Две недели, изменившие мою жизнь

Шел 1953 год. Мне уже 28. Пора жениться, тем более, что у меня есть девушка, которую я люблю. О ней надо рассказать особо.

Как я уже писал, в институт я поступил в 1945 году, — сразу же после окончания войны с немцами, но не с Японией.

На курсе ребят было меньше, чем девушек.

Мне особо нравилась аккуратная девушка Нина Ющенко с ее пышными белокурыми волосами. Мне представляется, что и я ей был небезразличен. Но было то, что мне не позволяло перейти черту в личных отношениях — мое домашнее воспитание. Она не была еврейкой. Были и другие девушки не менее красивые, но те были мне безразличны. На нашем первом курсе была «стайка» еврейских девушек. Это были школьные подруги Лиля, Рая Мурина и Мура Винницкая.

Лиля тогда была худой, долговязой девчонкой и она для меня ничем не отличалась от других девушек. На втором курсе эта группка исчезла, как исчезали и многие другие студенты. В ХЭТИ было заниматься труднее, чем в других институтах.

В первые месяцы учебы я подружился с двумя демобилизованными ребятами-евреями Исааком Давыдовым и Виталием Слуцким. Потом к нам присоединился Эрвин Скорецкий. Эта дружба оказалась нерушимой и продлилась всю жизнь. Еще нашей дружбе способствовало то, что мы все, кроме Эрвина, жившего в общежитии, практически жили в одном районе.

Как-то на втором курсе Виталий предложил мне пойти на встречу Нового Года с девушками, с которыми он подружился еще на первом курсе и которые потом перешли на учебу в Университет.

Этими девушками и оказалась Лилина группка. Встречались мы в доме родителей Раи. Родителей Раи звали Софья Марковна и Давид Павлович. Семья была по тем временам зажиточной. В этой семье «первой скрипкой» была Софья Марковна.

Это было мое золотое время дружбы, именно дружбы, с девочками.

С этими девочками мы с Виталием встречались и отмечали все праздники. Но эти девочки были только моими друзья женского пола. Нравилась мне только Нина.

И так продолжалось несколько лет.

Мне так кажется, что в этом доме я был желанным гостем, так как С.М., очевидно, прочила меня Рае в женихи. К концу учебы я уже было подумывал не перейти-ли границу отношений с Раей. Рая была хорошей, неброской, умной, неизбалованной девушкой. Подумывал жениться на ней. Ведь многие семьи образуются без любви. Кроме того, я видел на примере своих родителей, когда папа был влюблен в маму. Зачастую какой ад был семье, когда папа начинал ревновать маму.

Так продолжалось до последнего курса института. Я иногда захаживал к Рае просто так. Однажды, прогуливаясь с Раей по городу мы решили заглянуть к Лиле, которая жила в самом центре города. Зашли. В это время Лиля спала. Зельман Семенович, отец Лили, разбудил ее.

Она вышла к нам в красном байковом халате, еще заспанная и теплая, теплая. И в этот момент произошла метаморфоза в моем отношении к ней. С этого момента я влюбился в нее. В течение почти пяти лет эта девушка была для меня такой же, как и многие другие. Произошел как бы обвал в мозгу. В один момент она стала мне дорогой и любимой. Любимой на всю жизнь. Вот и так бывает!

Итак, я влюбился. Моя не юношеская любовь принесла мне только радость, без того безумства, какое часто описывается в литературе. В нашем институте был студент-фронтовик, который повесился из-за неразделенной любви. Кстати, это была обычная девушка — вертихвостка.

Жизнь моя приобрела иной смысл в ожидании встреч. Теперь мне в ней нравилось все (это после пяти лет знакомства). Хотя Исаак отметил ее яркие губы. Это, очевидно, по контрасту с его женой Риммой, у которой были тонкие и бесцветные губы.

Я уже работал, когда Лилю, после окончания университета, направили на работу в районный центр Харьковской области Старый Салтов, учителем в школе. В 1951 году в стране пышным цветом расцвел государственный, в дополнение к бытовому, антисемитизм. Заведующий кафедрой сказал Лиле, что в других обстоятельствах, он бы оставил ее на кафедре.

Наши встречи стали редки, так как регулярного пассажирского сообщения со Старым Салтовом не было, и ей приходилось приезжать домой в кузовах попутных грузовиков.

Теперь я задумался. Я действительно был влюблен. Почему же не я ездил к ней, а она в Харьков? Очевидно потому, что ей хотелось домой. Да и где мне было в селе остановиться? Теперь нравственность другая. Я бы сказал правильная. Бой-френд, герл-френд. Тогда это осуждалось и обществом, да и для нас с Лилей это было неприемлемым.

В теплую погоду расстояние в 40 км по грунтовой дороге преодолевалось за пару часов. Хуже было в распутицу и еще намного хуже зимой из-за снежных заносов. Тогда на дорогу уходила и половина суток. Пассажирам часто надо было из машины вылезать и толкать ее. А как можно описать чувство холода на продуваемой всеми ветрами движущейся машине, где не за что спрятаться?

Полтора дня из двух пролетали быстро и она снова укатывала на неделю.

В течение недели мы с ней разговаривали по телефону. Для потомков, у которых есть сотовый телефон, хочу описать как это делалось тогда. Во всех городах и населенных пунктах были переговорные пункты. В этих пунктах стояло несколько герметичных будок, откуда и осуществлялся разговор. Я, например, приходил на такой пункт и заказывал телефонный разговор с Лилей. В Старом Салтове аналогичный пункт принимал заявку и извещал по почте Лилю. В назначенное время разговор осуществлялся или мне сообщали, что абонент прийти не может.

В конце 1952 года мы с Лилей решили расписаться. Надо было добиться, чтобы она перебралась на работу в Харьков. По закону того времени, лица закончившие ВУЗ должны были обязательно отработать по назначению 3 года. Одним из исключений было замужество.

Но для этого надо было зарегистрировать наш брак в ЗАГСе. Чтобы это оформить нужно было ей приехать в Харьков. На оформление такого перевода из школы в школу, тогда был установлен крайний срок — 1 апреля. А тут 5 марта возьми и умри Сталин.

Директор школы на просьбу Лили о разрешении ее поездки в Харьков в рабочие, а не в выходные дни, выразил «искреннее» возмущение: «Вся страна в трауре, а вы решили заниматься развлечением!»

Решили, что в таком случае, я приеду в Старый Салтов.

И опять невезуха. В этом году стояла суровая и очень снежная зима. Никакого автомобильного транспорта не было, так как дорога была завалена снегом и стала непроходимой для автомашин. Надо было принимать срочное решение. Ближайшим к Старому Салтову городом, куда подходила железная дорога, был город Волчанск. Между Старым Салтовом и Волчанском было расстояние примерно 15 км. Я принимаю решение ехать поездом до Волчанска, а там как повезет. Но дело в том, что до Волчанска прямого поезда от Харькова не было. Надо было ехать в город Белгород, Московского направления, уже в России, а там пересаживаться на местный поезд до Волчанска.

Так я и сделал. Анна Борисовна, мама Лили, дала мне большую плетенную корзину с пирогами и я утром поехал поездом на Москву. В Белгороде сделал пересадку и к вечеру добрался до Волчанска. Когда я не спеша вышел из вагона, то вдалеке на площади стояло с десяток грузовиков в ожидании пассажиров. Пока я с двумя кошелками бежал к ним, время от времени останавливаясь, чтобы подобрать выпавшие из корзины на снег пирожки, машины развернулись и разъехались. Я остался один в сумерках на пустой площади.

То что я увидел в зале ожидания вокзала вернуло меня на десять лет назад — во времена эвакуации и даже хуже. В сумраке большого, совершенно неосвещенного помещения, на кафельном полу вповалку спали или лежали десятки людей. Это были пассажиры поезда, который еще когда-то прибудет. Я вышел из зала. Еще было достаточно светло, чтобы увидеть за рекой сам город Волчанск. Подумав, решил идти в город, с надеждой, что там где-то устроюсь на ночлег. Я еще не забыл, — да и забуду ли вообще, — фронтовые будни.

Сразу за мостом через реку был рынок. Тут я вспомнил, что в то время у каждого рынка был «Дом колхозника». Это было то, что мне надо. На мою просьбу о койке дежурная ответила, что мест нет. Меня это сильно не обеспокоило. Ну нет мест и нет. Во всяком случае есть стул, тепло и светло. Переночую сидя — мне не привыкать. Спустя некоторое время дежурная вышла, а когда вернулась, спросила меня, согласен ли я переночевать в помещении прачечной. Я, естественно, с радостью согласился. Мне поставили в прачечной койку, постелили и я заснул сном праведника. О том, что будет завтра, я и не думал. Как-то доберусь.

Назавтра, когда я поднялся к дежурной, чтобы поблагодарить ее за постель, она меня еще и обрадовала. У нее ночевала бригада, которая везла на грузовиках жмых и путь их лежал через Старый Салтов. Вот к ним она меня и «засватала». Это были два грузовика, набитые до краев жмыхом, а вверху одного из них сидели две молодые женщины. Вот в их компании я и катил к своей заветной мечте — к Лиле. Что значит женская интуиция! После непродолжительной беседы одна из женщин без обиняков определила, что я еду жениться! А я ведь и словом не обмолвился, тем более что я еще и стеснялся такого способа достижения своей цели. Вот и такое бывает!

По предварительной договоренности с Лилей ключ от комнатки, которую она снимала, находился у прокурора района. У этой женщины взял ключи и при выходе поцарапал руку. Думаю: «У прокурора поцарапал руку. Плохая примета». Но, к счастью, не все приметы сбываются.

В доме никого не было, так как все были на работе. Комнатка узкая, метра полтора шириной и в длину метра четыре. В ней стояла односпальная узкая кровать с одной небольшой подушкой, в ногах кровати платяной шкаф, а в голове небольшой столик. Даже печь была в соседней комнате.

И здесь мне вспомнилось то, что я говорил сотрудницам из группы. На вопрос, не хватает ли невест в Харькове, чтобы ехать куда-то, я отвечал, что у невесты большой дом, а главное, что у нее есть корова. Тогда наличие коровы, было равносильно большому приданному.

Вот тебе и приданное!

Оставив свои вещи, пошел пройтись по селу. В центре был сельмаг, а на витрине красовалась шикарная бутылка «Советского шампанского». Можно с уверенностью сказать, что такую бутылку я видел впервые. Я тогда не знал, что такие вина должны храниться в специальных условиях, а не лежать месяцами на витрине, опаляемые солнцем. Я также не знал, что шампанские вина бывают сухими, полусухими, полусладкими и сладкими. Я всего этого не знал, но был счастлив этой бутылке, а не ее содержимому.

К вечеру на нашу импровизированную свадьбу собралось все харьковское землячество, — друзья Лили. Это были знакомые мне раньше супруги Миша — зубной техник, и его жена Эмма — детский врач. Пришли также женщина-прокурор, военный комиссар и заведующий аптекой.

Мы откупорили эту заветную бутылку. Неслыханное в то время в нашем кругу событие — шампанское. Не было пробочной стрельбы, да и вино оказалось кислым. Но все же, свадьбу скрепили шампанским.

Сказочную первую ночь описывать не берусь. И узкая кровать, и одна маленькая подушка на двоих и холод в комнате — ничто по сравнению с испытанным мною наслаждением.

А поутру мы проснулись. В комнате очень холодно.

Поинтересовался, как они отапливаются? В доме две половины. В одной живет хозяйка. Во второй половине — две комнаты. В большей комнате, где и находится топка печи, живут супруги Печерские — Миша с Эммой. В комнате Лили только зеркало (обогреваемая стена) печи. Печь топится дровами. Стало странно, как это в условиях безлесой Харьковской области топить дровами? У нас дома и площадь не меньше, а за зиму мы вытапливали более двух тонн угля, а дрова использовали только для растопки. На мой вопрос почему не углем, мне отвечали, что его нет на топливном складе. Все возможно.

Когда все ушли на работу пошел в разведку на топливный склад. Да, действительно, кускового угля нет, но в углу склада лежала большая куча штыба, то есть практически угольная пыль. Это же прекрасное открытие! У моих родителей этот штыб часто заменял кусковой уголь.

Хорошо, что расстояние от склада до дома было небольшим. Оплатил четверть тонны этого штыба, взял два ведра и за несколько часов перетаскал весь этот штыб.

В одном из ведер намочил немного штыба и слепил из него несколько больших «пирогов». Затем сложил в топке домик из дров, а наверх уложил эти угольные «пироги». Тяга была хорошей и «пироги» разгорелись. В квартире стало тепло.

Надо было решать проблему регистрации брака. Пошли в Сельсовет. Женщина, оформлявшая браки, была в отпуске и должна была выйти на работу только 21 марта. Так что, сами того не ожидая, мы с Лилей пожили неделю, выражаясь современным языком, как бой-френд и герл-френд. Для меня это были сказочные дни.

21 марта совместно с несколькими деревенскими парами мы оформили брак. Вернусь к временной последовательности. Как я уже отметил, заявление о переводе надо было сдать до 1 апреля. Я выехал из Харькова 11 марта. Из-за обстоятельств я прибыл в Старый Cалтов 12-го к вечеру. Мы планировали оформить брак 13-го и я мог бы вернуться в Харьков. Но обстоятельства нам не потворствовали. Пришлось ждать. Эти десять дней пролетели быстро и начались школьные каникулы. Дороги на Харьков, как и две недели тому назад, не было.

На этот раз попутчиков оказался полный грузовик и мы в замечательную, солнечную, теплую, снежную погоду повторили мой маршрут из Харькова в обратном направлении. Так же добрались до Волчанска, затем местным поездом до Белгорода, а потом сели в вагон дальнего следования из Москвы.

Имея законную справку о женитьбе, Лиля подала заявление в Областной отдел образования о переводе ее на работу из Старого Салтова в Харьков.

В конце концов ее уволили, а не перевели из школы в Старом Салтове. Но мне хочется рассказать о бюрократической процедуре этого увольнения.

Спустя примерно месяц после подачи заявления, я, а не Лиля (она ведь работала в Старом Салтове), начал обивать пороги Облоно (Областной отдел народного образования). После множества визитов, наконец, начальник отдела кадров Облоно с примечательной украинской фамилией Порохня пообещал мне, что решение будет завтра. Каково же было мое удивление, когда я пришел назавтра, когда мне заявили, что этот самый Порохня с сегодняшнего дня в отпуске. Что делать? Записался на прием к заведующему Облоно. Тот распорядился чтобы его секретарь нашел заявление Лили. Секретарь завела меня в пустующий большой зал заседаний. В те времена повсеместно была принята следующая расстановка мебели в таких залах. Стол председателя, а к нему перпендикулярно был приставлен длинный стол в зависимости от числа присутствующих. Когда я зашел в этот зал, мне бросилось в глаза что-то фантастическое. На длиннющем столе толстым слоем лежали сотни, а может тысячи бумажек. Секретарь говорит мне, что это заявления по поводу перевода. Ищите свое. И, как ни странно, я свое заявление довольно быстро нашел.

В результате Лилю не перевели, а уволили по собственному желанию. А с такой формулировкой, это что-то наподобие «волчьего билета», директора школ отказывались принимать учителей. Лиля в это время уже была беременной. Уже прошел почти месяц учебы, когда наша подруга Инна сказала Лиле, что в украинскую школу на окраине города Новоселовка требуется учитель химии. Сама Инна преподавать на украинском не могла. Так Лиля устроилась на работу в Харькове. Спустя некоторое время, когда у Лили вырос живот, директриса школы, — кстати очень хороший человек, — выразила недоумение, почему Лиля при оформлении не сказала ей о своей беременности. Дело осложнялось еще тем, что в школе был выпускной 10 класс. Здесь надо отметить хорошее Советское законодательство. Беременной женщине полагался оплаченный отпуск 3 месяца до родов и 3 месяца после. Лиля ее успокоила и сказала, что выпускные классы она доведет и примет экзамены. Так оно и произошло. Лиля металась на трамвае в школу и обратно, а с новорожденной Леной оставалась Анна Борисовна.

Мы