Глава XI Художники и скульпторы

Несмотря на мировую славу, на громадный интерес, который Анна Павловна представляла для каждого художника, она была мало использована и живописью, и скульптурой. Причина и вина этого – ее постоянные путешествия, а затем ее занятость.

Первый портрет Анны Павловны в России был сделан художником Павлом Шмаровым (воспроизведен в этой книге). Потом Анну Павловну во весь рост рисовал художник Виктор Штемберг, изобразивший ее в виде музы и давший наибольшее сходство. Писал Анну Павловну и знаменитый художник Валентин Серов. Тогда и Анна Павловна, и художник были очень заняты, и, по взаимному соглашению, они выбрали для этих сеансов одиннадцать часов ночи, когда у Анны Павловны кончались репетиции. Серов хотел изобразить Анну Павловну в длинных тюниках в момент полета. Для этого Анна Павловна должна была без конца прыгать.

В Берлине с нее сделал портрет профессор Шустер-Волдан, – к сожалению, мало удавшийся; в Лондоне рисовал ее Джон Лейвери. Его работа изображает Анну Павловну в костюме Лебедя, лежащей у фонтана. Картина эта находится в галерее Тейт в Лондоне. Нельзя отрицать известных достоинств этой картины, но образа Анны Павловны она не дает. Лучше удалась голова Анны Павловны в «Вакханалии», написанная тем же художником.

В Брюсселе с Анны Павловны сделал портрет в сирийском костюме художник Айме Стеванс, но это скорее картина. Художник Лев Бакст, с которым Анна Павловна была очень дружна, уговаривал ее в Париже позировать для него. Анна Павловна согласилась на это, но его работой была разочарована.

Увидя на выставке в Париже вещи известного художника Савелия Сорина, Анна Павловна нашла их выдающимися и по сходству, и по оригинальности выполнения. Познакомившись с Анной Павловной, Сорин предложил писать с нее портрет. Я предложил ему приехать к нам в Лондон и жить у нас. Под мастерскую я отдал свой кабинет, и таким образом Анна Павловна могла выбирать наиболее удобное для себя время.

Нужно отдать справедливость Анне Павловне: она позировала с таким терпением, что я ей удивлялся. Не желая мешать, я не приходил смотреть на работу, но, заглянув после четырех или пяти сеансов, я пришел в полный восторг. Анна Павловна была как живая, и такая одухотворенная, что о лучшем портрете нельзя было и мечтать. Я позвал наших домашних, чтоб показать им работу Сорина, и они пришли в умиление. Я рассказал о своем впечатлении Сорину, и на это он с улыбкой ответил:

– Подождите, лучше будет.

Невольно подумалось: как хорошо было бы сохранить портрет таким – в незаконченном виде.

Сеансы продолжались. В техническом отношении портрет становился, может быть, лучше, законченней, но для меня он остался лишь портретом: то, что талантливый художник вложил сначала, в первые сеансы, отлетело навсегда. Достоинства тем не менее были так высоки, что французское правительство приобрело портрет для Люксембургского музея в Париже.

Рисовал с Анны Павловны эскизы и американский художник Трои Кинней, специализировавшийся на зарисовке движений и танцев. Когда Анна Павловна приезжала в Нью-Йорк, он не выходил из театра, все время набрасывая отдельные эскизы. Некоторые из них очень удачны.

Один случай очень поразил Анну Павловну. Несколько лет тому назад очень известный художник в Лондоне, с которым она былa знакома, предложил написать с нее портрет. Анна Павловна согласилась, но, вернувшись домой после первого сеанса, сказала мне, что из этого ничего не выйдет: художник хотел, чтоб она надела что-нибудь яркое и приняла позу, которую она находила себе несвойственной. Действительно, дальнейшие сеансы не состоялись, и на этом все закончилось. Семь или восемь лет спустя, в большом городе одного из английских доминионов, Анна Павловна получила письмо от богатого коллекционера, который приглашал посмотреть его собрание и прибавлял, что ей будет, вероятно, интересно увидеть и свой портрет. Это, конечно, заинтересовало. Мы поехали, и, к своему удивлению, Анна Павловна увидела, что портрет этот тот самый. Видимо, художник закончил его затем по памяти. В нем было некоторое сходство, но в общем он давал об Анне Павловне очень невыгодное впечатление. Имел ли художник право (я говорю, конечно, о нравственном праве) продавать эту картину как портрет Анны Павловны?

Особая любовь у Анны Павловны была всегда к скульптуре. Бывая в Париже, она каждый раз посещала музей Огюста Родена и все выставки. Постоянное изучение движений человеческого тела и его линий выработало у нее хорошее понимание скульптуры и критическую чуткость к ее созданиям. Первым скульптором, с которым ей пришлось познакомиться много лет тому назад в Петербурге, был Борис Клюзель. Ему очень удавались статуэтки артистов Императорского балета в разных танцах. Сделал он статуэтки также и с Анны Павловны, и вылепил ее ногу, потом отлитую в бронзе. Я отдал ее Лондонскому музею.

Затем приезжавший в Лондон русский художник Серафим Судьбинин лепил Анну Павловну в «Лебеде» и тоже сделал с нее несколько небольших, очень удачных статуэток. Вылепил две статуэтки с Анны Павловны и князь Павел Трубецкой. Сделал с Анны Павловны статуэтку в «Лебеде» еще итальянский художник, маркиз Де Росалес, а в Америке Анне Павловне пришлось познакомиться с очень известной американской скульпторшей Мальвиной Гофман, которая стала ее близким и преданным другом. Мальвина Гофман вылепила с Анны Павловны чудесную статуэтку в «Гавоте». После этого она сделала уже большую бронзовую группу: Анна Павловна со своим кавалером в «Вакханалии». Эта группа выставлена в саду Люксембургского музея. Наконец, последняя большая работа, посвященная Анне Павловне, была сделана Мальвиной Гофман в виде барельефа, в натуральную величину, представляющего Анну Павловну с кавалером в «Вакханалии». Барельеф этот заключает в себе пятьдесят восемь разных групп и является воистину замечательным произведением искусства. Он будет, вероятно, приобретен одним из американских музеев, где украсит громадный вестибюль. Несколько статуэток Анны Павловны в разных танцах удались скульптору Де Буалону.

Анна Павловна в своей жизни не брала ни одного урока ни у художников, ни у скульпторов, но обладала совершенно исключительными способностями к рисованию и, в особенности, к лепке. Как только Анна Павловна бывала свободна, она принималась за карандаш и краски. Обыкновенно это случалось в Сальцо-Мадьжоре в Италии, куда она ежегодно ездила лечиться. Рано уходя гулять, я приносил с собой букеты полевых цветов, которые Анна Павловна больше всего любила рисовать. Делала она это всегда с большим увлечением: ее с трудом можно было оторвать от этого занятия для завтрака или обеда. Она сердилась, что ей мешают, уверяла, что нельзя прерывать работу: если не закончить ее в тот же день, завтра часть цветов уже осыплется, а бутоны распустятся. Трудным делом было преодоление незнакомых ей законов перспективы, нелегко было добиваться эффекта теней. В таких случаях ее огорчение бывало детски трогательно. Она мне говорила:

– Ты не понимаешь, как это трудно. Я чувствую – но не знаю, как это сделать.

И все-таки она более или менее добивалась своего, и сохранившиеся произведения ее кисти, наивные и примитивные, полны истинно художественного чувства. Ее природный талант к лепке был гораздо сильнее. Она исключительно интересовалась телом в движении и как модель брала чаще всего себя. Хотя и здесь отсутствие техники сильно мешало, но Анна Павловна так знала тело, так чувствовала его, и позы, и движения танцев, что очень быстро и удачно вылепляла статуэтки, запечатлевая в них очень верно свой образ.

В Германии Анне Павловне пришлось познакомиться со знаменитым германским скульптором профессором Ледерером, автором грандиозного памятника Бисмарку в Гамбурге. Ледерер был давним поклонником Анны Павловны. Он считал, что в своем искусстве она дает образы, идеальные для скульптуры. Увидев статуэтки Анны Павловны, Ледерер пришел в восторг и предложил ей приходить работать в его студию. Было очень забавно видеть профессора и Анну Павловну, работавших вместе. У Ледерера была огромная казенная студия, так как он лепил грандиозные вещи, и тогда он тоже работал над какой-то гигантской группой, стоя на высоких подмостках, а внизу, за маленьким столиком, на котором заботливой рукой профессора были поставлены цветы, Анна Павловна лепила свои фигурки. Она часто просила профессора помочь ей или показать, как поправить ту или другую деталь, но он всегда решительно отказывался, уверяя, что ее статуэтки тем именно и хороши, что сделаны одним лишь инстинктивным чутьем, и их нельзя поправлять – от этого они только потеряют свою прелесть.

По его настоянию Анна Павловна согласилась воспроизвести свои статуэтки в фарфоре. Для этого нужно было ехать в Тюрингию, на фабрику одного из старинных германских заводов. Атмосфера, в которую мы попали, очень понравилась Анне Павловне. Маленький город, окруженный чудными лесами, с великолепным замком на утесе, нависшем над рекой, как нельзя больше подходили к артистической работе. Но больше всего понравилась Анне Павловне сама фабрика, совершенно не похожая на то, что мы представляем себе под этим словом.

Анна Павлова в роли умирающего лебедя. Фарфор, роспись. Германия, фабрика Розенталя. 1929–1930 гг.

Построенная триста лет тому назад, она ни в чем не изменилась. Располагали к себе самые здания, расположенные между садами, и хорошие светлые помещения, и удивительно милые молодые художники. Нужно было договориться о разных деталях, необходимых для обжига, и Анне Павловне дали одного из талантливых художников, чтобы помочь ей разобраться в этих вопросах. Анна Павловна, любуясь прелестной фигурой, сделанной этим художником, вдруг заметила, что у него только одна рука, и на наш вопрос он рассказал нам, как, только что окончив свою художественную школу, получив на этой фабрике место, он должен был идти на войну, где и потерял правую руку. По окончании войны он вернулся на фабрику и путем огромных усилий воли и практики достиг того, что стал лепить одной левой рукой.

Мы приезжали на фабрику утром, Анна Павловна с увлечением работала, завтракала с художниками и снова работала до вечера. Как всегда, будучи очень строгой к себе, Анна Павловна и здесь осталась недовольной своими статуэтками и запретила их выставлять и продавать. Но через год, когда все видевшие их единогласно признали, что Анна Павловна не права и статуэтки прелестны, она согласилась, чтобы фабрика выпустила их в продажу. Я думаю, что эти статуэтки лучше всего дают представление об Анне Павловне, не в смысле полного сходства – этого она не могла достигнуть, – но ее узнаешь сразу по фигуре, по легкости и элегантности движений.