Конец зависимости от Орды

Сюжет, связанный с поведением Софьи в 1480 году, помогает развенчать один из мифов в истории великой княгини. Речь идет о том, что якобы именно она «посоветовала» Ивану III свергнуть иго, поскольку ей было неприятно чувствовать себя женой «татарского данника».^{458} Однако само «бегство» Софьи свидетельствует о том, что она была весьма далека от того, чтобы вдохновлять Ивана III на борьбу с татарами. Американский славист Ч. Гальперин заметил по этому поводу: «Самым незначительным фактором из всех, которые стоит рассматривать в качестве причин конфликта между Иваном III и Ахматом, следует считать роль великой княгини Софьи Палеолог».^{459} Этот взгляд разделяют и авторитетные российские исследователи.^{460}

Ни один русский источник даже не намекает на то, что Софья могла быть причастна к идее антиордынской борьбы вообще и к противостоянию с Ахматом в частности. Этому есть два объяснения. Во-первых, еще в детстве у великой княгини сформировался страх перед мусульманским Востоком. Во-вторых, события 1480 года, когда войско Ивана III и войско хана Ахмата стояли и смотрели друг на друга через реку Угру, после чего хан ушел в степь (так называемое «стояние на Угре»), традиционно рассматриваемые как окончание ордынского плена, могут трактоваться и как эпизод гораздо менее значительный. К 1480 году большая игра была уже сыграна. Серьезные военные конфликты с Ахматом имели место в 1471 и 1472 годах. После успешного отражения похода 1472 года была прекращена выплата дани Орде и даже начаты переговоры с Крымом и Литвой о союзе против Ахмата. События 1480 года можно рассматривать как попытку правителя Большой Орды восстановить власть татар над Москвой. Современники так и полагали. Они были склонны думать, что к освобождению Руси от власти Орды привели главным образом события 1470-х годов.^{461}

Идея сопротивления Орде сложилась в русском обществе задолго до приезда Софьи, даже задолго до ее рождения. Победа на Куликовом поле 1380 года способствовала разрушению мифа о непобедимости Орды. Надежды на скорое возобновление решительной борьбы с татарами и освобождение нашли яркое отражение в искусстве.^{462} Осознанию необходимости окончательного свержения ига могло способствовать и осмысление в русском обществе решений Ферраро-Флорентийского собора. Замечено, что Василий II первым из московских правителей именуется титулом «царь» именно в сочинениях «Флорентийского цикла». «Применение царской титулатуры в этих произведениях связано с ролью Василия Васильевича как защитника православия в ситуации, когда „греческий царь“ — император Византии согласился на унию с католической церковью…»^{463}

Сведения о том, что именно Софья посоветовала изгнать ордынский двор из Кремля, а также уговаривала Ивана III подняться на борьбу с ханом, содержатся в иностранных источниках. Речь идет в первую очередь о «Записках о Московии» Сигизмунда Герберштейна — австрийского посланника ко двору Василия III. По словам Герберштейна, отец Василия, Иван III, «как бы ни был могуществен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали послы татар, он выходил к ним за город навстречу и, стоя, выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным. В крепости Москвы был дом, в котором жили татары, чтобы знать всё, что делалось в Москве. Не будучи в состоянии вынести и это, жена Иоанна, назначив послов, отправила их с богатыми дарами к царице татар, моля ее уступить и подарить ей этот дом… татарам же она обещала назначить другой дом…».^{464}

Замечено, что одним из информаторов Герберштейна был Юрий Дмитриевич Траханиот («Юшка Малой») — сын Дмитрия Траханиота, племянник Юрия Траханиота. Этот человек, занявший весьма высокое положение при дворе Василия III, был, без сомнения, хорошо знаком и с настроениями русской аристократии, и с надеждами и чаяниями греков. Он знал, что Софья Палеолог не была любима в России. И он мог сообщить австрийскому посланнику, что именно Софья хотела свергнуть ордынское иго для того, чтобы подчеркнуть ее значимость как символа борьбы греков с мусульманским Востоком. Юшке Малому было на руку приписать матери Василия III инициативу в антиордынской борьбе. Он передал настроения аристократов-«грекофилов», которые связывали с Софьей и ее наследником большие надежды. И несмотря на то что сама Софья хотела лишь спасти династию и «убежать», ее греческие приближенные отнюдь не желали продолжения зависимости от Орды: она мешала Ивану III начать борьбу с султаном, на что рассчитывали греки, венецианцы и римляне.

Рассказ, содержащий подробности, связанные с участием Софьи в изгнании ордынцев из Кремля, привел вслед за Герберштейном английский автор XVII века Джон Мильтон. Он сообщал, что «княжна эта, будучи ума весьма горделивого, часто жаловалась, что вступила в брак с татарским присяжником, и наконец, непрестанными убеждениями нашла со временем средство избавить своего мужа и свою страну от того ига. Потому что, так как до того времени татарский хан имел своих представителей, которые жили в самой крепости Московской, для наблюдения за государственными делами, она прибегнула к выдумке, будто бы имела уведомление от неба, что должна построить храм Святому Николаю на том самом месте, где был дом татарских поверенных. Итак, родив сына, она обратилась с просьбой к татарскому князю, которого пригласила на крестины, чтобы он отдал ей этот дом; получив его, она срыла его до основания и удалила татарских надзирателей из замка и постепенно отняла у них все, чем они владели в России».^{465}

Пожалуй, церковь Николы Гостунского в Кремле, существовавшая до 1817 года, — единственный архитектурный памятник, который может быть напрямую связан с Софьей. До того как Василий III перенес в храм икону святого Николая из села Гостунь (рядом с городом Белёв, на территории современной Калужской области), церковь именовалась храмом Николы Льняного: женщины приносили туда лен, холсты и пряжу для освящения. Этот «женский» образ храма вполне может свидетельствовать о том, что он был как-то связан с великой княгиней. Но нет единого мнения о том, когда был заложен храм: в 1477 или 1506 году. Если принять первую версию, то это явно не стыкуется с легендой: сын у Софьи родился только в 1479 году. Если принять вторую — то оказывается, что он был построен и вовсе после смерти Софьи.

Символизм фигуры Софьи для греческой диаспоры в контексте оценки событий 1480 года очень значим. В недавнее время М. Б. Плюханова высказала мнение о том, что в знаменитом «Послании на Угру» Ивану III, написанном духовником великого князя ростовским архиепископом Вассианом Рыло с целью вдохновить его на борьбу с Ордой, заметно влияние идей кардинала Виссариона. Из-под пера кардинала вышел целый цикл посланий к правителям разных стран Европы, в которых он призывает бороться с мусульманской, в первую очередь турецкой, угрозой.^{466} Проанализировав рукописную традицию широкого круга источников, М. Б. Плюханова пришла к выводу о том, что к составлению «Послания на Угру» были причастны образованные греки из окружения Софьи. Более того, замеченная исследовательницей актуализация в «Послании на Угру» идей, выраженных в известном на Руси в то время «Послании восточных патриархов императору Феофилу», свидетельствует — вкупе с другими идеями «Послания на Угру» — о том, что греки способствовали складыванию в России идеологии сильной государственности. М. Б. Плюханова справедливо отмечает, что в тексте «Послания на Угру» чувствуется некое назидание: великому князю Московскому — названному громкими титулами — указано, каким ему следует быть.^{467} Значит, наиболее активные греки стремились влиять на Ивана III, используя все доступные им способы.

…Известно, однако, что нет дыма без огня. Миф о «советах» Софьи своему супругу должен был иметь какие-то основания. По всей видимости, приемы ордынских послов в Кремле в 1474 и 1476 годах действительно производили гнетущее впечатление и на Софью, и на ее греческое окружение,^{468} и Софья не скрывала этого. Но Герберштейн, по-видимому, отразил лишь настроения, бытовавшие в Москве, а не реальные факты.