«Контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика…» Блюмкин как «искатель Шамбалы»

Легенды о деятельности Блюмкина в 1925–1926 годах весьма разносторонни. Согласно им он не только убивал поэтов и девушек, но участвовал в довольно экзотических чекистских операциях.

Одна из них уже упоминалась. По утверждению Александра Солженицына, Блюмкин участвовал в «разработке» Бориса Савинкова, а когда того якобы убили сотрудники ОГПУ — 7 мая 1925 года выбросили из окна, — то подделал его предсмертное письмо. Оно было использовано для подтверждения версии о самоубийстве Савинкова, который будто бы разочаровался в своей жизни и в своей борьбе.

В некоторых публикациях в Интернете можно встретить утверждение, что Блюмкин был подсажен в качестве «наседки» в камеру британского разведчика Сиднея Рейли. Его, как и Савинкова, чекисты смогли заманить в Россию для встречи с членами подпольной монархической организации в ходе операции «Трест»[52]. Рейли был арестован, а в тот день, когда он должен был возвращаться через границу в Финляндию, чекисты устроили на границе перестрелку и сымитировали гибель разведчика. По другую сторону кордона всё это видели и поверили в то, что Рейли убит, тогда как он сидел на Лубянке.

Сидней Рейли (он же Шломо, или Георгий Розенблюм) родился в Одессе. И хотя он был на 27 лет старше Блюмкина, у них наверняка нашлись бы общие темы для разговоров. Кроме того, что оба жили в одном городе, они были в некотором смысле коллегами. Легенда гласит, что Блюмкин постепенно подводил Рейли к мысли о сотрудничестве с советской разведкой, тем более что положение английского шпиона было тяжелым — для всего мира он был убит на границе, и советские газеты сообщили об этом.

По официальной версии, Рейли согласился на сотрудничество, дал нужные показания, но это его не спасло. 5 ноября 1925 года чекисты вывезли его будто бы на прогулку в Сокольники. По дороге у них якобы сломалась машина, они предложили Рейли пройтись и тут же пристрелили его. Труп закопали во дворике для прогулок внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке.

Участие Блюмкина в этой операции, разумеется, тоже не подтверждено никакими документами. Во всяком случае, известными историкам.

* * *

Одной из самых распространенных легенд об операциях, в которых участвовал Яков Блюмкин, стали рассказы о его таинственной поездке в Тибет, где вместе с экспедицией известного русского художника, философа и общественного деятеля Николая Рериха он якобы искал страну всеобщего счастья, высшей мудрости и абсолютной справедливости — легендарную Шамбалу, чтобы установить контакт с ней советского правительства.

У этой версии есть конкретный автор — писатель Олег Шишкин. Осенью 1994 года он опубликовал несколько статей, в которых утверждал, что Николай Рерих был агентом ОГПУ и его экспедиция в Тибет носила разведывательный характер. Позже Олег Шишкин выпустил книгу «Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж». В работах Шишкина фигура Блюмкина занимает важное место — он, по данным автора, находился в составе экспедиция Рериха под видом монгольского ламы и должен был выполнить задание особой важности.

Версия Шишкина весьма любопытна и заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее, сопроводив ее некоторыми дополнительными фактами.

Итак, осенью 1918 года Блюмкин, который скрывался в Петрограде под именем Константина Владимирова, познакомился с мистиком, оккультистом, биологом, писателем и философом Александром Барченко. Барченко еще до революции занимался хиромантией, спиритизмом, астрологией, а вместе с тем — исследованиями функционирования человеческого мозга, гипнозом и т. д.

Прошло шесть лет, и Владимиров (он же Блюмкин), уже имевший определенное влияние в ОГПУ, сообщил Барченко, что его работа представляет огромный интерес для «органов», и предложил написать о своих исследованиях самому Дзержинскому. Барченко написал, и его письмо передал адресату тот же Блюмкин. Дзержинский одобрил идею привлечения Барченко к работе «органов», и вскоре с ним встретился заместитель начальника Секретного отдела ОГПУ Агранов, а затем и начальник Спецотдела Глеб Бокий.

Глеб Бокий был человеком весьма интересным — старый партиец, большевик, из старинной интеллигентной семьи, большой любитель и знаток музыки. Зять Бокия, писатель Лев Разгон (сам три года прослуживший в Спецотделе, а затем долгие годы просидевший в сталинских лагерях) в воспоминаниях «Плен в своем отечестве» изобразил его человеком со странностями, но в целом довольно положительно: «…он никогда никому не пожимал руки, отказывался от всех привилегий своего положения: дачи, курортов и проч. <…> Жил с женой и старшей дочерью в крошечной трехкомнатной квартире, родные и знакомые даже не могли подумать о том, чтобы воспользоваться для своих надобностей его казенной машиной. Зимой и летом ходил в плаще и мятой фуражке…»

При всем этом Глеб Бокий был одним из руководителей «красного террора» в Петрограде в 1918 году, именно по его инициативе были созданы первые концлагеря в Советской России. Пароход, доставлявший в Соловецкий лагерь новых заключенных, тоже был назван «Глеб Бокий». Однажды на этом пароходе на Соловки прибыл сам чекист. По этому случаю театральная группа зэков, выступавшая перед высоким начальством, исполнила такую песенку:

Шептали все… Но кто мог верить?

Казался всем тот слух нелеп:

Нас разгружать сюда приедет

На «Глебе Боком» — Бокий Глеб.

Всех, кто наградил нас Соловками,

Просим: приезжайте сюда сами,

Проживите здесь годочка три иль пять, —

Будете с восторгом вспоминать!

Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» писал, что в этом месте начальство смеялось и аплодировало. Знал бы Бокий, что для него все кончится куда как хуже…

Бокий пользовался доверием Ленина, который лично утвердил его руководителем Спецотдела. Отдел занимался секретными и необычными по тем временам делами — радиотехнической разведкой, выявлением вражеских передатчиков, криптографией.

Чекист Георгий Агабеков, сбежавший позже на Запад, рассказал в мемуарах об одном курьезном случае. Однажды были перехвачены сообщения с неизвестным шифром. Как только этот код попал в криптографическое отделение, он был мгновенно прочтен — составить такой шифр мог учащийся 8-го класса. Один из двух источников сигналов был передвижным, и в первые же минуты стало ясно, кто посылал многочисленные сообщения: «Пришлите, пожалуйста, еще ящик водки». Отправителем шифровок был один из руководителей ОГПУ Генрих Ягода, «развлекавшийся на теплоходе с женой сына Максима Горького». Бокий решил пошутить и поступил в соответствии с инструкцией: информация была передана в Особый отдел, начальником которого являлся сам Ягода, и без промедления из ворот здания на Лубянке выехала пеленгационная машина, а за ней «воронок» с вооруженной группой захвата. Вскоре особисты уже ломились в дверь «базы», откуда уходили спиртные напитки на теплоход, плывший по Москве-реке. Обитатели «базы» отвечали на угрозы группы захвата резким тоном, и дело едва не кончилось перестрелкой между сотрудниками.

О другом курьезном случае поведал сам Бокий. Как-то он сказал заместителю наркома иностранных дел Литвинову, что у того плохо охраняется комната, где находится сейф с секретными документами. «Литвинов расхохотался, — рассказывал Бокий, — и тогда я предложил ему пари на бутылку французского коньяка, что я у него документы из сейфа выкраду. Ударили по рукам. После этого он поставил у дверей комнаты, которая раньше не охранялась, часового. Ну, все равно, конечно, мои люди залезли в комнату, вскрыли сейф и забрали документы. Я посылаю документы Литвинову и пишу ему, чтобы прислал проигранный коньяк. И представьте себе: на другой день мне звонит Ленин и говорит, что к нему поступила жалоба Литвинова, что я взломал его сейф…»

В отделе Бокия было и секретное отделение, которое занималось изучением различных «непознанных явлений». Александра Барченко привлекли к работе в качестве эксперта по психологии и парапсихологии. Под эгидой Спецотдела работала и секретная нейроэнергетическая лаборатория Барченко, расположившаяся в здании Политехнического музея.

В конце 1924 года Барченко предложил Бокию установить контакт с Шамбалой — страной высшей мудрости. Он был убежден, что такой контакт «способен вывести человечество из кровавого тупика безумия, той ожесточенной борьбы, в котором оно безнадежно тонет… Ключ к решению проблем находится в Шамбале-Агарти… где сохраняются остатки знаний и опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем общество современное».

Контакт с Шамбалой, по мнению Барченко, могут устанавливать люди, достигшие нравственного совершенства, которые смогут заглушить свои временные социальные противоречия. Таких людей должна была «воспитывать» созданная по инициативе Барченко тайная мистическая организация «Единое Трудовое Братство». В нее вступили Бокий, замнаркома иностранных дел Борис Стомоняков, кандидат, а потом член ЦК ВКП(б) Иван Москвин, несколько влиятельных чекистов и др.

Летом 1925 года началась подготовка экспедиции в Шамбалу. Эту идею одобрило руководство ОГПУ. Начальником экспедиции должен был стать Барченко, а комиссаром — Владимиров (Блюмкин). Помимо главной цели перед экспедицией ставились и разведывательные задачи.

Подготовка шла в условиях строжайшей конспирации — особенно по отношению к англичанам и китайцам, через районы влияния которых должна была пройти экспедиция. По утверждению Олега Шишкина, именно по этой причине Блюмкина официально перевели в Наркомат торговли и посылали от этого ведомства в командировки по стране. Однако это было лишь прикрытием.

Дзержинский тоже был сторонником экспедиции. По его распоряжению на ее нужды выделялась огромная сумма — 100 тысяч золотых рублей (600 тысяч долларов по тогдашнему курсу). Но в самый последний момент экспедиция сорвалась.

Причина этого крылась якобы в бюрократических склоках между руководителями ОГПУ и Наркомата иностранных дел. Вроде бы Чичерин, нарком иностранных дел, решил посоветоваться по этому вопросу с начальником ИНО ОГПУ Трилиссером, и оказалось, что тот ничего не знал о том, что экспедиция вот-вот отправится в путь. Трилиссер разозлился и рассказал обо всем сопернику Бокия — Ягоде. Вместе они убедили Чичерина в ее нежелательности и даже опасности для страны. 1 августа 1925 года Чичерин «наложил вето» на проект экспедиции в Шамбалу.

Однако история на этом не закончилась. Бокий и Барченко решили все-таки отправить в Шамбалу хотя бы одного человека. Им был Яков Блюмкин.

* * *

С 1923 года по Центральной Азии продвигалась экспедиция художника и философа Николая Рериха. Она так и называлась — «Центрально-Азиатская», и продолжалась, с перерывами, до 1928 года.

До сих пор ведутся ожесточенные споры о ее целях. Официально экспедиция была заявлена как «научно-художественная», но существуют и другие версии. То ли Рерих и его спутники искали место для основания «Новой страны», в которой возможно было бы объединить буддизм и коммунизм и на этой основе построить государство всеобщей справедливости. То ли Рерих собирался предложить Далай-ламе создать «орден Западных буддистов» и сам хотел стать Далай-ламой Запада.

Есть версия, что экспедиция искала Шамбалу. И, наконец, существуют предположения о том, что экспедиция была связана с ОГПУ и выполняла политические и разведывательные задачи. Один из первых авторов этой версии — все тот же Олег Шишкин.

Во время Октябрьской революции Рерих находился на лечении в Финляндии. В Россию он не вернулся. Однако позже его отношение к большевикам начало меняться в лучшую сторону. Согласно версии о связи Рериха и ОГПУ он был завербован советской разведкой и его экспедицию снарядили и подготовили на советские деньги. Но для чего это было нужно Москве?

На это тоже есть ответ — якобы цель экспедиции состояла в свержении в Тибете Далай-ламы XIII. Он добился независимости Тибета и пригласил для модернизации армии англичан, что, естественно, не устраивало советское руководство. Был разработан план — организовать в Тибете беспорядки, сместить Далай-ламу и нанести удар по английскому влиянию в Центральной Азии.

По утверждению Олега Шишкина, Блюмкин присоединился к экспедиции Рериха 17 сентября 1925 года под видом монгольского ламы. Он то ехал верхом вместе с караваном, то исчезал на несколько дней. Однажды Рерих обнаружил, что лама прекрасно говорит по-русски, и сделал об этом запись в своем дневнике. «Лама Блюмкин» прошел с экспедицией часть Британской Индии и Западный Китай. В городе Урумчи местный губернатор выдал экспедиции паспорт до Пекина с фотографиями участников. Шишкин утверждает, что один из них — Блюмкин.

В июне 1926 года Рерих и его жена Елена прибыли в Москву. Они привезли с собой и передали советскому правительству так называемое «Послание Махатм»[53] и ларец с гималайской землей — для возложения ее «на могилу брата нашего, Махатмы Ленина». Текст послания гласил:

«На Гималаях мы знаем совершаемое Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверия. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили семью лицемерия. Вы сожгли войско рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы избавили Землю от предателей денежных. Вы признали, что религия есть учение всеобъемлемости материи. Вы признали ничтожность личной собственности. Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед красотою. Вы принесли детям всю мощь космоса. Вы открыли окна дворцов. Вы увидели неотложность построения домов Общего Блага! Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременным, также мы признали своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю нашу помощь, утверждая единение Азии! Знаем, многие построения свершатся в годах 28–31–36. Привет всем, ищущим общего блага!»

Рерих предлагал Советам свою программу переустройства Азии на основе соединения коммунизма с буддизмом. «Европа, — считал он, — будет потрясена союзом буддизма с ленинизмом». По данным Олега Шишкина, встречу Рериха с наркомом Луначарским устраивал именно Блюмкин. Однако к экспедиции Рериха и возможной роли Блюмкина в ней мы вернемся чуть позже.

* * *

Так выглядит версия о причастности Блюмкина к поискам Шамбалы, которыми занималось ОГПУ в 20-е годы прошлого века. Что можно сказать о ней? По нашему мнению — это довольно любопытная смесь правды, полуправды, легенд и откровенных фантазий автора.

Все, что касается Спецотдела, Бокия, Барченко, «Единого Трудового Братства» и интереса чекистов к Шамбале, исследованиям мозга и другим подобным вещам, — очень похоже на правду. Александр Барченко был арестован в мае 1937 года и приговорен к расстрелу в апреле 1938-го по обвинению в создании «масонской контрреволюционной террористической организации „Единое трудовое братство“ и шпионаже в пользу Англии». Во время репрессий конца 1930-х были расстреляны и другие члены «Единого Трудового Братства». Глеб Бокий — 15 ноября 1937 года.

История создания «Трудового Братства», отношений с Бокием и другими сотрудниками ОГПУ рассказана самим Александром Барченко на допросах. Конечно, нельзя исключать, что в его рассказах есть какая-то доля вымысла, внесенного, возможно, под давлением чекистов — чтобы «раскрасить» показания арестованного оккультиста. Тем не менее протоколы допросов Барченко являются историческим документом (они, кстати, уже не раз публиковались).

Подготовка экспедиции в Шамбалу тоже, судя по всему, имела место. Почему она была отменена — действительно ли из-за склок внутри советской бюрократии или по каким-то другим причинам — вопрос уже другой.

Но какое отношение к этой истории имеет Блюмкин?

В протоколах его фамилия ни разу не упоминается. Как уже говорилось, Олег Шишкин считает, что Блюмкин — это некто Владимиров, о котором Барченко действительно говорит. Но почему Шишкин так решил?

Владимиров вместе с другими чекистами, Отто, Риксом и Шварцем, познакомился с Барченко в Петрограде в 1918 году. Знакомство произошло так: Барченко вызвали в ЧК на допрос, а там вышеозначенные чекисты вдруг заинтересовались его исследованиями и попросили разрешения посещать его лекции. Скорее всего, это было сделано исходя из «оперативных целей».

Как писал сам Блюмкин, он в это самое время скрывался в Гатчине, рядом с Петроградом. Шишкин же прозрачно намекает на то, что Блюмкин совершил покушение на Мирбаха по указанию Дзержинского (а возможно, и Ленина) и что на самом деле после этого он вовсе не скрывался, а был направлен Дзержинским на работу в Петроградскую ЧК под фамилией Владимиров. Отсюда вывод — именно Блюмкин установил связь с Барченко.

В общем, получается довольно интригующая история. Если бы не одно «но». Константин Константинович Владимиров — это реально существовавший человек, который никакого отношения к Якову Блюмкину никогда не имел. Хотя не менее загадочная и любопытная личность, чем наш герой. Его биография стоит того, чтобы сказать о ней несколько слов. А заодно и показать, что Блюмкин — это не Владимиров.

Константин Владимиров родился в 1883 году в Пернове (современный эстонский город Пярну). В 17 лет уехал в Петербург. Хотел изучать медицину, но по каким-то причинам это ему не удалось, и он служил в конторах различных предприятий и обществ. Пробовал заниматься живописью и писать стихи. Но известности достиг совсем в другой области — в графологии.

Владимиров утверждал, что по почерку он определял не только характер его обладателя, но и мог предсказывать его будущее. Он также увлекался астрологией, йогой, магизмом и прочими модными в начале XX века вещами. Затем пришла очередь телепатии, гипноза, ясновидения. В определенных кругах он приобрел немалую известность.

Владимиров собрал большую коллекцию автографов. Как отмечает историк Александр Андреев в книге «Время Шамбалы», круг его петербургских знакомых был необычайно широк и включал в себя немало представителей литературно-художественного мира. Начинающий поэт Сергей Есенин, например, в письме благодарил Владимирова за верную характеристику его творчества — «в период моего духовного преломления». А вот записка от художника Александра Бенуа:

«Дорогой Константин Константинович. Простите, что так задержал Ваши книги — уж очень тяжело расставаться с ними. И примите мою самую глубокую душевную благодарность за предоставленную мне возможность — почерпать из таких источников! Очень хотел бы повидать Вас — и боюсь отнять у Вас драгоценное время.

Искренне уважающий Вас, А. Бенуа».

В 1916 году в заметке «Что такое графология?», опубликованной в журнале «Дамский мир», Владимиров писал:

«Почерк — это фотография душевных волнений, это кинематографическая лента всех переживаний в известный срок.

Изучив почерки всех национальностей, я впервые являюсь пионером в области исследования индивидуальных и интеллектуальных особенностей почерка. <…> Для моей графологии нет тайны. Только по одному почерку я могу констатировать, в каком состоянии субъект писал письмо, его темперамент, температуру, болезни и физиологические страдания… я могу описать его национальность, пол, характер, талант, способности, нравственные устои и облик, недостатки, привычки, аномалии и дефекты физической натуры, рост, походку, лета, цвет волос, глаз, кожи и т. п. <…>».

Революция круто изменила его жизнь. Холод, голод, а может быть, и страх за себя и свою семью заставили его устроиться на работу следователем в Петроградскую ЧК, на Гороховую улицу, 2.

Он, в частности, вел дело двух английских офицеров — Гарольда Рейнера и Джефри Гарри Тернера, обвинявшихся «в заговоре и в покушении» на Урицкого, председателя Петроградской ЧК, между мартом и августом 1918 года. Оба были приговорены к расстрелу, хотя Тернер «успел» до этого умереть от тифа в тюремной больнице.

Тогда с Владимировым произошел случай, сыгравший в его жизни поистине роковую роль. Однажды к нему в ЧК пришла супруга Тернера, эстонка Фрида Лесман, чтобы узнать о судьбе мужа. Позднее еще раз встретились на улице. В общем, получилось так, что у них возник роман. Он продолжался до тех пор, пока в апреле 1919 года Лесман не сбежала в Финляндию. Этот роман ему еще припомнят…

Позже Владимиров рассказывал следователю ОГПУ: «Работал на Гороховой, 2, до февраля 1919-го. С Гороховой, 2, меня уволили. Точно причин моего увольнения я не знаю… В сентябре 1919-го я вновь поступил в ЧК на Гороховую, 2, где занимал должность полит, уполномоченного. Прослужил там до конца 1920 г. и был уволен из-за личной неприязни тов. Комарова, тогдашнего председателя ЧК».

Владимиров и Барченко познакомились в 1918 году. Идея экспедиции в Тибет, видимо, вдохновила графолога. По предположению Александра Андреева, в мае 1920 года он, возможно, возил проект Барченко в Москву — в ВЧК. Но если так, то тогда этой идеей не особо заинтересовались «наверху».

О втором появлении Владимирова у Барченко известно из показаний последнего — это произошло в конце 1924 года. Ученый рассказал ему и его друзьям-чекистам Риксу, Отто и Шварцу о том, что хотел бы посвятить в свою идею советское руководство. Тогда в разговоре и возникла кандидатура Глеба Бокия. Владимиров повез письмо Барченко к Дзержинскому, а заодно встретился с Бокием. Тем временем в Ленинград по личному указанию «железного Феликса» для встречи с Барченко прибыл Яков Агранов.

Вскоре из Москвы вернулся Владимиров и сообщил Барченко, что ему нужно поехать в Москву для доклада своего проекта руководству ОГПУ. Владимиров и Барченко затем отправились в столицу вместе.

Далее история с подготовкой экспедиции развивалась примерно так же, как это описано у Олега Шишкина. Возглавлять ее должен был Барченко, с ним собирался поехать и Владимиров. Александр Андреев в книге «Время Шамбалы», впрочем, сообщает, что в экспедицию еще назначили политкомиссара, и это действительно был Блюмкин. «Одиозная личность бывшего левого эсера-террориста — убийцы германского посла графа В. Мирбаха, однако, встретила решительный отпор со стороны А. В. Барченко, — пишет Андреев. — Такому человеку, как Блюмкин, не могло быть места среди участников его отряда, отправлявшегося в святую землю Шамбалы».

Книга доктора исторических наук Андреева написана весьма фундаментально и содержит ссылки на многочисленные источники. Однако в данном случае ссылку на источник о назначении Блюмкина в экспедицию Барченко автор, к сожалению, не привел. Но если даже и назначили, то назначение осталось лишь на бумаге. Как известно, проект Барченко вскоре потерпел крах.

О том, что Блюмкин фактически не имел никакого отношения к планам Барченко-Бокия, может свидетельствовать еще один косвенный факт. Его фамилия не упоминается в допросах членов «Единого Трудового Братства» на Лубянке в 1937-м. Надо думать, следователи не упустили бы возможность поговорить о связях обвиняемых с «расстрелянным изменником Блюмкиным». А такое случалось даже позднее.

В мае 1944 года за «антисоветскую агитацию» арестовали, например, популярного тогда писателя Семена Гехта. На допросах от него требовали рассказать о разговорах с другими писателями и знакомыми. 19 июня 1944 года Гехт показал:

«Случайно в 1926 году столкнулся на улице с Яковом Блюмкиным — бывшим секретарем Троцкого.

— Что, — спрашивает, — пишет сейчас Бабель?

— Рассказы, — говорю, — о чекистах…

— А-а, — засмеялся, — „Вечера на хуторе близ Лубянки“… Побасенки стороннего наблюдателя…»

В обвинительном заключении по делу Гехта говорилось: «Установлено, что антисоветские взгляды появились у него в 1922 году через писателей Бабеля, Ивана Катаева, Мих. Кольцова, через Я. Г. Блюмкина — бывшего секретаря Троцкого…» Гехт получил восемь лет лагерей.

Что же касается Константина Владимирова, то для него все сложилось гораздо печальнее.

На допросе Барченко говорил: «В 1929 году мне стало известно от Бокия, что Владимиров расстрелян за шпионаж в пользу Англии». Действительно: ОГПУ арестовало Владимирова еще в июне 1927 года. Его обвиняли в том, что он разглашал своим знакомым секретные сведения о службе в ВЧК. На следствии, кстати, выяснилось, что он тайно сотрудничал с «органами» до самого ареста — в частности, писал «донесения» и на Барченко.

Поскольку речь шла о «секретном сотруднике», его дело передали в Особое совещание коллегии ОГПУ в Москву. Владимирова решили «выслать через ОГПУ в Сибирь сроком на три года». Но это было еще не всё.

В июне 1928 года ему предъявили новые обвинения. На этот раз и вправду — в шпионаже в пользу Англии. По версии следствия, он состоял в «шпионской связи» с той самой Фридой Лесман (с которой у него когда-то был короткий роман). Мало того, у Владимирова еще оказались сообщники — Загуляев, флагманский артиллерист бригады траления и заграждения Балмора, его жена и командир башенной лодки «Сунь Ятсен» Дальневосточной военной флотилии Евсюков. Якобы Владимиров занимался сбором военных сведений, затем передавал их Загуляеву, а тот — в Англию, Фриде Лесман.

Виновным Владимиров себя не признал и потребовал представить ему «конкретные обвинения», а не «пустые слова». Но 5 ноября 1928 года Особое совещание коллегии ОГПУ приговорило его и Загуляева к расстрелу, а Загуляеву и Евсюкова — к заключению в концлагере сроком на пять лет.

Вот так трагически оборвалась жизнь человека, который свел Барченко с руководством ОГПУ. В чем-то судьбы Владимирова и Блюмкина оказались похожими. Но все-таки это были совершенно разные люди. Хотя, конечно, причастность Блюмкина к планам поиска Шамбалы сделала бы эту историю еще более таинственной, увлекательной и подходящей для исторического детектива.

* * *

«Вторая серия» детектива «Яков Блюмкин и поиски Шамбалы» касается его участия в экспедиции Николая Рериха — под видом монгольского ламы.

Версия о том, что Рерих был связан с ОГПУ, встречается в многочисленных статьях, книгах и других работах, вызывая при этом яростную критику со стороны современных исследователей наследия художника, которые называют версию «клеветнической». Один из «отцов-основателей» этой версии, уже упоминавшийся писатель Олег Шишкин, на это отвечает:

«Честно говоря, мы с рериховцами — две разные вселенные. Они люди, сугубо верящие в святость своего апостола, в махатм, которые сидят в какой-то очень глубокой гималайской пещере, во многие другие вещи, перекочевавшие из теософии в рерихианство. Я же исследователь, поисковик. Их темы меня мало интересуют… В полемику с рериховцами более не вступаю, так же как и врач не спорит с больным, а предлагает ему чудодейственные пилюли. На связь темы „Рерих“ и темы „Блюмкин“ я указал в своей книге „Битва за Гималаи“. Их пути пересекались не раз, и не только конспиративно. Блюмкин был провожатым Рериха не только на Гималайских кручах и в пустынях Монголии, но и в квартиру своего московского соседа Анатолия Васильевича Луначарского».

Впрочем, связь Николая Рериха с советскими спецслужбами (или отсутствие таковой) не является главной темой данной книги. Что же касается присутствия в его экспедиции Якова Блюмкина, то, на наш взгляд, этот факт нельзя считать подтвержденным.

Во-первых, эта то ли реальная, то ли мифическая разведывательная операция Блюмкина — одна из немногих, которую прокомментировали официальные представители Службы внешней разведки России. Правда, было это уже давно — 20 лет назад. Тогда руководитель пресс-бюро Службы Юрий Кобаладзе заявил в интервью газете «Московский комсомолец»: «По сведениям Службы внешней разведки и по документам Блюмкин не был в экспедиции Рериха. Автор (О. Шишкин. — Е. М.) путает даты и экспедиции…»

Конечно, верить официальным источникам можно не всегда. Но совершенно непонятно, на основе каких источников строит свою версию Олег Шишкин. В книге «Битва за Гималаи» он, в частности, отмечает: «О путешествиях Блюмкина в обличье ламы в 1925–1926 гг. упоминает начальник Разведывательного управления РККА в одном деликатном документе (РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 126. Л. 48)». На самом деле, отнюдь не упоминает. Под этим шифром в Российском государственном военном архиве действительно хранится документ, касающийся Блюмкина, но никаких данных о «путешествиях Блюмкина в обличье ламы» в нем нет. Речь в нем идет совсем о другом[54]. Но об этом документе немного ниже.

Шишкин также утверждает, что работа Блюмкина в Наркомате торговли и сохранившиеся в его личном деле документы, свидетельствующие об этом, — всего лишь целенаправленная фальсификация, чтобы скрыть то, чем он в это время занимался на самом деле. То есть готовился к миссии в Тибете, а потом и участвовал в экспедиции Рериха. Но это очень странно — почему-то во время других, не менее ответственных и секретных миссий Блюмкина за границей никаких документов прикрытия «для внутреннего пользования» не готовилось. Да и непонятно, зачем они были нужны ОГПУ и кого именно чекисты собирались таким образом пускать по ложному следу Якова. Разве что историков из будущего.

Есть еще история с фотографией. Той самой, на общем паспорте экспедиции, — который выдал путешественникам губернатор в Урумчи. На фотографии — пять человек: в верхнем ряду Николай Рерих, его жена Елена и их сын Юрий, в нижнем, по словам Олега Шишкина, — лама Рамзана Кошаль и некий молодой человек. Этот человек, утверждает Шишкин, — Блюмкин. Сотрудник Музея им. Н. К. Рериха Александр Стеценко считает, что молодой человек — ладакец Рамзана Кошаль и он вовсе не лама, а один из сопровождавших художника помощников.

Стеценко приводит следующие аргументы: в Музее Рериха находятся документы, свидетельствующие о том, кто именно из членов экспедиции Рериха получил разрешение на пребывание в Москве: «Гр. Рериху с семьей едущему в Америку по транзитной визе разрешено временное пребывание в гор. Москве на срок 14 дней до 29 июня 1926 г. без права выезда в другие города и местности Союза ССР. 15 июня 1926 г. № 6-р. г. Москва». В тот же день такое разрешение получили и Рамзана Кошаль, и лама Лобзанг. Следовательно, пять человек, получивших временное разрешение на пребывание в Москве, должны соответствовать тем членам экспедиции, которые сфотографированы на паспорте.

Осталось только определить, кто на фотографии в нижнем ряду Рамзана, а кто — лама Лобзанг. В дневнике Николай Рерих отмечает, что Рамзане всего 18 лет. А человек на фотографии слева выглядит значительно моложе своего «соседа». Другими словами, по мнению Стеценко, слева на фотографии не Блюмкин, а восемнадцатилетний Рамзана. Справа же — лама Лобзанг.

Наконец, Александр Стеценко приводит еще один довод — фрагменты из дневника генерального консула СССР в Урумчи Быстрова, которые касаются Рерихов и хранятся в Архиве внешней политики России. Среди этих документов есть запись Быстрова о том, кто из членов экспедиции Рериха въехал на территорию СССР и собирался ехать дальше: «Выехал в Москву художник Рерих с женой, сыном, тибетским ламой и мальчиком тибетцем».

Таким образом, резюмируя всё вышеприведенное, можно сказать, что ответ на вопрос о том, был ли Блюмкин в экспедиции Рериха, на сегодняшний день звучит так: «Скорее нет, чем да». Это, однако, не означает, что картина не сможет измениться, если когда-нибудь будут обнаружены или рассекречены архивные документы, касающиеся деятельности Блюмкина в Монголии, где он оказался в 1926 году. Ему поручалось руководство работой советских агентов не только в этой стране, но также в Северном Китае и на Тибете.

И если появятся новые сведения об этой странице жизни Блюмкина, тогда, возможно, станет известно и о каких-то его связях с экспедицией Николая Рериха, которая продолжалась до 1928 года и о которой сейчас столько спорят.