарта.

Троцкий представлял главный интерес для Локарта, но комиссар иностранных дел по-прежнему находился в Брест-Литовске, не добившись удовлетворительного результата на мирных переговорах с немцами. Поэтому изначально Локарт имел дело с его заместителем Георгием Чичериным, который предложил Британии, раз российско-германские отношения не налаживаются, протянуть России дружескую руку. Всегда самонадеянный Чичерин мягко добавил, что Великобритания должна быть готова признать грядущий великий социалистический Интернационал – всемирную революцию, которая навсегда уничтожит буржуазию.

Большевики уже приняли решение относительно дипломатических отношений с Великобританией и, не теряя времени, предали его гласности, что сделало ситуацию для Локарта чрезвычайно затруднительной. Думая, что его миссия будет не подлежащей оглашению и совершенно секретной, он пришел в замешательство, когда узнал, что в большевистской прессе о нем раструбили как о «доверенном лице» Ллойд Джорджа. Писали, что он является политиком, обладающим на родине значительным влиянием и симпатизирующим делу большевиков. Сотрудник американской разведки в России (который «проглотил» абсурдную выдумку о том, что Троцкий – немецкий шпион), доложил правительству США, что Локарт – опасный революционер[90].

Это было приятно большевикам, но ставило Локарта в совершенно неудобное положение. Однако, по крайней мере, это было преимущество, обязывающее Ленина и Троцкого встретиться с ним.

В первую неделю Локарт и его спутники проживали у различных сотрудников английского посольства, но так не годилось, и он, не теряя времени, снял квартиру в огромном особняке по адресу: Дворцовая набережная, 10, всего в ста метрах от посольства. Из нее открывался вид на реку и Петропавловскую крепость, и она была достаточно большой, чтобы служить и резиденцией, и штаб-квартирой миссии Локарта. Арендная плата была баснословно низкой для такого роскошного места; если бы он пожелал, то мог бы получить и дворец. Многие великолепные дома Петрограда стояли пустыми, и их владельцы-аристократы очень хотели, чтобы в них были жильцы и охраняли их от толпы[91]. В квартире также имелся прекрасный запас вин, за который была назначена хорошая цена. Так что светская жизнь миссии была обеспечена.

Ее светская и дипломатическая жизни были неотделимы друг от друга. Как делал это с самых первых дней своего пребывания в России, агент Великобритании с головой погрузился во все источники информации. У британского посольства появилась сеть общественных связей, которые простирались за пределы английской колонии и уходили в российское общество. Те представители российских правящих классов, которые имели мужество остаться в Петрограде (или те, у которых не было выбора), оказались ценным источником информации. Они могли рассказать о мнениях и настроениях в России, а некоторые даже в какой-то мере понимали большевиков и их лидеров и с долей сочувствия относились к ним.

Однажды воскресным вечером, к тому времени Локарт находился в Петрограде чуть больше двух недель, Хикс привел на ужин гостью. Молодая русская дама из семьи дипломатов и аристократов была очень хорошо известна и популярна в британской общине Петрограда. Хикс познакомился с ней во время своего последнего пребывания в Петрограде. Ее звали Мария фон Бенкендорф, хотя все знали ее как Муру.

Роберт Брюс Локарт всегда был восприимчив к женскому очарованию, но мадам Бенкендорф стала чем-то новым и необычным в его жизненном опыте. Вспоминая много лет спустя свое первое впечатление о ней, он снова был пленен ее неповторимым обаянием. Как это случалось со всеми, кто знал Муру, его внимание привлекли ее глаза, «которые в спокойствии были подобны колодцам грусти и весело плясали, когда ее что-то позабавило». По его мнению, ее привлекательность превосходила привлекательность всех других русских женщин того времени[92].

Однако на тот момент голова Локарта была слишком забита дипломатией и политикой, чтобы должным образом оценить физическую привлекательность Муры. Разговор за ужином в тот воскресный вечер перешел на мирные переговоры России с Германией[93]. Пораженный внешностью Муры, Локарт остался под впечатлением и ее интеллекта. Как и московские либералы – которые все были мужчинами, – она знала настроения и нравы своей страны, и ее мнение было для него твердой валютой.

Двумя днями раньше у Локарта состоялась первая встреча с Львом Троцким. Народный комиссар иностранных дел только что возвратился из Брест-Литовска, где бросил свой потрясающий и совершенно безрассудный вызов: так как Германия не желает умерить свои территориальные притязания, никакой мирный договор заключен быть не может. Все обсуждения закончены. Тем не менее Россия не будет продолжать войну, а продолжит процесс демобилизации, который уже начался. Иными словами, Россия забирает свой мяч и уходит домой, а Германия может сама решать, что ей с этим делать. Троцкий был уверен, что немцы не осмелятся снова начать наступление; их войскам не хватит энтузиазма. И Германия, и Австро-Венгрия недавно были охвачены забастовками, и Троцкий полагал, что рабочие на Западе созрели для революции. Он уверял в этом Центральный комитет, а в речи, обращенной к Петроградскому Совету вечером 15 февраля[94], заявил, что на 99 процентов уверен в том, что Германия не станет нападать[95].

Локарт не был в этом так уверен. Его также полностью не убедила демонстрация уверенности Троцкого. На той первой встрече, которая продолжалась два часа, он почувствовал, что Троцкий в глубине души обеспокоен реакцией Германии на его декларацию «ни мира, ни войны». Для Локарта гнев человека на то, как немцы унизили его во время переговоров, категорически отвергнув условия большевиков и потребовав огромные куски территории в обмен на мир, раз и навсегда доказал, что Троцкий не является немецким агентом, и не важно, что об этом думают некоторые глупцы с Уайтхолла. Он произвел на Локарта впечатление мужественного, любящего свою родину, очень и очень тщеславного человека, «который с готовностью умрет, сражаясь за Россию, при условии, что при этом будет достаточное количество зрителей»[96].

Но гнев Троцкого на немцев был ничто по сравнению с его гневом на англичан. По мнению Локарта, было ужасной ошибкой относиться к Троцкому как к преступнику во время его пребывания в изгнании в Америке. Керенский хотел, чтобы он возвратился в Россию, но англичане сначала интернировали его в Канаде, разжигая его враждебность и заставив отвернуться от умеренных меньшевиков и примкнуть к большевикам[97]. Сэр Джордж Бьюкенен лично заплатил за это, будучи вынужден переносить бурную неприязнь Троцкого. Он также внес в это свой вклад, приняв участие в тайной отправке денег настроенным против большевиков донским казакам и поддерживая связь с их командующим Алексеем Калединым, о чем узнал Троцкий[98]. Бьюкенен пытался уклониться от проведения этой политики (опасаясь серьезных репрессий против англичан в России), но был вынужден подчиниться Уайтхоллу. Страх и стрессовая ситуация подточили его здоровье.

А теперь Локарт столкнулся с результатом – полным глубоких подозрений и враждебно настроенным Троцким. На самом деле он был не так враждебно настроен, как можно было бы ожидать: многое из его антибританских высказываний было рассчитано на публику[99]. За закрытыми дверями он был готов оставить свои чувства в стороне и придерживаться интересов России – а на тот момент это означало вести переговоры с англичанами. Но за этим стоял реальный гнев, который имел свои последствия весной и летом 1918 г. Каким бы умным ни был Локарт, бросить вызов хитрости и коварству Троцкого и Ленина – это, вероятно, оказалось непосильной задачей.

На тот момент все другие затмевал вопрос, останется ли Россия участницей войны, а если нет, то на какие условия мира согласятся большевики. Что будет делать русский народ? О чем он думает? Локарт жаждал услышать любые компетентные мнения на этот счет, так что эта тема была главной в разговоре на той первой встрече за ужином с Хиксом и Мурой.

Через два дня после встречи Локарта с Троцким произошли драматические события. В субботу 16 февраля правительство Германии телеграфировало русским, что в отсутствие мирного договора военные действия возобновятся в полдень в понедельник. Ленин и Троцкий были потрясены, но не предприняли никаких немедленных шагов. Ленин, который все время выступал за мир, напомнил Троцкому об их личной договоренности, по которой тот должен теперь принять мирные условия Германии. Троцкий отмахнулся от этой идеи: он все еще был убежден, что немцы на самом деле не пойдут в наступление[100]. Между тем эту новость держали в строжайшем секрете от русского народа; даже военных не проинформировали о том, что им, возможно, придется опять воевать. В воскресенье вечером – когда Локарт, капитан Хикс и Мура касались в разговоре этой темы – Центральный комитет большевиков начал ее тайное обсуждение, которое продлилось всю ночь.

К утру понедельника уже стали поступать донесения о военной активности немцев вдоль линии фронта. Те, кто был достаточно прозорлив, чтобы знать, что происходит, встревожились. Локарт, который теперь ежедневно встречался с Троцким, записал в своем дневнике, что надежда на способность большевиков оказать сопротивление немцам мала. Россия вполне может оказаться завоеванной, что будет катастрофой для союзников. «Похоже, наша миссия подошла к концу, – написал он. – Троцкий говорит, что, даже если Россия не сможет оказать сопротивление, она будет вести партизанскую войну, сколько сможет»[101].

В полдень понедельника немецкие войска перешли в наступление. Истощенные силы русских оказывали им слабое сопротивление, и к концу недели немецкая армия захватила большие территории, чем за все предыдущие три года[102]. Тем временем испуганные, сбитые с толку большевики яростно спорили между собой. Ленин, боясь уничтожения России, краха большевистского режима и конца всех надежд на революцию, настаивал на том, что необходимо узнать, какие условия выдвигает Германия, и принять их.

К воскресенью 23 февраля немцы захватили большую часть земель на западной границе России от Украины до Балтики. В тот день они выдвинули свои условия: Россия должна уступить им всю территорию, которая на тот момент находилась в их руках. Мура лично пострадала от немецкого наступления и условий мира: Эстония – родина мужа – и ее любимый Йендель остались на захваченной территории.

В тот же вечер Мура снова пришла на ужин в дом номер 10 на Дворцовой набережной с группой друзей. Ее знакомство с Локартом становилось все более тесным. Агент Великобритании находился под глубоким впечатлением от этой молодой женщины. Локарт считал, что русские женщины более смелые и «лучше во всех отношениях» своих мужчин. Он восхищался умом Муры, и его волновала магнетическая харизма, которой она обладала. Она владела языками – бегло говорила по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. «Она была не просто очаровательной, – вспоминал он много лет спустя, – она была поразительно начитанна, чрезвычайно умна и мудра не по годам». Локарт был человеком своего времени и не мог не добавить, что ее мудрость – исключительная, потому что «в отличие от многих умных женщин она умела слушать умных мужчин, которые обладали знаниями и могли ими поделиться».

Но для Локарта, как и для многих других людей, она была больше чем все это; самое главное впечатление, которое производила Мура с ранней юности до глубокой старости, выражалось просто: «Мужчины ее обожали»[103].

В эти февральские и мартовские недели 1918 г., когда мир вокруг снова заполыхал пламенем, между английским агентом и русской дамой стала крепнуть связь. Мура демонстрировала «высокомерное пренебрежение ко всей мелочности жизни и бесстрашие, которое было непроницаемо для трусости», как заметил Локарт. «Ее жизнестойкость… была огромна и воодушевляла каждого, с кем она вступала в контакт». Чем больше он узнавал о ней, тем больше ею восхищался. «Там, где она любила, был ее мир, а жизненная философия делала ее хозяйкой всех последствий. Она была аристократка. Она могла бы быть коммунисткой. Она никогда не смогла бы быть представительницей буржуазии». Их знакомство началось на людях и медленно, незаметно становилось все более личным. «В те первые дни, – вспоминал он, – я был слишком занят, слишком озабочен собственной значимостью, чтобы думать о ней больше, чем разве что мимолетно. Я увидел в ней весьма привлекательную женщину, общение с которой делало ярче мою повседневную жизнь»[104].

Она станет для него гораздо больше, чем просто привлекательной женщиной, – бесконечно больше. А пока Локарт и Мура строили небольшой рай для себя в обстановке вновь разгорающейся войны и мраке доведенного до нищеты города.