«Где я, что я, кто я такой?» Блюмкин-экономист

Пока Блюмкин подавлял восстание на Кавказе, ссорился с Есениным и обживал свою новую квартиру, в партии по-прежнему шли «дискуссии». В октябре 1924 года Троцкий — в качестве предисловия к третьему тому его собрания сочинений — опубликовал статью «Уроки Октября». В ней он описал историю разногласий в руководстве партии от февраля до октября 1917 года. И совершенно некстати для тогдашних партийных лидеров напоминал о том, что Зиновьев и Каменев выступали против восстания в Петрограде, о статьях Каменева и Сталина в «Правде» весной 1917 года, которые, по его мнению, были близки к позициям меньшевиков и противостояли ленинским позициям. Напомним, что Зиновьев и Каменев сомневались в успехе восстания и даже высказались об этом печатно в газете «Новая жизнь» буквально накануне выступления большевиков.

Приведенные факты били и по самой «тройке», и по ее ближайшему окружению. Правда, Троцкий специально оговаривался: «Разумеется, разногласия 1917 г. были очень глубоки и отнюдь не случайны. Но было бы слишком мизерно пытаться делать из них теперь, спустя несколько лет, орудие борьбы против тех, кто тогда ошибался. Еще недопустимее, однако, было бы из-за третьестепенных соображений персонального характера молчать о важнейших проблемах Октябрьского переворота, имеющих международное значение».

Ответный удар Троцкому нанесла редакционная статья «Правды» — «Как не нужно писать историю Октября (по поводу выхода книги т. Троцкого „1917“)», написанная на самом деле Бухариным. Затем в «Правде» были опубликованы текст доклада Каменева на собрании членов МК и московского партийного актива «Ленинизм или троцкизм?» (на следующий день он повторил его на совещании военных работников), речь Сталина на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС «Троцкизм или ленинизм?» и статья Зиновьева «Большевизм или троцкизм?». Затем появились сборники «За ленинизм» и «Ленин о Троцком и троцкизме. Из истории ВКП(б)».

Статья Троцкого была названа «грубым извращением истории большевизма и истории Октябрьской революции», «попыткой подменить ленинизм троцкизмом», который «является не чем иным, как одним из видов меньшевизма». 19 ноября 1924 года «Правда» отмечала, что «своим выступлением т. Троцкий вновь ставит партию перед опасностью дискуссии». Троцкому припомнили его небольшевистское прошлое и переругивание с Лениным еще до революции.

Сталин в этой «дискуссии» заявил, что хотел бы заняться «разоблачением некоторых легенд, распространяемых Троцким и его единомышленниками» «об особой роли Троцкого в Октябрьском восстании». А те книги, в которых роль Троцкого все-таки отмечалась, назвал «арабскими сказками». Сегодня может показаться странным, что в число «сказок» были включены и знаменитые «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида. До XX съезда КПСС эта книга не переиздавалась.

Эта партийная «война компроматов» получила название «литературной дискуссии». Однако против Троцкого и его сторонников была развернута мощная и далеко не только литературная обличительная кампания. Почти два месяца газеты печатали резолюции парторганизаций со всех концов страны, клеймившие Троцкого.

К январю 1925 года его «проработка» достигла апогея. Были, конечно, и отдельные выступления в его поддержку — например, в Смоленске прошла небольшая демонстрация студентов под лозунгами «Да здравствует председатель Совнаркома тов. Троцкий!» — но они уже никак не влияли на события.

Сам «лев революции» опять вел себя пассивно и молчал. В конце 1924 года в беседе с рабочими одного из московских заводов он сказал, что если бы знал, что книгу так раздуют и разведут такую кампанию, то никогда бы ее и не выпустил. «Если бы со мной они переговорили, — добавил Троцкий, — то мы сговорились бы, может быть».

Семнадцатого — двадцатого января 1925 года проходил объединенный пленум ЦК и ЦКК. Троцкий в нем не участвовал из-за болезни. Незадолго до пленума он направил в ЦК заявление, в котором просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета. Он писал, что готов в будущем выполнять любую работу по поручению ЦК на любом посту и вне всякого поста в условиях партийного контроля.

Но вопрос о его снятии был предрешен заранее. На место Троцкого уже нашли другого человека — Михаила Фрунзе. Он занял посты наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета. Зиновьев и Каменев потребовали исключить Троцкого из партии, но Сталин проявил «умеренность» и не согласился с этим, предложив оставить его даже в ЦК и Политбюро. Однако резолюция пленума выносила Троцкому «самое категорическое предупреждение» и оставляла вопрос о его работе в ЦК до очередного съезда. В случае же «новой попытки» Троцкого нарушить партийные решения «ЦК будет вынужден, не дожидаясь съезда, признать невозможным дальнейшее пребывание т. Троцкого в Политбюро» и поставить вопрос о его устранении из ЦК.

Впоследствии Троцкий так описывал «литературную дискуссию»: «Это было в своем роде величественное зрелище. Клевета получила видимость вулканического извержения. Широкая партийная масса была потрясена. Я лежал с температурой и молчал. Пресса и ораторы ничем другим не занимались, кроме разоблачения троцкизма».

Поражение в «литературной дискуссии» вынудило Троцкого на время уйти из большой политики. Он занимался хозяйственными вопросами, писал статьи, разрабатывая, в частности, теорию необходимости «сверхиндустриализации», и злорадно наблюдал за возникающими спорами и конфликтами в стане его противников.

Первые крупные расхождения между Сталиным и Зиновьевым — Каменевым обнаружились на XIV партийной конференции в апреле 1925 года. Конференция приняла выдвинутую Сталиным «теорию построения социализма в одной, отдельно взятой стране», с которой не соглашались ни троцкисты, ни сторонники Зиновьева и Каменева. Последние также считали, что нэп уже выполнил свои задачи и пора усилить давление на крестьянство, чтобы государство получило средства для индустриализации. Оба лагеря к тому же претендовали на роль единственно правильных толкователей Ленина. Зиновьев даже написал книгу «Ленинизм», которую члены Политбюро раскритиковали в «секретном режиме».

Решающее столкновение между сторонниками Сталина и «новой оппозицией», как начали называть фракцию во главе с Зиновьевым, Каменевым, Крупской, Сокольниковым и другими, произошло на XIV съезде партии в декабре 1925-го. Дискуссии к тому времени уже перешли от теоретических вопросов к личным.

«Я неоднократно говорил это т. Сталину лично… я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба», — говорил Каменев (в этом месте стенограмма фиксирует «голоса с мест»: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!» Шум… Крики: «Мы не дадим вам командных высот», «Сталина!», «Сталина!» Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты…).

«Председательствующий: Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь…

Каменев: Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою».

Съезд, переименовавший РКП(б) в ВКП(б) — Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), — закончился поражением «новой оппозиции». После съезда Зиновьева сняли с постов председателя Исполкома Ленинградского Совета и Исполкома Коминтерна, а Каменева — с постов заместителя председателя Совнаркома, председателя Совета труда и обороны и председателя Исполкома Моссовета. Кроме того, из члена Политбюро Каменев превратился в «кандидаты в члены Политбюро». И был назначен наркомом внешней и внутренней торговли. То есть стал непосредственным начальником Якова Блюмкина.

* * *

В автобиографии, написанной незадолго до расстрела, Блюмкин утверждал: «…за время моего пребывания в партии я в никаких оппозициях до 1927 г. не состоял». Это, похоже, так. Однако чувство симпатии и даже восторженности по отношению к Троцкому его не оставляло, что вскоре привело к тому, к чему привело.

Впрочем, Борис Бажанов рассказывает в мемуарах о таком эпизоде. По его словам, как раз в это время, в 1925 году, ОГПУ «приставило» Блюмкина к Троцкому. Находившийся уже в полуопале Троцкий занимался различными хозяйственными делами и, в частности, объезжал предприятия с инспекцией по обследованию качества продукции. В комиссию при Троцком ОГПУ, по утверждению Бажанова, пристроило и Блюмкина, и «как ни наивен был Троцкий, но функции Блюмкина в комиссии для него были совершенно ясны».

На одном из заседаний комиссии Блюмкин хотел взять слово, но Троцкий его неожиданно перебил. «Товарищ Блюмкис был там (с инспекцией на заводе. — Е. М.) оком партии по линии бдительности, — сказал он, — не сомневаемся, что он свою работу выполнил. Заслушаем сообщения специалистов, бывших в подкомиссии». Дальше Бажанов пишет: «Блюмкин надулся, как индюк: „Во-первых, не Блюмкис, а Блюмкин; вам бы следовало лучше знать историю партии, товарищ Троцкий; во-вторых…“ Троцкий стукнул кулаком по столу: „Я вам слова не давал!“ Из комиссии Блюмкин вышел ярым врагом Троцкого».

Приказ по Народному комиссариату внутренней торговли СССР от 8 августа 1925 года о назначении тов. Блюмкина Я. Г. на должность экономиста-консультанта в Главный секретариат наркома. РГАЭ. Публикуется впервые

Выписка из приказа по Наркомату внутренней торговли от 24 сентября 1926 года о том, что Блюмкин освобождается от занимаемых должностей в наркомате. РГАЭ. Публикуется впервые

Возможно, что-то подобное действительно было, но Бажанов в своем описании явно переборщил — некоторые детали кажутся малодостоверными. Трудно поверить, чтобы Троцкий забыл фамилию Блюмкина (это после года работы последнего в секретариате наркомвоенмора!). Маловероятно, чтобы Блюмкин позволил себе сказать Троцкому при всех: «вам бы следовало лучше знать историю партии». Это представляется невозможным.

Итак, Блюмкина назначили начальником отдела в Наркомате торговли. В ноябре 1925-го его объединили с Наркоматом внешней торговли в Наркомат внешней и внутренней торговли СССР. Сначала им руководил Александр Цюрупа, но недолго. А в январе 1926 года наркомом торговли был назначен опальный «новый оппозиционер» Лев Каменев. Но чем же занимался под его руководством Блюмкин? И почему это он вдруг пересел с «лихого коня» в кресло начальника отдела организации торговли?

В Российском государственном архиве экономики (РГАЭ) хранится личное дело Блюмкина Якова Григорьевича № 80. Как следует из этих документов, 8 августа 1925 года его командировали в Наркомторг на должность экономиста. Это Блюмкина-то — в экономисты! Тем не менее он работал в наркомате аж до октября 1926 года.

Чем же занимался Блюмкин в Наркомторге, так сказать, официально? Сам он описывал свою работу следующим образом: «Год (1925–1926) я работал в Наркомторге (начальник отдела организации торговли, пом. нач. ЗКУ, председатель ряда комиссий, консультант при наркоме и т. д. — одновременно)». Другими словами, менял должности как перчатки. Он подсчитал, что занимал за этот год 12 различных постов.

Ну, двенадцать или не двенадцать, но его действительно бросали на разные участки работы. 8 августа 1925 года приказом по Наркомату внутренней торговли № 267 Блюмкин назначается на должность экономиста-консультанта в Главный секретариат наркома с окладом 192 рубля в месяц. 26 февраля 1926 года — консультантом при наркоме, 16 июня — начальником Отдела организации торговли, 10 августа — председателем Бюро стандартизации Наркомторга, 22 сентября — помощником начальника Экономического управления.

А все же если более конкретно? Документы, имеющиеся в личном деле Блюмкина, помогают ответить на этот вопрос лишь отчасти.

В сентябре 1925 года он ездил в Ленинград. Вероятно, для переговоров и закупки продукции ленинградского «Древтреста». По крайней мере, в его личном деле сохранилось удостоверение, в котором Административно-финансовый отдел Наркомвнуторга СССР рекомендует «т. Блюмкина Я. Г. как аккуратного плательщика и гарантирует со своей стороны своевременную выплату денег».

После возвращения из командировки он занимался квартирными делами. Получил от наркомата еще одну важную бумагу, которая тоже сохранилась в его личном деле. В ней сообщается, что Блюмкин, как ответственный работник, имеет право «на получение в занимаемой им квартире дополнительной жилой площади в размере 20 (двадцати) кв. аршин». А как уже говорилось, жилплощадь он получил в весьма престижном доме, на одной площадке с наркомом просвещения Луначарским.

Затем его ждала новая командировка — на Украину. 6 ноября 1925 года была образована Межведомственная комиссия из представителей Наркомвнуторга, ВСНХ, Наркомата РКИ и других ведомств для обследования «заводов Союзного значения, изготовляющих с.-х. машины, для выявления калькуляции себестоимости и качества продукции». Председателем этой комиссии был назначен Блюмкин. 8 ноября комиссия из трех человек выехала на Украину. Она должна была находиться там два месяца, но, судя по всему, ее работу продлили до февраля 1926 года.

Сохранился любопытный документ — справка о продлении этой командировки, выданная Блюмкину для предоставления в его домоуправление. Вероятно, для того, чтобы «жилец Блюмкин» смог подтвердить, что в означенное время он отсутствовал дома, а значит, не обязан платить за свет, воду и т. д. Да, поистине — главнее управдома не было в СССР человека.

Была ли в Наркомате торговли от Блюмкина какая-то реальная польза делу и стране? Думается, вряд ли, трудно было найти менее подходящую работу для его характера и темперамента, нежели должность министерского чиновника.

Блюмкин иногда просто не понимал, что происходит в окружавшей его «торговой реальности». Однажды, будучи уже «консультантом» при наркоме Каменеве, он направил ему докладную записку, которая начиналась так: «Товарищ Каменев! Я вас спрашиваю: где я, что я, кто я такой?» Чиновники-профессионалы из секретариата Каменева хохотали над запиской до упаду. Им трудно было понять Блюмкина, который еще не так давно участвовал в терактах, подавлял восстания и работал нелегалом за границей, а Блюмкину — их.

* * *

Но это, так сказать, лишь одна сторона его работы и жизни в 1925–1926 годах. Была и другая.

Блюмкин и сам не скрывал, что от чекистской работы он никогда не отдалялся, в том числе и во время работы в Наркомторге. В его автобиографии есть, к примеру, такая фраза: «О том, что мной было сделано по линии чекистской работы за это время, я упоминал в своем заявлении т. Агранову. Но лучше всего об этом могут сказать т. Менжинский и Трилиссер. Они знают, сколько раз я рисковал жизнью за интересы нашего дела, являющегося и моим делом».

Действительно, в следственном деле Блюмкина имеются его показания, собственноручно отредактированные им по просьбе заместителя начальника Секретного отдела ОГПУ Якова Агранова. Есть также его дополнительные показания тому же Агранову, которые он озаглавил «О поведении в кругу литературных друзей». Но о своей конкретной работе на ОГПУ и о выполняемых им специальных заданиях во время работы в Наркомторге он ничего не говорит.

Сохранилось также письмо Блюмкина начальнику ИНО Михаилу Трилиссеру, написанное на листах из тетради, вероятно, незадолго до его ареста. Но и в нем нет никаких подробностей об оперативной работе Блюмкина в 1925–1926 годах. Правда, письмо до нас дошло не в полном виде — сохранился кусочек 8-й страницы и страницы 9–26. Может быть, на пропавших страницах Блюмкин и описал то, чем он на самом деле занимался в Наркомторге? И, может, поэтому они и не «дожили» до нашего времени? Кто знает…

Как ни странно, но этот, чуть ли не самый «тихий» и «мирный» период в его жизни оставил множество загадок и в без того загадочной биографии Блюмкина. Вопрос о том, чем он на самом деле занимался в течение 1925–1926 годов, всегда давал простор для самых необычных версий и фантазий.

* * *?

Те, кто не признаёт не подтвержденных документами рассказов (не будем в данном случае употреблять слово «факты»), могут спокойно пропустить следующую часть этой книги. Для тех же, кто все-таки собирается ее прочитать, автор хотел бы уточнить: никто на самом деле не знает, происходило ли все это на самом деле. А если происходило, то так или как-то по-другому.?

Лично автору кажется, что то, о чем речь пойдет ниже, в? большинстве своем домыслы и выдумки. Они кочуют из одной публикации о Блюмкине в другую, особенно в Интернете, и порой бывает трудно понять, откуда именно взялись эти сведения и как они возникли. Однако практически они уже стали своеобразной частью биографии Блюмкина или представления о нем как о «черном человеке», сыгравшем поистине зловещую роль в жизни многих известных людей. Так что следующую часть можно было бы назвать и так: «Образ Якова Блюмкина в легендах, слухах и вымыслах». А что, неплохая тема для отдельного исследования.