Глава XIX Танцы разных народов

Анна Павловна чрезвычайно интересовалась всем, что касалось ее искусства – танца во всех его проявлениях. Где бы ей ни приходилось бывать, если шел какой-нибудь спектакль и в нем принимал участие балет или просто были введены танцы, Анна Павловна непременно ехала смотреть. Иногда я отговаривал ее не тратить вечера: зачем смотреть то, что, наверное, будет плохо? Она отвечала:

– Я должна все видеть. Плохое тоже полезно знать, – лучше уясняешь себе, чего не нужно делать.

И в каждой новой стране, имеющей свое национальное искусство, школы и традиции, свои народные танцы, мы старались, чтоб Анна Павловна могла их увидеть.

Несомненно, первая страна, где культ танца стоит высоко, где школьные традиции существуют более тысячи лет, – Япония. Там, согласно обычаю, школа переходит от отца к сыну, а если прямого потомка нет, то к лучшему ученику, сохраняя, однако, фамилию основателя. В Токио мы видели школу, существующую шесть столетий и носящую имя своего основателя.

Японские танцы необыкновенно трудны и сложны. Их техника и смысл заключаются в ряде часто неуловимых для европейца движений головой, или рукой, или веером. Танцы эти, иногда чрезвычайно длинные, передают со всеми подробностями рассказы о событиях, переживаемых на сцене исполнителем. Японская публика с великим интересом следит за танцем, понимая все, что «рассказывает» актер. Для нас это было долго и однообразно.

Анна Павлова в Японии, в кругу семьи министра внутренних дел Вискона Мишимы

Но существуют и другие танцы – комические и народного характера. В них содержание гораздо проще, и они доступней нашему пониманию. Японские артисты (в большинстве случаев женские роли в японских театрах исполняются мужчинами) накладывают очень сильный грим, придавая своему лицу безжизненность. Потому ли, или по традиции, мимика лица у танцовщицы совершенно отсутствует. Но раз, при посещении одной школы, учитель ее просил разрешения Анны Павловны показать ей свою ученицу – девочку лет двенадцати. Она исполнила для нас в мимике и танце целую историю, заключавшуюся в том, что больная мать послала своего сына на базар купить ей рыбу, на мальчика, возвращающегося домой, напала большая птица и унесла рыбу. Мальчик объясняет птице, что его больная мать голодна и ждет его возвращения, и грозит птице: если она не отдаст рыбы, то он принесет лук и убьет ее.

Рассказ девочка передала с таким совершенством, что почти все можно было понять. Маленькая исполнительница играла без грима, и мимика ее была чрезвычайно выразительна: лицо жило всеми своими черточками. Выучиться европейцу японским танцам трудно, – пожалуй, даже невозможно. Во всяком случае, для этого необходимо было бы изучить сначала язык. Из простого копирования движений ничего не выйдет.

Находясь в Японии, Анна Павловна задумала поставить японскую картинку.

Она стала сама учиться японским танцам и предложила нескольким из наших танцовщиц брать уроки. Как только желание Анны Павловны стало известным, все самые известные учителя предложили свои услуги и занимались с нашими артистами усердно – с любовью и большим терпением. Моментами положение ног при этих танцах настолько противоречит основным принципам классики, что некоторые из артисток нашли, что такие уроки вредны, и прекратили их. Анна Павловна проходила один танец с известным японским артистом Кикугоро, а другой, комический, – с японской учительницей. Над этими танцами Анна Павловна очень усердно работала, но мы были рады, когда это увлечение кончилось: и нам казалось, что ей это едва ли полезно. По окончании уроков японские учителя не только отказались от всякого вознаграждения, но на прощанье поднесли каждой из своих учениц маленький подарок – на память.

Таинственная Индия своими танцами нас совершенно разочаровала. Кто не читал о баядерках, полных неги и необыкновенной красоты, исполняющих священные танцы при храмах и несвященные по случаю разных торжеств? Кого мы ни расспрашивали из постоянно живущих в Индии, никто не мог дать определенных указаний, но говорили, что существуют еще какие-то храмы в отдаленных местностях, при которых сохранились баядерки. Индусы, видевшие эти танцы, отзывались о них без особого энтузиазма. Никаких школ танцев в Индии нет, и искусство это никого не интересует.

Но, зная, как Анна Павловна хотела бы увидеть местные танцы, дирекция нашего театра в Калькутте, принадлежавшего огромной компании, владеющей семьюдесятью театрами в Индии, Бирме и на Цейлоне, – собрала все, что могла, образовав, таким образом, труппу около сорока человек с несколькими солистами.

Дирекция сама предупредила нас, что она боится, что мы можем остаться разочарованными. Ее опасения оправдались. Перед нами прошла какая-то пародия на восточные танцы с явной примесью влияния современных европейских, и все было отмечено печатью плохого вкуса.

В Бомбее богатые парсийцы пригласили Анну Павловну посмотреть известную индусскую танцовщицу. Она пользовалась большим успехом, ее приглашали на свадьбы и разные торжества. Танцовщица не отличалась молодостью. Это была интересная полная женщина, притом больше певица, чем танцовщица. Свое пение она сопровождала ритмическими движениями рук, иногда головы и, очень редко, корпуса. Были любопытные художественные моменты, несомненно, это была артистка, – но и только.

Другую, тоже известную артистку, нам пришлось видеть в Калькутте. Эта была моложе и хотя тоже все время сопровождала свои танцы пением, но тут было больше разнообразия в движениях. Вот и все, что мы увидели в Индии в смысле танца.

Я забыл сказать, что танцы эти сопровождались аккомпанементом на очень оригинальных инструментах, преимущественно струнных, при обязательном участии барабанов, которые висят у пояса музыканта. Он бьет по барабану обыкновенно большим пальцем руки – получается глухой и приятный звук. Почти везде в составе такого оркестра имеются и певицы.

Индусскую музыку нам приходилось слышать несколько раз, и мы убедились, что к ней сохранился значительный интерес: нам говорили, что почти в каждом городе Индии имеются хорошие музыканты, большей частью самоучки.

Раджа провинции Борода, пользующийся репутацией самого просвещенного правителя в Индии, устроил у себя постоянный национальный оркестр и музыкальную школу, пригласив заведовать ею европейского музыканта.

Анну Павловну очень интересовала Индия, в особенности ее женщины, гибкие, грациозные, с большим умением носившие свои красивые, мягкие костюмы, облегавшие фигуру. Ей захотелось найти кого-нибудь, кто мог бы ей показать настоящие индусские танцы. Вернувшись после нашего первого восточного турне, мы решили поставить балет под названием «Восточные впечатления». Первая часть была составлена из японских танцев, которые наши артисты выучили в Токио, под настоящую японскую музыку, но оркестрованную в Лондоне. Вторые две картины были индусские. Первая изображала точный ритуал свадьбы в богатом доме так, как мы сами видели такую свадьбу в Бомбее. Для второй картины был взят сюжет из похождений любимого бога Индии, Кришны, и его подруги Рады.

Нам посчастливилось найти в Лондоне молодого индуса, вполне интеллигентного, изучавшего танцы у себя на родине и всячески старавшегося их популяризировать. Через него мы познакомились с индусской музыкантшей, окончившей консерваторию в Париже. Она согласилась написать музыку к нашим двум картинам, почти целиком пользуясь существующими народными мелодиями – в Индии они бесчисленны и разнообразны. Так как характер этих мелодий очень трудно поддается чисто европейской оркестровке, наша индуска нашла одного из тамошних профессоров музыки, который и выполнил вместе с ней эту задачу вполне успешно. Костюмы и всю бутафорию мы привезли из Индии.

Труднее стоял вопрос о декорациях. В Индии искусства театральной декорации не существует, и то, что мы видели, было весьма плохо – все в каком-то лубочно-мавританском стиле. И вот мне пришла мысль воспользоваться замечательными коллекциями индусских миниатюр Британского музея и библиотеки при Гражданском управлении Индии. Выбрав с Анной Павловной наиболее подходящие из миниатюр XVII века, мы предложили художнику Аллегри приехать в Лондон скопировать их и поставить как декорации, сохранив их характер и орнаменты. Таким образом, музыка, танцы и костюмы были созданы индусами, а декорации воспроизводили картины лучшего периода индусской живописи. «Oriental Impressions» в Лондоне, где мы их в первый раз давали, встретили довольно равнодушный прием, за исключением индусов, которые усердно посещали наши спектакли и каждый раз приходили на сцену надевать на Анну Павловну гирлянду из лепестков жасмина – индусское национальное выражение привета и почтения.

В Америке, наоборот, «Oriental Impressions» имели очень большой успех. Там представленные нами картины Индии были совершенно новыми, тогда как англичане, за 300 лет своего владычества над Индией, ее хорошо знают. Индусские журналисты в Америке говорили, что Анна Павловна оказала национальную услугу, популяризируя Индию и возбуждая к ней интерес. Понравились эти спектакли и в Южной Америке. Но совсем нас удивили немцы, заявив после первого спектакля, что наши «Oriental Impressions» – копия с чего-то, а с чего – не объяснили.

Когда мы ехали в наше последнее восточное турне 1928/29 года, я предложил Анне Павловне взять с собой «Восточные впечатления» в Индию. От такой дерзкой мысли Анна Павловна пришла в ужас. Тем не менее я взял с собой декорации и костюмы, и когда мы приехали в Бомбей, я сказал об этом представителям прессы. На следующий же день все газеты заговорили об этом, и Анну Павловну со всех сторон начали уговаривать и упрашивать показать этот балет. Скрепя сердце Анна Павловна согласилась и, конечно, очень волновалась. Действительно, мысль показывать индусам их танцы и обычаи под их же музыку, однако оркестрованную на европейский лад, изображать грезы их любимых легенд должна была показаться смелой, но «смелость города берет», и, к большому удовлетворению Анны Павловны, успех был громадный, и нам пришлось давать этот балет каждый спектакль.

То же самое повторилось и в Калькутте.

Я должен объяснить, почему я не боялся давать «Восточные впечатления». Дело в том, что в Индии вообще искусство, когда-то бывшее на большой высоте, совершенно исчезло. Трудно поверить, что в этой громадной стране нет никакого интереса к искусству. Я уж не говорю о низших слоях населения, почти совершенно некультурных, но даже в высших классах, у многочисленных раджей, обладающих сказочными состояниями, беспредельными владениями, дворцами, десятками роллс-ройсов, нет ни желания, ни интереса что-нибудь сделать для своего национального искусства. Сотни этих раджей постоянно ездят в Париж и Лондон, путешествуют по всему миру, но почему-то почти ни один из них и не подумал об искусстве своей страны. Единственно, кто еще поддерживает интерес к индусскому искусству, – это англичане. Они учредили и содержат большую археологическую комиссию, охраняющую памятники старины и поддерживающую их, производят раскопки, учредили художественные школы в Калькутте и Бомбее. Посещая их при наших приездах, познакомившись с их директором, мы убедились, что под толковым руководством индусская молодежь проявляет большие способности и вкус. Обе школы поддерживают национальное направление искусства, и многие вещи, выставленные этими школами, очень удачно воспроизводили старинную живопись.

Этот добрый почин еще не проник в индусский театр, и то, что мы видели там, было донельзя наивно и плохо. Задумав поставить «Восточные впечатления», Анна Павловна и ее сотрудники приложили все усилия, чтоб передать как можно точнее атмосферу Индии, а проникнуться восточным духом – для европейца очень трудная задача: уж очень велика разница в племенных чертах двух рас.

Анна Павловна была очаровательной Радой, совсем перевоплотившись в образ нежной и любящей девушки, вместе с тем гордой любовью своего бога. Но и другие участники балета оказались на высоте задачи. Индусская публика оценила это уважение к их стране, это желание представить ее как можно красивей и привлекательней. Индусская критика с большой похвалой отозвалась о нашей попытке и говорила, что нельзя даже измерить ту громадную благодарность, которой Индия обязана Анне Павловне: она, иностранка, поняла необходимость вдохнуть новую жизнь в омертвевшее искусство и указала правильный путь в искании национального быта и родной легенды.

Большой интерес, вызванный нашим балетом, выражался, между прочим, в том, что индусы, приходившие к Анне Павловне после спектакля высказать свое мнение и благодарить ее, считали долгом дать, каждый, какое-нибудь указание, касавшееся обрядовой стороны индусской свадьбы. Один индус настаивал на том, что жених во время обряда должен держать в правой руке кокосовый орех. Две индуски указывали, что сетка из жасминовых лепестков, закрывающая лицо невесты в первой половине церемонии, сделана не так, как следует: лепестки слишком густы и закрывают лицо. Анна Павловна, по своей добросовестности, беспрекословно принимала эти советы, и на следующем спектакле жених сидел с кокосовым орехом, а у невесты была переделана сетка. Но после этого спектакля опять приходили индусы и энергично протестовали против кокоса, объясняя, что это обычай, существующий лишь в каком-то маленьком государстве, и неизвестен вообще в Индии, как и сетка была верна на первом спектакле, а все указания, сделанные вчерашними индусками, указывают на современные тенденции и т. д. Так продолжалось несколько дней, пока наконец Анна Павловна не решила положить этому конец, благодарила за каждое указание, но оставалась при нашей первоначальной редакции.

Мне несколько раз приходилось говорить с высокообразованными индусами, спрашивать их откровенное мнение о нашем спектакле. Они целиком одобряли постановку и объясняли, что Индия слишком велика и почти в каждой провинции существуют свои традиции и обычаи, неизвестные в других местах. Единственное замечание, которое нам делали, касалось грима и образа буддистских священников, приходивших на свадьбу, но добиться верного характера в этом было трудно!

В Бирме, граничащей с Индией, а по религии и многим условиям жизни сходной с ней, существует большое тяготение и интерес к своим народным танцам. Нам пришлось познакомиться с ними при двух разных случаях.

Первый раз мы попали в Рангун на европейский Новый год, совпадавший с местными праздниками. По существующему обычаю, на огромном поле, прилегающем к: городу, разбивается лагерь разных лавочек, балаганов и строится большой театр. О примитивности его можно судить по тому, что вся публика сидит под открытым небом, прямо на земле, под чудным светом луны. В оркестре, составленном из нескольких инструментов, главным лицом был артист (иначе назвать его нельзя), сидевший посредине, в обнесенном загородкой месте, и игравший на дюжине барабанов самых разнообразных размеров и форм. Быстрота и уверенность, с которой он это проделывал, были замечательны, а спектакль продолжался без перерыва всю ночь.

Трудно объяснить, была ли это одна пьеса или ряд отдельных, так как понять мы ничего не могли. Это чисто народный спектакль комического характера и весьма реального содержания. Судя по неумолкаемому хохоту зрителей, актеры говорили очень смешные вещи. Пьеса прерывалась танцами, опять-таки чисто народными – грубоватыми, но очень интересными и оригинальными. В них было много задора и юмора, и хотя они исполнялись без всякого напряжения, с безусловным совершенством и точностью ритма, местами все-таки были очень трудны. Спектакль этот так понравился Анне Павловне, что мы посетили его и на следующий день после нашего собственного.

При нашем проезде через Рангун, в 1929 году, дирекция театра устроила в честь Анны Павловны спектакль, составленный из танцев, музыки и отдельных номеров, исполнявшихся жонглерами. Эти танцы значительно отличались от тех, что мы видели раньше. Происхождение их тоже народное, но они более разработаны и облагорожены. Костюмы исполнителей очень мало помогают танцу, вернее – мешают ему: закрытые кофточки с рукавами и длинная с хвостом юбка, настолько плотно облегающая тело, что танцовщицам трудно приседать, – а приседания тут особенно часты.

Было мало красоты в этих танцах, но много мастерства: точность и отчетливость движений, неожиданность поворотов тела, происходивших с такой быстротой и таким безупречным ритмом, что невольно возникал вопрос – сколько же времени нужно учиться, чтоб все это преодолеть? Анна Павловна даже выражала мнение, что выучиться этому нельзя – это дается врожденным чувством, тут действуют национальные навыки. Танцы прерывались музыкой, шумно и громко выделялись барабаны, появлялись необыкновенно ловкие жонглеры.

В следующее наше турне нам пришлось быть в Южной Африке.

Йоханнесбург, центр добычи золота, полон черными рабочими – их тут около трехсот тысяч, из разных африканских племен. Живут они в настоящих лагерях, очень обособленных, и любимым удовольствием их является устройство состязаний между танцорами разных племен.

Большая золотопромышленная компания, у которой на службе находится свыше шестидесяти тысяч чернокожих, устроила в честь Анны Павловны представление в большом масштабе. На площадке, с одной стороны которой были устроены трибуны, а с другой помещался оркестр, по крайней мере, из ста музыкантов, сидевших перед огромными барабанами и инструментами, вроде наших ксилофонов, было собрано человек триста зулусов в боевых костюмах, с перьями, щитами и копьями.

Солистами были два вождя: один, главный, – весь обвешанный хвостами лисиц и с громадными перьями на голове; другой, почти обнаженный, – с великолепным торсом. Главный имел репутацию лучшего танцора на всех копях Йоханнесбурга. Совершенно изумителен был ритм музыкантов. Без дирижера, точно по какому-то наитию, в одно мгновение все сразу начинали играть и так же внезапно останавливались. Нам объяснили, что секрет заключается в том, что вождь, начиная спектакль песнью, дает им соответствующие указания. Такой же удивительный ритм проявили потом и сотни черных танцоров, заставляя дрожать землю под ударами своих ног.

Паспорт Анны Павловой

Впечатление было громадное от дикости и силы этих воинов, будто в самом деле приходивших в ярость, впадавших почти в безумие. И можно было поверить тому, что нам рассказали.

Какая-то кинематографическая компания снимала фильм из истории Трансвааля. В картине был изображен какой-то военный эпизод, где отряд белых подвергается внезапному нападению армии зулусов. По сюжету белые победоносно отбивают атаку зулусов. Для этого эпизода было собрано восемь тысяч зулусских воинов, и когда они, войдя в роль, с дикими криками бросились в атаку, размахивая своими копьями, все побежали от них – и белые защитники, и сами съемщики фильма.

Во время демонстрации танцев, устроенных для Анны Павловны, произошел такой эпизод. Один из старших служащих компании позвал вождя, имевшего репутацию первого танцора, и попросил объяснить его людям, чтоб они особенно постарались и чтобы сам он показал, что может сделать первый зулусский танцор.

– Ты знаешь, – сказал ему устроитель, – тебя будет смотреть самая великая танцовщица мира!

И на это черный танцор с большим достоинством ответил:

– Как же она может так думать о себе, когда она еще не видела меня?

По окончании танцев оба вождя пришли просить Анну Павловну выйти к их людям, – они были выстроены в шеренгу, – и в их присутствии вручили Анне Павловне почетный щит и копье.

В Новой Зеландии нам пришлось познакомиться с представителями племени Маори.

Чтоб оказать внимание Анне Павловне, депутаты от Маори пришли к ней и предложили познакомить ее со своей музыкой и танцами. Они готовы были для этого в любой день прийти к нам в театр. Это было очень интересно. Все показанное возбуждало удивление. Ничего похожего на это нам нигде не приходилось видеть. Некоторые мелодии очень красивы и напоминают гавайские; танцы же были чисто воинственного характера. Они изображали приготовление воинов к битве. Запугивая врагов необычайными гримасами, они их делали все вместе. Странно было видеть через несколько минут этих же самых людей, только что проделавших приемы настоящих дикарей, переодетыми и беседующими с Анной Павловной о впечатлении, произведенном на нее их искусством. Большинство участников этого спектакля составляли студенты университета.

Из восточных стран после Японии Ява в смысле танца имеет лучшую репутацию. Здесь танцы культивируют, любят, бережно хранят их традиции. Как известно, остров Ява принадлежит Голландии, которая оставила там в неприкосновенности нескольких султанов. Среди большинства мелких, не имеющих никакого значения, у двух султанов есть большие владения, внушительное количество подданных и свои дворы, и у обоих свои труппы придворного балета.

Главным и более богатым султаном является владелец провинции Джокша. Наш приезд в этот город совпал с событием, о котором мы мечтали: происходил прием у султана. На это торжество приглашаются голландский губернатор, разные местные власти и приезжие иностранцы. В этот день бывает всегда балетное представление. Получив приглашение на этот прием, Анна Павловна и я отправились во дворец. Это огромная площадь с рядом отдельных зданий, соединенных между собой. Здание, где происходил прием, представляло большой зал с массой колонн, окруженный верандой. Гостей было человек сто. Церемониймейстер подводил всех к султану, называл имя, султан подавал руку, и гость занимал место. Интересна была внешность султана. Среднего роста, довольно полный, с желтоватым лицом, он был одет в европейскую генеральскую форму с красными лампасами, а голова, согласно местному обычаю, была повязана цветным платком. Но самым замечательным было количество орденов на нем. Такого собрания всевозможных звезд нам никогда не приходилось видеть, и так как все они не помещались у него на груди, то некоторые были размещены даже ниже пояса.

Когда приехал голландский губернатор, султан встретил его, взял под руку жену губернатора и сел между супругами. Рядом с губернатором заняла место любимая жена султана, очень скромная, симпатичная молодая женщина. В отдалении, но в том же ряду, сидели пять или шесть прежних жен султана. Гости разместились с трех сторон зала. С нашей стороны, за колоннами, находился султанский оркестр, человек в восемьдесят, из национальных явайских музыкантов. Нам рассказали, что многим из инструментов было более шестисот лет. По их разнообразию и размеру мы ждали от оркестра очень многого – и ошиблись: вероятно, очень монотонная музыка танцев не давала музыкантам возможности показать силу и звучность их инструментов.

Анна Павловна с громадным интересом ждала танцев, о которых приходилось столько читать и слышать. И здесь, как почти всегда в подобных случаях, нас постигло разочарование. Обыкновенная публика довольствуется только зрелищем, представляющим новизну и местный колорит. Анна Павловна искала и ждала большего. Думалось, – мы увидим нечто особенное, продукт экзотической оригинальной культуры, ожившие легендарные фигуры местного эпоса, но перед нами появились восемь молоденьких девушек в богатых старинных костюмах со шлейфами, с совершенно бесстрастными, ничего не выражавшими лицами, и показали медленные и плавные танцы, в которых большую роль играли их шлейфы – резкими движениями ноги они их перебрасывали со стороны на сторону. При каждой из них состояла женщина, придававшая в нужный момент шлейфу правильное положение. Очень ловко, частью на коленях, иногда ползая на корточках, эти женщины ловили нужный момент и укладывали шлейф так, как он должен был лежать. Эти танцы были сложны и, вероятно, очень интересны для явайцев. Для нас они были непонятны, монотонны, и через десять или пятнадцать минут нам казалось, что они повторяют все одно и то же.

Этот придворный балет состоял из принцесс крови, так как у султана, с которым мы имели честь познакомиться, было около пятидесяти жен. Семья его была так многочисленна, что пополнение балета делалось безо всяких затруднений. Музыка, сопровождавшая эти танцы, ничего не говорила: было жалко, что такой большой и полный оркестр не исполнил какого-нибудь небалетного номера.

В антрактах разносили прохладительные напитки, сигары и папиросы. Интересно было наблюдать за этикетом, установленным много веков тому назад. Обращавшийся к султану становился на колени и, опустив голову, прикладывал руки к голове. Передав повелителю то, что было нужно, и получив от него распоряжение, человек медленно отступал назад. Таким же образом подносили султану кушанья и напитки. Стоя на коленях, подававший держал поднос выше своей головы. Этого этикета придерживались не только слуги и придворные султана, но даже его любимый сын, офицер, в форме какого-то гусарского полка, очень симпатичный и элегантный юноша. Султан несколько раз давал ему какие-то поручения, и, подходя к отцу, сын каждый раз проделывал то же самое.

Интересно было наблюдать, как другой оркестр какого-то местного полка, находившийся позади колонн, с другой стороны, сидел на полу. Солдаты в очень непринужденных позах, не стесняясь, курили в присутствии султана и своего начальства.

Кончился этот прием совсем прозаически. Когда придворный балет кончили, а с ним ушел и оркестр придворных музыкантов, начался бал, и султан, пригласив жену губернатора, под звуки военного оркестра начал с ней танцевать фокстрот. Говорят, он обожает новые танцы.

Через несколько дней нам пришлось видеть явайские танцы в загородном театре города Соло. Спектакль состоял из пьесы с мимическими сценами и танцами. Кое-что было интересно, – во всяком случае, здесь больше жизни и экспрессии, – но яркого и характерного не было ничего. Нам говорили, что на Яве есть один замечательный танцовщик, артистически передающий типы старых героев и богов. Он пользуется большой известностью и почетом, – к сожалению, нам не удалось его увидеть. Есть там еще театры марионеток – особенный тип явайских кукол с несоразмерно длинными руками и ногами. Хотя этот театр уже теряет свою популярность, но его спектакли все еще дают на всех ярмарках и народных праздниках.

Рассказав о том, что Анне Павловне пришлось видеть в смысле танцев на Востоке, я перейду к тому, что мы видели в Южной Америке и Мексике.

Свое турне по Южной Америке мы начали со стороны Тихого океана. В Перу, где Анна Павловна имела один из самых больших своих успехов, знакомые, оказывавшие ей всякое внимание, хотели, чтоб она посмотрела труппу перуанских артистов, воспроизводивших сцену и танцы старинного Перу – эпохи инков. Для создания героев пьесы труппа пользовалась историческими материалами, а костюмы, обычаи и танцы поставить было не трудно: современные индейцы сохранили весь облик и домашний быт своих отдаленных предков. Организаторы этих спектаклей дали очень точное и интересное воспроизведение типов из истории инков, но танцы у инков были не сильны. В этом, конечно, надо винить и костюмы, очень грубые и тяжелые: климат высокого плато, где жили инки, был суров. Южноамериканские республики тихоокеанского побережья в смысле танцев не создали ничего интересного.

В Аргентине, наоборот, народ любит танцы. Правда, в своей основе они не местного происхождения, имеют испанский характер, но настолько слились с аргентинским духом, что их можно считать национальными.

Нам так и не удалось увидеть танцы, исполняемые природными гаучо и их домами. Говорят, что среди них есть замечательные танцовщики-любители. Но в Буэнос-Айресе мы несколько раз смотрели танго, исполняемое профессиональными артистами. Это были очень хорошие танцовщики и танцовщицы, но оригинального в них было мало: то же самое можно встретить в Париже или Лондоне.

В Бразилии превосходно танцуют матчиш – с большим шиком и элегантностью. Впервые здесь мы видели этот танец в настоящем исполнении.

Рождественские праздники мы проводили в Пуэрто-Рико, и здесь нам довелось посмотреть сохранившиеся еще негритянские национальные танцы, некогда, очень давно, вывезенные из Африки и до сих пор не утратившие своего ритуального и мистического характера. Нам рассказали много интересного о культах и обычаях, существующих среди негров Пуэрто-Рико и, главным образом, Гаити, – граничащих с черной магией. Об этом написано даже несколько исследований, и все-таки достоверность этих сообщений остается под большим сомнением.

То, что пришлось нам видеть, не представляло особенного интереса. Танцоры-негры с большими перьями на голове, с характерными для них перекидываниями корпуса, проделывали разнообразные движения, как всегда, с замечательным ритмом, затем переходили в какую-то неистовую пляску. Оригинальности в этом не было, и нам даже показалось, что все это позаимствовано от североамериканских негров. Разница была лишь в костюмах. Возможно, что нам не удалось видеть подлинно ритуальных танцев, их исполняют в секрете, так как власти относятся к этому неблагожелательно. Кажется, трудно назвать эти пляски «танцами», – так утверждают и знатоки местной жизни, – но в смысле мистического ритуала это, конечно, очень интересно.

Наш первый приезд в Мексику произвел на Анну Павловну большое впечатление. Сама страна имеет своеобразный характер, не похожий ни на что, дотоле нами виденное. Но особенно понравился Анне Павловне народ, упрямо и заботливо сохранивший свой национальный характер, костюм, состоящий из живописного сомбреро и ярких покрывал, у мужчин, и женские платья самых пестрых цветов. Музыкальность и артистичность этих людей, искусство, с которым они делают разные безделушки из дерева и соломы, уменье разрисовывать в удивительно красивых тонах свои домотканые материи, расцвечивать их красками, добываемыми из соков растений и фруктов страны, добродушие с хитрецой, напоминающее наших малороссов, природная веселость и любовь к танцам и музыке вызывали к мексиканцам большую симпатию.

Анна Павловна любила ездить на рынки знакомиться с типами крестьян, приносивших продавать свои фрукты. Все было здесь ярко, живописно и нарядно. Вернувшись в Мексику через пять лет после нашей первой поездки, мы с огорчением заметили, что живописные фигуры продавцов и продавщиц, ходивших по городу с корзинами фруктов, цветов и местных сластей на голове, исчезли. Нам объяснили причину этой перемены: правительству не нравится проявление национализма даже в костюме.

Анна Павловна решила поехать на рынок: может быть, хоть там что-нибудь сохранилось от прошлого. Но и тут не было ничего. Полиция не позволяла приходить в город в национальных костюмах, и первое время после того, как это «распоряжение было издано, крестьяне, не зная о нем, по-прежнему приносили издалека в город корзины с фруктами и овощами, и их не пускали за городскую черту: мешал костюм. Крестьяне возвращались со своими товарами домой. Это глубоко возмущало Анну Павловну: казалось бы, что может быть почтенней и трогательней, чем это хранение народом своего национального характера и, стало быть, любви к своей родине, старине и истории, но вот, во имя некоей отвлеченной идеи, хотят его лишить и этого права. Во имя проповедуемой свободы запрещают крестьянам их народный костюм, который носили их предки, который был их гордостью.

Артистичность мексиканцев сказалась в том восторженном приеме, который они устроили Анне Павловне. В Мексике до тех пор не видали настоящего классического балета, и он произвел громадное впечатление. По существующему в Мексике обычаю все приезжающие туда артисты обыкновенно раз в неделю дают спектакль в «Плаца де Торос», то есть на арене, где происходит бой быков. Грандиозное сооружение в форме цирка вмещает до сорока тысяч человек. Театр этот не имеет крыши, но акустика в нем настолько хороша, что там пели Карузо, Титта Руффо, и мы сами присутствовали на концерте Казальса. Было решено, что и мы свои спектакли будем давать там.

Устроили платформу на одном конце арены, где были приспособлены леса для подвешивания декораций, и установили сильные прожекторы, так как спектакль, начинавшийся около пяти часов, оканчивался около восьми. Отвели помещение и для оркестра.

Одно было неясно: как будет реагировать на наши спектакли народ? Придут ли на спектакль и как им он понравится? Более дорогие места находились в партере и нижних ложах. Их было около двух тысяч. Остальная часть театра была занята дешевыми местами. Когда публика уже собралась, я позвал Анну Павловну и предложил ей посмотреть в щелку занавеса.

Она испугалась: перед ней было море людей – собралось тридцать две тысячи зрителей. Наши импресарио (ввиду очень крупных затрат по устройству спектакля их было трое) страшно волновались. Я подумал, что их беспокоит успех спектакля. Оказалось, совсем другое. В это время года (февраль) в Мексике довольно часто бывают дожди, и если пойдет дождь до начала спектакля, приходится возвращать деньги публике. Но если спектакль начался до начала дождя, то потом – какой бы дождь ни шел – деньги не возвращаются. Так как в этот день погода была пасмурная, наши импресарио умоляли начать спектакль раньше. Этого, конечно, сделать было нельзя, и мы начали точно в назначенный час.

Занавес поднялся, импресарио ожили. Анну Павловну и всех артистов удивило, с каким затаенным дыханием все зрители, этот простой народ, смотрели спектакль. Все замерло, и лишь потом, по громовым аплодисментам, можно было не только судить о количестве публики, но и почувствовать всю внушительность этой громадной толпы. Среди многих лиц, познакомившихся с Анной Павловной в Мексике, были артисты и художники, сопровождавшие ее по музеям и национальным школам, где в то время еще придерживались национального направления в искусстве. Анна Павловна имела возможность несколько раз слышать мексиканскую музыку и видеть местные танцы: они ей чрезвычайно понравились. Узнав об этом, публика пожелала оказать Анне Павловне внимание и решила поднести ей декорации, костюмы и полную оркестровку музыки для мексиканских танцев. Для обучения этим танцам пригласили учителей и учительниц. Анну Павловну просили, чтоб до своего отъезда из Мексики, выучив эти танцы, она исполнила их перед публикой. Анна Павловна с большим увлечением взялась за это, выбрав две пары артистов, и сама начала учить эти танцы.

Это оказалось для нее не так легко и просто. Особенность мексиканских танцев заключается в том, что все они в своем простонародном характере основаны на выворачивании ступни, и такие воспитанные ноги, как у Анны Павловны, приспособленные для классического танца, должны были ощущать неприятную трудность. Анна Павловна решила эти танцы стилизовать и танцевать их на пальцах. Остальные наши танцовщики и танцовщицы исполняли их так, как сами мексиканцы.

Обучение шло чрезвычайно успешно. Нашим артистам очень нравились эти танцы, и скоро их можно было поставить на программу. Был громадный успех, превратившийся в грандиозную овацию. Свой особенно большой восторг мексиканцы выражают тем, что бросают на сцену свои сомбреро, а ими они очень дорожат. По окончании танцев более дюжины этих сомбреро лежало на сцене.

Во время нашего пребывания в Мехико-Сити произошел следующий эпизод, доставивший Анне Павловне большую радость. Наш приезд в Мексику совпал с пребыванием там знаменитого виолончелиста Пабло Касальса. Он давал там свои концерты. После одного из наших спектаклей он пришел к Анне Павловне, с которой был знаком еще раньше, чтоб выразить ей свое восхищение. Потом Касальс высказал мне сожаление о том, что наш виолончелист не на высоте положения, он не может играть «Лебедя» для Анны Павловны, и добавил, что ему самому очень хотелось бы сыграть для Анны Павловны, но так, чтоб она об этом ничего не знала и это стало бы для нее сюрпризом. Мы сговорились устроить это на следующий день. Касальс привез свой драгоценный инструмент, и мы его спрятали в моей комнате. Сам он ушел, чтоб Анна Павловна его не заметила. Касальс появился только за несколько минут до начала «Лебедя», и мы его поместили в первой кулисе на противоположной стороне сцены, откуда начинала свой танец Анна Павловна.

Пабло Касальс-и-Дефильо (1876–1973) – каталонский виолончелист, дирижер, композитор, музыкально-общественный деятель

Наши таинственные приготовления заняли несколько минут, и Анна Павловна недоумевала, в чем дело. Наконец дали синий свет, и началось это исполнение в божественном сочетании игры великого музыканта и танца Анны Павловны. Следя за Анной Павловной, я видел, как при первых же звуках глаза ее широко раскрылись и она, еще не понимая причины, не зная о замене, медленно приближалась в своем танце к Касальсу. Он мне говорил потом, что, увидев ее вблизи, с широко раскрытыми глазами, он закрыл свои глаза, чтоб от волнения не сбиться. Танцевала Анна Павловна с совершенно исключительным подъемом и, окончив, бросилась к растроганному Касальсу, обняла его и вышла с ним перед публикой, ответившей им бешеной овацией. Впечатление, произведенное этим исполнением двух гениальных артистов, было действительно незабываемо.

На Кубе несколько раз мы видели большие публичные балы, устраиваемые в оперном театре. Соединяли сцену со зрительным залом, и получалось огромное пространство, заполненное тысячами танцующих. Такие балы там очень популярны. Танцует больше простой народ, избранное общество на таких балах не появляется или смотрит на них из лож. Оригинальна была музыка для этих танцев, очень мелодичная и несомненно испанского характера. Играл негритянский оркестр с аккомпанементом странного звука, получаемого от трения двух кусков какого-то дерева.

Самые танцы, напоминающие современный фокстрот, исполняются более чем смело. Во время одного спектакля, на котором мы присутствовали, произошло замешательство, раздался крик, танцующие расступились: на полу лежала женщина, получившая удар ножом. Ее вынесли. Бал продолжался. Говорят, почти каждый бал сопровождается такими эпизодами.

На обратном пути из Австралии в Европу нам пришлось заехать на Цейлон в Коломбо. Предстоящая погрузка вынуждала пароход простоять там двое суток.

Цейлон имеет репутацию одного из красивейших мест на земном шаре. Нам посоветовали воспользоваться стоянкой парохода, чтоб проехать в старинный город Канди, находящийся на расстоянии ста миль от Коломбо. Это была столица маленького местного государства, но главной ее приманкой для буддистов являются храмы – очень интересные по своей архитектуре.

По преданию, в одном из них хранится великая святыня – зуб Будды. Для не буддистов главный интерес Канди – необыкновенная красота его природы. Маленькое озеро, обнесенное низкой каменной оградой, живописно оттеняется поразительной по богатству растительностью. Кругом поднимаются крутые холмы, покрытые зеленью и цветами, и среди возвышенностей расположены богатые виллы. У самого озера воздвигнуты и главные храмы. Никакой рассказ не может дать понятия о необыкновенной прелести этого уголка. Какое-то удивительное чувство покоя охватывает здесь человека.

Анна Павловна наслаждалась нашим пребыванием в Канди, полной грудью вдыхая его чудный воздух, насыщенный ароматом цветов. Буддийские храмы здесь интересны не только по своей архитектуре, – в них гораздо больше религиозного настроения, чем во всех других храмах, где нам приходилось бывать. Анна Павловна любила посещать их. Таинственный полумрак, запах жасминовых лепестков, разбросанных перед алтарями, огоньки свеч и фигуры молящихся индусок, – все это трогало Анну Павловну до глубины души, трогало и успокаивало.

В Канди нас ожидал большой и неожиданный сюрприз. Ежегодно там устраивается в честь Будды праздник. Его обставляют со всей былой роскошью. Наш приезд как раз совпал с этим праздником. Он начался грандиозной процессией, как бы выливающейся из храмов и обходившей весь город. Огромные толпы народа, собравшегося со всех окрестностей за несколько часов, уже расположились вдоль пути процессии. Самым удобным местом для наблюдения был балкон нашего отеля – он выходил на озеро, вдоль которого проходила процессия. Открывали шествие несколько священнослужителей, которые несли Божественные изображения. За ними шли другие священнослужители, более высоких рангов, потом двигались богато разукрашенные слоны – на них сидели должностные лица.

Слоны должны были идти по разостланным перед ними белым дорожкам, и их раскатывали впереди идущие специальные прислужники. Важно и медленно слоны шли по этим белым путям, и тотчас после их прохода прислужники скатывали эти дорожки, бежали с ними вперед и снова расстилали их.

Всех слонов, участвовавших в процессии, было более двадцати. Перед главной частью процессии шли танцоры, изображавшие особые дикие танцы под звуки барабанов. В процессии принимали участие воины в старинных костюмах. И вся картина была так фантастична на фоне этой удивительной природы, что для одного этого стоило поехать на Цейлон. Когда процессия прошла мимо отеля, мы, в сопровождении местного доктора, любезно предложившего Анне Павловне быть ее гидом, смешались с толпой и пошли гулять по улицам и городской площади, где по случаю праздника было устроено что-то вроде ярмарки.

Продавались фрукты, местные сласти и разная мелочь, не представлявшая большого интереса. Но типы самих продавцов и покупателей были замечательны. На Цейлоне большое расовое разнообразие.

По дороге мы встретили господина, которого наш доктор представил Анне Павловне. Оказалось, это один из главных местных администраторов, прекрасно говоривший по-английски. Узнав, что Анна Павловна заинтересовалась танцорами, которых мы видели в процессии, он предложил нам отправиться вместе с ним. Пройдя через несколько боковых улиц, мы опять встретили процессию. Теперь она казалась неузнаваемой и новой. Уже стемнело, все двигалось при свете факелов и оттого казалось еще более необыкновенным. Наш новый знакомый позвал главного танцора и предложил ему прийти со своей труппой по окончании процессии – он назвал место. По его приглашению мы пришли в какой-то сад, где нас уже ждали танцоры, и там, при свете факелов, на плотно утрамбованной земле они дали нам целое представление из пяти или шести разных и очень своеобразных танцев.

Танцорам объяснили, кто такая Анна Павловна, и они с любопытством ее разглядывали. По окончании, когда Анна Павловна уже уходила, старший танцор, подойдя к ней, поцеловал подол ее платья и сказал несколько слов. Анне Павловне их перевели. От имени своих танцоров он выражал Анне Павловне почтение как своей великой сестре.

На следующий день мы поехали смотреть знаменитый Ботанический сад, считающийся одним из лучших в мире. Мы бывали во всех самых знаменитых ботанических парках. Ценнейшими и замечательнейшими из них считаются сады в Рио-де-Жанейро, на Яве, в Сингапуре, затем на Цейлоне. Разнообразие и величественность деревьев поразительны. Этот сад замечателен еще тем, что через него протекает большая горная река, вдоль которой растут деревья, специально нуждающиеся во влаге. Около Ботанического сада мы встретили слонов, принимавших за день перед этим участие в процессии. Они в это время купались в реке. Конечно, Анна Павловна завела с ними знакомство.

Оттуда мы поехали обратно в Коломбо. Сама дорога на всем своем протяжении так красива, что по ней стоило бы проехать, если б даже не предстояло увидеть Канди. Все время она идет пальмовыми рощами и на многие мили обсажена рядами тропических деревьев. При подъеме в горы рисовые поля сменяются громадными чайными плантациями. Повсюду разбросаны живописные деревни, а из густой растительности выглядывают маленькие буддийские храмы.

На Цейлоне еще работают слоны, и нам пришлось их несколько раз встречать. Забавно было видеть это громадное животное, покорно стоящее в маленькой загородке из тонких бамбуковых прутьев. И этой ограды, которую ребенок мог бы сломать в одну минуту, достаточно, чтоб слон понимал, что он там должен стоять спокойно.

Дорога шла около маленькой речки. Шофер-индус обратил наше внимание на слона, лежавшего в речке и запрудившего собой течение. Вода переливалась через него, а он блаженствовал. Мы решили снять с него фотографию, но нам хотелось, чтобы он встал. Подошедший к нему индус начал звать его, кричать, но слон, очевидно, понимая, что его беспокоят по пустякам, лишь поводил одним ухом.

Во время обратной поездки в Коломбо с нами был такой случай. Навстречу нам по дороге на большом слоне ехал индус. Это было так красиво, что мы остановили автомобиль и попросили вожака слона постоять, пока мы будем его фотографировать. Затем подъехали к слону, и он добродушно протянул свой хобот. У нас нашлись какие-то бисквиты, которыми слон с удовольствием полакомился. Вожак, говоривший по-английски, предложил кому-нибудь одному из нас сесть на слона и проехаться на нем. Мы, трое мужчин, бывших с Анной Павловной, отказались, но Анна Павловна сказала, что хочет попробовать, и подошла к слону, чтоб подняться на него. Я сразу обратил внимание, что слон оторопел, забеспокоился, начал оборачиваться. Вожак с улыбкой сказал Анне Павловне, что ей нельзя сесть на слона, и на вопрос Анны Павловны, почему, объяснил, что слон-самец никогда не позволит женщине на нем ехать. Нам это показалось невероятным, но шофер это подтвердил. Правда, я сам не имел случая проверить это, но факт остается неоспоримым: слон, с которым мы имели дело, не захотел допустить, чтоб Анна Павловна на него села.

Задумав поставить «Дон Кихота», Анна Павловна решила поехать в Испанию, чтоб увидеть там подлинные, а не стилизованные национальные танцы. Испанские танцы классического стиля Анна Павловна исполняла очень хорошо. Мариус Петипа, проведший в своей молодости несколько лет в Испании и сам их, говорят, замечательно танцевавший, не раз вводил их в свои балеты. Но Анне Павловне хотелось видеть настоящие народные танцы. Будучи летом в Италии, мы на пароходе проехали в Барселону, откуда и начали объезд городов, где надеялись увидеть что-нибудь интересное.

В Барселоне мы узнали, что все маленькие театры и кабаре, в которых можно увидеть танцы, открываются лишь в два часа ночи. Пришлось ложиться спать в десять часов вечера, вставать в два и отправляться на осмотр этих мест. Невольно удивляешься: когда в Барселоне люди спят? Кажется, это единственный город в мире, где магазины на главной улице остаются открытыми всю ночь. И эти театрики и кабаре тоже, очевидно, закрывались в пять или шесть часов утра, и когда мы уходили оттуда в пятом часу, вся публика еще оставалась там.

Но все, что нам пришлось увидеть, было необыкновенно слабо. Это были танцы, исполняемые испанками и испанцами под испанскую музыку, но ни одного признака того, что присуще этому задорному, полному огня и изящества танцу, здесь не было. В одном из наиболее популярных мест на открытой сцене испанские танцовщики закончили свой номер русской присядкой. Разочарованные результатом наших первых двух дней, мы пошли знакомиться с очень древней, но еще бодрой профессоршей испанских танцев. В Барселоне она пользуется большим уважением, и когда-то, лет шестьдесят тому назад, сама была известной танцовщицей, а потом стала балетмейстершей в театре «Лицео». Старуха всплеснула руками, узнав, что к ней пришла Анна Павлова, и была очень счастлива, что мы к ней обратились. Услышав о нашем впечатлении, она подтвердила, что настоящий испанский танец совсем вымирает. Прежде его танцевали в характере классического танца – это было красиво и изящно, в последнее же время никто не хочет серьезно работать, так как на это требуются годы, теперь все торопятся выучиться чему-нибудь и, главное, поскорей. Настоящие народные танцы, по ее мнению, еще можно было увидеть в Гранаде: там есть еще цыгане, оберегающие чистоту этих танцев.

Желая показать Анне Павловне свою школу и систему своего преподавания, профессорша пригласила нас прийти к ней на урок. Анна Павловна с удовольствием согласилась.

Урок шел в большом зале, обвешанном всевозможными фотографиями и портретами танцовщиков и танцовщиц половины прошлого столетия. К нашему удивлению, у профессорши постановка классического танца оказалась вполне правильной. Она продемонстрировала нам трех или четырех учениц, проходивших испанские танцы. Девочки оказались еще неопытными, и трудно было судить, что из них выйдет. Интересно было следить за самой преподавательницей, которая, несмотря на свои годы, с большой энергией и хорошо сама показывала позы и приемы.

Мы посетили и Севилью – когда-то она славилась своими танцовщицами. Еще двадцать пять лет тому назад мне пришлось быть в Севилье с покойным Альфредом Бекефи, и мы видели там замечательную школу, показавшую нам семь или восемь отличных исполнительниц. Теперь же нам пришлось познакомиться с единственным серьезным учителем, который, почти слово в слово, повторил то, что рассказывала нам старая барселонская балетмейстерша. Он добавил, что теперь все гонятся за модой и, вместо испанских танцев, хотят учиться тан-степу и фокстроту. Два или три кабаре, в которых мы были, оказались из рук вон плохими.

В Гранаде мы, конечно, поехали к цыганам, живущим на окраинах города в вырытых еще их предками земляных пещерах на склоне горы. Цыгане эти являются замкнутой кастой и разрешают браки только между своими. Мужчины занимаются торговлей и промыслами, а женщины – домашним хозяйством и танцами. Мы приехали к ним и нашли дома лишь женщин, которые, узнав о нашем желании видеть их танцы, попросили нас подождать, а сами пошли надевать парадные платья и послали за музыкантами. Через полчаса все было готово.

В одной из более богато обставленных пещер, на глиняном полу, началось представление. Восемь женщин исполнили шесть или семь разных танцев. Пришедшие позднее мужчины лишь слегка подтанцовывали им. Штаны эти не отличались красотой, и костюмы их были не оригинальны. У каждой в волосах были воткнуты цветы по особой моде, на довольно длинных стеблях, так что во время танцев они все время качались над головой. Эти гитаны были похожи на наших русских цыганок, но гораздо грубей и более простонародны. Две или три из них в смысле выразительности и темперамента танцевали хорошо, и это было все, что мы видели в Испании – в стране, когда-то гремевшей своими фанданго и болеро.

В Испании мы побывали еще в 1930 году, у нас был сезон в Барселоне. Тогда там была международная выставка, и вследствие большого наплыва иностранцев открылось много разных кабачков и театриков. Во всех них давались испанские танцы. Любознательность и добросовестность Анны Павловны опять нас повлекла в эти учреждения.

В двух или трех из них мы, правда, видели сносных танцовщиц с темпераментом, но все это было то же самое и быстро надоедало.