Голод

Голод, начавшийся в деревнях, стремительно стал захватывать и город. Мы еще не забыли голод 1921 года, а на нас уже навалился новый 1933 года.

Вес хлеба по карточкам (называемый пайкой) резко уменьшился, и мы стали по-настоящему голодать. И снова нас, в какой уже раз, выручила мама. По утрам на Заиковском рынке продавали ливерную колбасу. Так как она на работу приходила очень рано, то ей удавалось покупать эту колбасу. Дома мы эту колбасу поджаривали и мама на следующий день ее с хорошей прибылью продавала. Это нас сильно выручило в голодные дни.

(Здесь снова требуется мое пояснение. В описываемое время, это были 1933—1934 гг., в Украине свирепствовал невероятный голод. Некоторые историки утверждают, что это был голод, вызванный властями искусственно и целенаправлено против крестьян, несогласных с коллективизацией. Население городов власти поддерживали путем карточек и всевозможных распределений, о которых пишет мама. На настоящее время ориентировочно считается, что от голода тогда в Украине погибло от 5 до 10 миллионов человек. Что касается меня, то у меня это время связано со следующим воспоминанием. На противоположной от нашего двора стороне переулка был длинный сплошной забор. Прислонившись к нему, сидели набухшие, как пузыри семьи с выпученными остекленевшими глазами. Их было много, очень много. Почему-то эти люди мне запомнились, когда я выходил со двора, направляясь в школу. И тогда я уже обратил внимание, что люди эти время от времени менялись. Очевидно, что тех кто за день умирал, какие-то специальные команды ночью забирали, а на их место приходили другие. Не помнится, чтобы об этих умирающих людях кто-то из взрослых говорил. Был какой-то заговор молчания. Очевидно говорить о них было опасно. Вот такие были страшные времена, а в воспоминаниях родителей этот голод описывается лишь чуть-чуть. Даже много лет спустя было опасно оставлять письменные свидетельства об этом голоде).

В эти страшные дни мы получили письмо с призывом о помощи от моей подруги Эстер из Добровеличковки. Она умоляла нас спасти от голодной смерти ее и двух ее близняшек, которых с большим трудом выходили после их рождения. А муж ее куда-то уехал и сгинул, бросив их на произвол судьбы, то есть на верную смерть. И мы, из своего убогого пайка, стали посылать ей посылки. Мы с мамой еще не забыли, что такое голод 1921 года. Но в жизни бывает и такое, что никакому писателю не вообразить. Произошло чудо. У Эстер, ко всем бедам, обвалилась русская печь, а без нее жизнь зимой в тех краях просто невозможна. Для ремонта ее необходим был кирпич, а где его взять? В это время синагога уже не функционировала и решили взять там кирпич. Ночью пошли к бывшей сторожке при синагоге и стали разбирать плиту, которая служила когда-то для обогрева. Выломав несколько кирпичей, они наткнулись на тайник, где была спрятана золотая корона, которая одевалась на свиток торы. Это был спасительный подарок судьбы, а может и Бога. Отколов кусок золота от короны, Ита, мать Эстер, поехала в Одессу и накупила там в магазине «Торгсин» всевозможных продуктов: муку, пшено, подсолнечное масло и многое другое. Их семья была спасена.

(Для вас, читатель, следует снова прервать мамины воспоминания, чтобы расшифровать это спасительное для многих слово «Торгсин». Сразу после Октябрьской революции государство стало всевозможными путями изымать золото и драгоценности у населения. Изымали силовыми методами, вплоть до расстрела людей, подозреваемых в укрытии золота, или путем угроз, как с моим папой, или при помощи голодной удавки. В стране был создан, так утверждают многие источники, ужасный голод. И вот придумали как бы добровольную сдачу золота населением через «Торгсин», то есть продажу товаров за иностранную валюту и золото. И люди, чтобы не умереть от голода, несли туда все имевшееся в семье золото и серебро, обручальные кольца, золотые часы, украшения, столовое серебро и даже, говорят, вырывали у себя золотые зубные коронки. Я помню этот магазин в Харькове — это было самое красивое здание дореволюционной постройки в самом центре города, и во все времена этот магазин назывался «Люкс»).

Следующий раз Ита, очевидно из конспиративных соображений, приехала в «Торгсин» к нам уже в Харьков. Интересно, что Ита даже своим детям, ни Боре, ни Лизе, о своей находке не рассказала. Мне кажется в отместку за то, что они ни ей, ни своей умирающей от голода сестре Эстер в самое голодное время ничем не помогли.

(В маминых тетрадях почему-то нет еще одного человека, которому наша семья помогла выжить в этот страшный голод. Это одна из папиных племянниц. Мама о ней почему-то в своих записях не упоминает, а я ее помню. Она была моложе Лизы, и я даже помню забавный случай, связанный с ней. В один из дней, когда все взрослые ушли по делам, ей поручили сварить на всех пшенную кашу. Когда все собрались за столом, то кашу эту никто, несмотря на голод, есть не смог. Так эта каша была пересолена. Я даже помню, где эта девочка спала. Комната наша была переполнена, так что я спал на столе, а ей постелили на полу рядом с печкой. Здесь я хочу подчеркнуть, что в ужасное время голода, наша семья смогла оказать посильную помощь родным и близким).