«У меня были резидентские задания на ряд стран — Тибет, Внутреннюю Монголию, некоторые пункты Китая»
О подробностях разведывательной работы, которую вел Блюмкин в Монголии, известно довольно мало — как и вообще о деталях его деятельности в разведке. «У меня были резидентские задания на ряд соприлегающих стран — Тибет, Внутреннюю Монголию, некоторые пункты Китая», — писал он в автобиографии, но и эта информация носит самый что ни на есть общий характер. Однако кое о чем сказать все-таки можно.
В Монголии Блюмкин действительно мог иметь какие-то контакты с экспедицией Рериха. Во всяком случае, они находились в Улан-Баторе примерно в одно и то же время. Экспедиция въехала в Монголию с территории СССР 10 сентября 1926 года и находилась в Улан-Баторе до 13 апреля 1927 года, после чего двинулась в направлении Тибета. Блюмкин же, как уже говорилось, прибыл в Монголию в конце 1926 года.
Во время визита Рериха в Москву летом 1926 года советские власти не могли не заинтересоваться его планами. 11 июня нарком иностранных дел Чичерин писал после встречи с Рерихом секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову:
«Тов. МОЛОТОВУ. Копии Членам Политбюро…
Уважаемый товарищ.
Приехавший в Москву художник Рерих, большой знаток буддизма, только что объехал значительную часть Тибета и Китайского Туркестана. Он проник также в некоторые области северной Индии. Там имеются буддийские общины, отвергающие официальный ламаизм и стоящие на точке зрения первоначального учения Будды с его примитивным потребительским коммунизмом. Это способствует их симпатии к коммунистической программе и к СССР. Это обстоятельство связывается с их борьбой против поддерживающих ламаизм официальных верхов буддийских государств.
Эти буддийские общины поручили Рериху возложить на гробницу Владимира Ильича небольшой ящик с землей того места, откуда происходил Будда. Рерих привез этот ящик и спрашивает, что с ним делать. Он предполагает передать его в Институт Ленина. Кроме того, эти буддийские общины прислали письмо с приветствиями Советскому государству. В этих приветствиях они выдвигают мысль о всемирном союзе между буддизмом и коммунизмом. Рерих предлагает передать эти письма точно так же в Институт Ленина.
Прилагаю переводы этих двух писем. Если бы с Вашей точки зрения было признано допустимым опубликование этих писем, то нужно будет еще выяснить у Рериха, возможно ли это с конспиративной точки зрения, ввиду крайне деспотических методов английских властей в этих местах. С коммунистическим приветом. Г. В. Чичерин».
Вот именно — «ввиду крайне деспотических методов английских властей в этих местах». Не исключено, что в Москве решили использовать связи и влияние Рериха для борьбы против англичан в Центральной Азии. Ведь в посланиях, которые привез художник, индийские Махатмы не только рассуждали о коммунизме. Шла речь и о конкретных политических проблемах. Махатмы сообщали, что готовы к переговорам с Советским Союзом об освобождении оккупированной Англией Индии и обсуждении проблем Тибета, где в это время сложилась непростая политическая ситуация.
Тибет получил независимость от Китая в 1913 году. Человек со стороны, попавший туда в то время, мог бы подумать, что он перенесся лет на 500 назад — в этой закрытой от всего мира стране по-прежнему жили как в XV–XVI веках. Но правитель страны Далай-лама XIII предпринимал шаги по модернизации, пригласив для этого в Тибет англичан. Англичане обещали провести телеграфные линии, начать разведку полезных ископаемых, предоставить новейшее по тем временам вооружение для тибетской армии и обучить местных офицеров. В Тибете появились первая светская школа, где детей обучали по английскому образцу, Государственный банк, Институт тибетской медицины и т. д. Но, разумеется, все эти процессы сопровождались усилением политического влияния Англии в Тибете, а в столице страны Лхасе жили английские советники и специалисты.
Особенность Тибета состояла в том, что по древним традициям пребывание иностранцев на его территории было запрещено. Политика Далай-ламы вызвала недовольство многих представителей тибетской аристократии и духовенства — все эти новшества либо затрагивали их интересы, либо просто не соответствовали традиционным представлениям и реалиям прошлого. Высшее духовенство опасалось введения новых налогов на содержание армии и рекрутских повинностей, которые скажутся на численности монашеской общины.
Модернизация Тибета с участием англичан углубила существовавшие раньше противоречия между Далай-ламой и вторым по рангу человеком в стране — Панчен-ламой IX. К зиме 1923 года напряжение в их отношениях достигло такого накала, что Панчен-лама бежал в Монголию, а оттуда — в Восточный Китай.
Советское руководство вполне могло увидеть в этой интриге выгодный для себя аспект: а если сыграть на том, что Панчен-лама стал жертвой «английских колонизаторов»? В конце концов, именно под лозунгами борьбы против «британского империализма» в Азии проходил съезд народов Востока в Баку, на котором присутствовал и Блюмкин. В съезде участвовали люди самых разных политических взглядов. Почему же не сделать ставку и на буддистов? Идея приобрести новых союзников в Азии, пусть даже таких экзотических, не могла не казаться в Москве полезной.
Осталось только понять, как использовать в этом раскладе сил Николая Рериха. В Москве ему оказывали очень теплый прием. Он побывал у Чичерина, Луначарского, Каменева, Крупской, не говоря уже о встречах с художниками и другими деятелями искусства.
«Да, Рерих обращался к советским властям, в частности, в МИД, с просьбой оказать помощь в проведении экспедиции, — признал в январе 1995 года в интервью корреспонденту газеты „Московский комсомолец“ Наталье Дардыкиной тогдашний руководитель пресс-бюро Службы внешней разведки Юрий Кобаладзе. — Более того, его принимал начальник разведки Трилиссер… Трилиссер поручил нашему резиденту в Монголии Блюмкину оказать всяческую помощь ученому.
— Мог помочь Блюмкин экспедиции деньгами или чем-то материальным? — поинтересовалась я.
— Нет, — сказал Юрий Георгиевич».
А чем же тогда?
Вероятно, что Рериху могли предложить роль посредника между Москвой, Панчен-ламой и Далай-ламой в Тибете. Эта миссия вполне отвечала бы и интересам Рериха. Если так произошло, то эта задача экспедиции сохранялась в глубокой тайне, и даже советский полпред в Монголии о ней не знал, хотя что-то интуитивно чувствовал.
«В Монголии, в настоящее время в Улан-Баторе, появился известный художник, путешественник Николай Константинович Рерих, который в августе направляется в Тибет, — сообщал полпред СССР в Монголии Петр Никифоров в Москву. — Этот Рерих настойчиво ставит вопрос о необходимости возвращения Богдо <Панчен-ламы> в Тибет, приводя теологические обоснования. Я полагаю, что Рерих на кого-то работает, а может быть, даже хочет установить наше отношение к этому вопросу».
Сохранять эту задачу в тайне нужно было еще и по другой причине — если бы о ней узнали англичане, то путь Рериха в Тибет был бы закрыт.
Но какую роль во всей этой истории мог сыграть Блюмкин? Опять же, можно предположить, что он или скорее по его указанию ГВО Монголии делилась с Рерихом разведывательной информацией о районах, по которым будет проходить его маршрут.
С другой стороны, не исключено, что в его экспедицию стремились внедрить людей, работающих на монгольскую (читай — на советскую) разведку. У Рерихов на этот счет были подозрения. «Кто-то распустил в городе и его окрестностях слух, что американской экспедиции[55] требуется 900 человек, — вспоминал Юрий Рерих. — Они шли валом — безработные рабочие, сибирские казаки, бывшие монгольские солдаты и китайские кули. Все они уверяли нас, что им нечего терять, нечего оставлять, что жизни большинства из них полностью разбиты и что они желают принять участие в научном приключении. Мы отослали назад большую часть наших посетителей и наняли лишь шестнадцать стойких монголов, чье прошлое и настоящее мы смогли установить у местных жителей».
Наконец, очевидно, что на сотрудников ОГПУ и их союзников из ГВО было возложено наблюдение за членами экспедиции, пока они находились в Монголии. По данным Александра Стеценко, в Музее им. Н. К. Рериха на некоторых документах из Монголии имеется следующая надпись: «Копия. Оригинал у Я. Г. Б.», что, безусловно, означает «Яков Григорьевич Блюмкин». Другими словами, выполняя свои «резидентские задания» по Тибету, он собирал о нем всю возможную информацию и передавал ее в Москву.
Тринадцатого апреля 1927 года экспедиция Рериха выехала из Улан-Батора. 24 сентября она встретилась с пограничным отрядом тибетцев. Проверив документы экспедиции, тибетцы заявили, что они «неправильные», и отказались пропустить ее дальше. Рерих пытался добиться разрешения на въезд в Тибет. До весны 1928-го путешественники надеялись на это, ожидая разрешения в нечеловеческих условиях, на продуваемом всеми ветрами заснеженном горном плато, но затем им все же пришлось повернуть обратно в Индию.
По одной из версий, тибетцы не пропустили экспедицию из-за интриг англичан, которые все-таки что-то узнали и сообщили в тибетскую столицу Лхасу, что Рерих — агент «красных русских». Так что идее слияния буддизма с ленинизмом не суждено было сбыться.
Однако лично для Блюмкина наблюдение за экспедицией Рериха не являлось работой особой важности. Судя по всему, он переложил ее на своих подчиненных. Дело в том, что большую часть времени, пока Рерихи оставались в Монголии, его самого там не было. Еще в начале 1927 года он отправился с секретной миссией в Китай и вернулся в Монголию только в апреле, когда Рерих то ли собирался двигаться дальше, то ли уже выехал из Улан-Батора.
* * *
В январе 1927 года Блюмкин отправился в длительную секретную поездку в Китай. Как он писал в автобиографии, в «добровольную поездку… совершенную с боями и исключительными трудностями, когда я случайно остался жив». Поездка действительно была рискованной — почти 800 километров, через пустыню Гоби.
Однако по другим данным, он выполнял задание Центра. Оно состояло в том, чтобы добраться до штаба армии китайского генерала Фэн Юйсяня. После того как в 1911–1913 годах в Китае произошла революция и была свергнута императорская династия Цин, в стране, почти не прекращаясь, шла гражданская война. Захватившие власть в провинциях генералы из различных клик боролись друг с другом за эту самую власть.
К 1925 году положение в Китае выглядело примерно так: на юге — прогрессивные силы во главе со знаменитым революционером Сунь Ятсеном и его Национальной партией (Гоминьдан), с которой объединились коммунисты, на севере — «реакционные китайские милитаристы». Осенью 1924 года на Севере восстал генерал Фэн Юйсянь. Он занял Пекин, попросил помощи у СССР, установил контакты с «революционным Югом» и пригласил в Пекин Сунь Ятсена. Тот поехал, но по дороге серьезно заболел и в марте 1925 года умер в Пекине. Фактическим лидером Гоминьдана после его смерти стал Чан Кайши.
В 1926–1927 годах генерал Фэн Юйсянь вместе с южанами боролся против «милитаристов». В СССР его считали человеком прогрессивным и помогали ему — на вооружение его армии Москва тратила около миллиона долларов в год. Советское руководство надеялось, что война в Китае сможет перерасти в социалистическую революцию — сначала в этой стране, а потом во всей Азии.
Что делал Блюмкин у генерала Фэна — точно не установлено. Сам он как-то сказал, что был у него советником. Не исключено, что он помогал генералу в организации службы разведки и контрразведки.
Блюмкин прибыл в Китай в феврале 1927 года и в штабе у генерала Фэна находился, по некоторым данным, до апреля. В апреле он уже получил новое задание из Центра. Трилиссер, ставший к тому времени заместителем председателя ОГПУ, отдал указание Блюмкину провести операцию по регистрации и последующей высылке из Монголии в СССР «активных белых элементов». Большое количество белоэмигрантов в Монголии сильно беспокоило советские спецслужбы.
Как именно участвовал Блюмкин в этой «чистке» — точно неизвестно, но ОГПУ, а потом и НКВД, совместно с ГВО, не раз проводили их среди русского населения Монголии. Эти «чистки», похоже, настолько врезались в генетическую память потомков русских эмигрантов, что даже в начале XXI века живущие в Улан-Баторе пожилые русские очень неохотно и с видимой опаской рассказывали автору этой книги, что русской эмиграции пришлось пережить более семи десятков лет назад.
Летом того же года монгольское руководство предложило Блюмкину поехать в район Самбейса — помочь подавить вспыхнувшее там антиправительственное восстание. Блюмкин согласился, но с условием: ему предоставят почти неограниченные полномочия и, в частности, право расстреливать на месте любого контрреволюционера по своему усмотрению. Монголы решили, что это уж слишком, и условия Блюмкина не приняли. В свою очередь и Блюмкин отказался ехать «в командировку» и остался в Улан-Баторе.
Уже тогда его отношения с монголами да и с советскими коллегами были, мягко говоря, напряженными. Это как в известной новой поговорке — он-то, конечно, хотел как лучше, а получалось — как всегда.