Восхождения к западу от Эвереста

Восхождения к западу от Эвереста

К моменту выхода оказалось, что на шерпов, к их явному неудовольствию, приходится по 28 килограммов груза; носильщики, включая шерпани, несли по столько же и, наконец, мы сами — по 16-20 килограммов. 30-го числа в 8.15 мы тронулись в путь, сначала под гору через лес со свисающими бородами лишайников, затем вдоль теснины Имья, над которой возвышалась громада Ама-Даблама. В первом же селении, Пангбоче, мы обнаружили Джорджа Лоу и Грега. Они основательно застряли и пришли к решению нанять ещё носильщиков, так как нагрузка в их группе не уступала нашей. Джон, их лидер, ушел далеко вперед. С некоторым облегчением мы последовали примеру товарищей. Благодаря Тенсингу была поднята на ноги вся деревня, и мы смогли нанять ещё носильщиков. Через полчаса каждая из групп выходила с двумя сверхштатными носильщиками. Со скрытым злорадством мы вспоминали о Джоне, который где-то все ещё тащил свои 20 килограммов. При слиянии Шола-Кхола и Имья мы остановились подкрепиться и полюбоваться Ама-Дабламом, который отсюда выглядел четко очерченной пирамидой, высоко парящей в голубом небе. Здесь наши пути расходились; группа Джона двинулась вдоль Имья, мы же повернули влево, вверх по течению бешено мчащейся Шола-Кхола (между собой мы называли её Кока-Колой). Мы провели эту ночь на плоском дне Долины у самых стен скотоводческой деревушки Фалонг Карпо (4450 м). Дорога к Эвересту отсюда идет точно вверх, вдоль потока Кхумбу. Наш путь лежал левее, к верховьям самой Шола-Кхола. Для ориентировки мы с Майком влезли на каменистый склон холма. Я сильно задыхался, что мне отнюдь не нравилось. На этом этапе акклиматизации тратишь массу времени на то, чтобы сравнивать, насколько ты задыхаешься по сравнению со своими товарищами. Если читатель смог что-либо почерпнуть из моего рассказа, то это скорее всего представление о том, как много времени у альпиниста отнимают подобнее тривиальные заботы: надежды на завтрашний день, заботы об оцарапанных пальцах, затрудненное дыхание и в первую очередь еда. Возможно, это не должно быть так, однако мы так устроены.

Окружающая нас картина производила сильное впечатление. Мы почти обошли кругом Тавече (6500 м), который отсюда представлялся как колоссальный снежный конус на скальном основании. Справа от него, почти на такую же высоту, вздымался ещё более фантастический пик, падающий отвесной километровой стеной в нашу долину. Местные жители называли его Арканье. Вправо вытянулся ряд скальных вершин, прозванных нами (слева направо) пик Гаспар, Горб, Остроконечный пик, Близнецы. Еще правее выделялся мощный массив с главной вершиной, известной под именем Ави. Больше всего нас поразило отсутствие снега на всех этих вершинах. Солнце припекало, и горы в верховьях долины стояли словно опаленные, и вся местность больше напоминала Тироль в засушливом августе, чем Гималаи в апреле. Мы отметили Остроконечный пик как возможный объект восхождения и спустились.

На следующий день мы собирались покинуть проторенную дорогу и дойти до неисследованных верховьев ущелья. Путь был очевидным, и к тому же мы прослышали о некоем вышележащем озере, возле которого шерпу Ангтхаркею приходилось в детстве пасти овец. Действительно, мы добрались до озера, замерзшая поверхность которого скрипела и трещала, как плохой пол. Далее дорога явно вела через луга и покрытые валунами плоские участки по направлению к Остроконечному пику.

Фактически мы заночевали чуть ниже языка ледника, спадающего справа от Остроконечного пика, на высоте, пожалуй, 4900 метров. Мы устроились за громадным валуном (первовосхождение на который было совершено шерпом Гомпу), однако укрыться от ветра было невозможно, и, когда солнце село, стало очень холодно. Несмотря на это, четыре шерпани, к великому удовольствию шерпов, решили остаться. Остальные два носильщика ушли вниз. Таким образом, в две палатки «Мид» набилось девять человек, залезших по двое в спальные мешки. Как они ухитрялись готовить пищу, было совершенно непонятно. Мы с удовольствием съели хороший бифштекс с вареной «тзампой». Всем нравилась эта мучнистая поджаренная ячменная каша как великолепный гарнир к жареному мясу и особенно как добавление к чаю. Чарлза изрядно донимала здесь головная боль, и он глотал аспирин. На высотах от 4600 до 5200 метров многие так или иначе страдают от горной болезни. Целью наших исследований было как раз преодоление подобной слабости и «акклиматизация» перед Базовым лагерем. На мне влияние высоты сказывалось больше всего в сухости горла, вероятно, потому, что нос, подверженный катару, был заложен и в течение ночи я вынужден был вдыхать пыльный воздух через рот. Весь следующий день я поглощал таблетки, и мне удавалось сохранить статус-кво.

Мы хотели достичь перевала, который вывел бы нас из ущелья, а также разыскать перевал, на котором в 1951 году побывали Том Бурдиллон и Майк Уорд. Они поднялись тогда со стороны Нгожумбо и смотрели вниз, на нашу Шола-Кхола, но спуститься не смогли. Второй нашей задачей было испытание кислородных аппаратов.

Чарлз и Майк надели кислородные маски, и начало ледника было пройдено за 40 минут. Я порядком задыхался, однако был все же в состоянии выдержать темп, я думаю, к легкой досаде своих товарищей. Затем мы связались с шерпами и надели кошки. После крутого взлета ледника с удивлением обнаружили, что склон выполаживается и почти горизонтальный путь приводит к перевалу как раз справа от Остроконечного пика. Последний со стороны Шола-Кхола был скальным. Отсюда, с перевала, он предстал нашим взорам великолепным ледяным гребнем. Было только 10.40, а мы ещё не нашли «перевал Майка», который, по нашим догадкам, должен был находиться ещё правее, за пиком Близнецов. Ледник в этом месте плавно поворачивал вдоль подножия пика. В 11.05 мы остановились, и я надел кислородный аппарат открытого типа. «Надеть аппарат» кажется просто, однако это нудное занятие, которое нам доводилось испытать впервые. Здоровенный баллон должен быть втиснут всеми правдами и неправдами в станок, затем надо подогнать гайки, надеть маску и взвалить аппарат на спину. Включаете кислород, и все выглядит иначе, словно между вами и окружающей обстановкой прокралось каким-то образом божество, убеждающее вас, что жизнь все-таки хороша. Одно из проявлений такого эффекта, которое мы все почувствовали даже на этой незначительной высоте, заключалось в том, что мы стали способны наслаждаться окружающей панорамой. Вместо того чтобы двигаться тяжело дыша, со взором, прикованным к земле, мы шли, восхищаясь сказочными видами. Мир уже виделся в розовом, а не в уныло-сером свете.

Обогнув угол, мы увидели менее чем в километре от нас небольшой скальный перевал, венчающий длинное снежное поле. Кислородные установки были выключены и свалены в кучу, после чего мы с трудом поплелись по почти горизонтальному склону. Еще несколько десятков тошнотворных метров по осыпи, где с каждым шагом вверх мы сползали с камнями на два шага вниз, и наконец мы на перевале. Майк без колебания признал его как «свой». У наших ног лежала неизвестная долина, названная позже Чугима, а за ней стена; за стеной стояли горы, над которыми, прямо за Гуанара, царствовал широкий массив Чо-Ойу.

Это был первый взгляд, брошенный во многие неизвестные ущелья и на многие безымянные вершины; перед нами лежало такое богатство, с которым до этого посчастливилось познакомиться лишь экспедиции Эрика Шиптона. Для меня это был мир новых форм, так как. с тех пор как я в детстве лепил из пластилина Уэльские горы, основным в горах для меня всегда была форма. Непальские вершины представляли собой богатый, простирающийся до бесконечности хаос подобных точеных, кованых и фантастически связанных между собой моделей; при этом у путешественника возникало чувство, что один из образов властвовал над Эверест маячил, словно чудовище, над любым гребнем. В течение этих трех недель он всегда был с нами неизбежный как судьба. Казалось, что его материальная сущность притягивала наши взоры, так же как мысли о нем определяли наши разговоры.

Было 12.30, и высота перевала была около 5650 м. Спускаясь по снежному склону, я с ужасом заметил, что у меня одна из новых, с фирменным клеймом кошек сломалась и болтается. Так как Гомпу уже сломал одну кошку, я начал не на шутку беспокоиться. Действительно, это оказалось началом «великого кошечного кризиса», который угнетал нас в течение всей экспедиции.

В лагерь мы вернулись к 3.30. Когда поспел чай, появился Эд в сопровождении Да Намгиала. Горло Эда ещё немного болело, однако это не мешало ему, приводя в восхищение зрителей, двигаться гигантскими шагами. На следующий день трое из нас решили попробовать свои силы на Остроконечном пике, а Эд заявил, что он перетащит наш лагерь на первый перевал (примерно 5430 м). Он должен был использовать кислородный аппарат одного типа, а мы — другого. Все по плану. Прямо от перевала начинался крутой снежно-ледовый гребень. В некоторых местах, несмотря на наличие кошек, пришлось рубить ступени. Я попробовал заняться этим в маске, и, к моему удивлению, это оказалось даже приятным делом. Вскоре по мере нашего подъема Эверест начал выглядывать из-за скрывавшего его Ави. Вершина, не загороженная на этот раз Нупцзе, предстала перед нами в новом обличии. Справа возвышался Макалу (8476 м) — громадная пирамида, по своей форме удивительно похожая на своего более высокого брата.

К вершине (5850 м) мы подобрались по предательскому скальному гребню. Было лишь 11.30, три четверти часа мы провели, наслаждаясь самым, пожалуй, красивым за все время экспедиции видом. В этот ясный апрельский день все главные вершины выстроились перед нами, мрачные и непреклонные: Нумбур, массив Гауризанкара, Чo-Ойу, Гьачунг Канг, Чангцзе, или Северный пик, Эверест, Нупцзе и Лхоцзе, Макалу, Чамланг.

Ниже нас, на перевале, мы увидели Эда, перетаскивающего лагерь. Спускались вниз не спеша, весьма довольные Остроконечным пиком. Позднее мы перекрестили его в пик Лхакпа в честь сына Чарлза Уайли — Яна который родился в среду (среда по-шерпски — «лхакпа»). Перед самым перевалом Майк внезапно остановился и указал на что-то пальцем. Как раз перед нами, по другую сторону новооткрытой долины Чугима, стояли две вершины, левая из которых представляла собой изумительный по красоте ледовый пик. По правому гребню просматривался возможный путь. А что, если мы пересечем ущелье, сделаем восхождение и затем спустимся вдоль реки, которая, несомненно, должна где-то ниже вливаться в Дудх-Кози? Эд охотно согласился и начал разрабатывать путь спуска по глинистому склону ниже перевала. Тем временем, однако, нам пришлось подтянуть пояса потуже. Кажется, я уже упоминал, что мы взяли всего по два штурмовых пайка. По плану предполагалось проверить в качестве эксперимента, можем ли мы и шерпы прожить лишь на этих пайках. Привожу содержание пайка на один человеко-день:

400 г сахара;

1 пачка пеммикана[7] Боврил (для супа);

56 г сыра;

1 пачки печенья (одна из них — сладкого);

1 пачка конфет;

1 пачка грейпнатс[8];

чай, кофе, маленькая пачка овсянки для добавления в суп;

1 пачка молока в порошке;

1 пятидесятиграммовая плитка кекса или шоколада, или фрубикса, или прессованных бананов 1 пакет апельсинового или лимонного напитка в порошке.

Эти пайки были тщательно упакованы в облицованных фольгой картонных ящиках. Однако нужно учитывать, что для человека, возвращающегося в лагерь с волчьим аппетитом, такой паек не может служить сытным обедом, в особенности если вы принадлежите к тем, чей желудок не выносит пеммикана или грейпнатс. Мне повезло, что я к таковым не относился. Итак, мы тихонько вздохнули и уселись поглощать суп и сыр. Четверых шерпов отослали обратно с кислородом в наш последний лагерь; они должны были вернуться на следующий день и поднести нам грузы в лагерь, организованный возможно выше на Канг Чо (так назывался, как мы позднее узнали, наш новый пик); двоих же предполагалось направить обратно с кислородом через Шола-Кхола вплоть до Тхъянгбоча.

Мы с Эдом заняли одну палатку и погрузились в дискуссию по великой проблеме: как убить время на большой высоте? Он провозгласил лозунг: «Битва со скукой» Моя методика, весьма простая, заключалась в чтении романа, предпочтительно длиннющего. Одной из приятных, предстоящих нам в этот период задач было более глубокое познание друг друга, и в данном случае я принялся изучать Эда, его прямую, лобовую атаку любой задачи, его неутомимую энергию, его веселый низкий смех и чувство юмора, его верность в дружбе.

На следующее утро простуда дала себя знать. Я был как в тумане, нос оставался всю ночь заложенным и казался комком свинца. Майк и Чарлз мучились головной болью, а Эд — расстройством желудка после употребления пеммикана. Бедный Эд! В следующие два дня, несмотря на тяжелую работу при восхождении, он почти ничего не ел; он жил, казалось, на одном лимонном порошке с большим количеством сахара.

Такая нетвердая на ногах группа с нетерпением ожидала возвращения четырех шерпов. Было уже 10 часов 15 минут, когда мы начали спуск по ужасающему глинистому склону, ведущему к двум озеркам, приютившимся среди каменных глыб морены. Здесь мы с великим сожалением оставили под скалой наши консервы и повернули направо, вверх по каменистому ущелью. Нашей целью была площадка для бивака, расположенная в спускающейся с ледника ложбине. По этому леднику можно было подняться на снежный перевал между Канг-Чо и его соседом справа. Мы нашли подходящую площадку чуть ниже языка ледника и разбили бивак на скалах, рядом с которыми протекал ручей.

Утро 4 апреля было хорошим, хотя падал легкий снежок; ночь я проспал неплохо. Мы попрощались с Нимми и Анг Дава (уходящими, чтобы собрать кислородные аппараты) и двинулись в путь в 7.30. Благословенные Гималаи! Здесь не надо вставать в 2 часа ночи, как в Альпах. Не успели мы ступить на ледник, как Чарлз сломал кошку. С ума можно сойти! Теперь ему, так же как и мне и Гомпу, пришлось идти весь день на полуторах кошках.

Перевал мы достигли в 8.20. Все мысли о пике, возвышающемся справа, исчезли, однако гребень Канг-чо, видимый теперь вплотную, выглядел приемлемым: лед крутой взлет на предвершинное плечо и оттуда пологий гребень, ведущий к самой вершине, лишь грибообразный ледовый жандарм на пути мог причинить неприятности.

Эд, Да Намгиал, Анг Дава и я шли в первой связке. Эд рубил ступени на крутом, идущем от перевала склоне. Мы шли в кошках, и я подумал, что расстояние между ступенями слишком велико.

О шерпах Эд проявлял большую заботу. После участка скального лазанья сменили ведущего, на что Эд великодушно согласился. Вскоре нам пришлось идти вплотную к гребню в любопытном ледовом образовании ячеистой формы. Порой такая структура нам здорово помогала; в некоторых особо крутых местах, вместо того, чтобы рубить ступени, я мог просто поставить ногу в ячейку, а вместо зацепки — хвататься за выступающую часть. Подъём был крутым. С обеих сторон склоны весьма эффектно обрывались в бездну, и шерпам было не по себе, однако сам гребень, казалось мне, был уютным и безопасным.

К полудню мы добрались до плеча; Шепелай и Анг Дава I решили тут остаться. Последний рассказал нам позже, что в 1952 году он попал в аварию и это лишило его уверенности. Майк, Чарлз и Гомпу вышли вперед, однако перед ледовым жандармом они остановились. Жандарм можно было явно обойти слева по большой ячеистой ледяной плите. Они атаковали её, но, пожалуй, слишком высоко. Эд, усмотрев путь несколько ниже, стал с невероятной скоростью траверсировать. Однако и этот путь оказался сложным. А я внезапно открыл ещё один путь между двумя предшествующими — по диагональной полке с ячеистой структурой, по которой, слегка помогая ледорубом, можно было пройти. Это оказалось правильным решением. Вскоре я стоял на гребне по ту сторону жандарма; между мной и вершиной, расположенной метров на сто выше, не было препятствий, за исключением возможных трещин. Трещина действительно оказалась, и Эд её блестяще преодолел по весьма хрупкому на вид мостику. Я вспоминаю, что к этому времени мы все пыхтели как паровозы. По-видимому, мы не были ещё полностью акклиматизированы. Мне все время казалось, что я иду слишком медленно; в действительности я чувствовал себя неплохо. Бывают моменты, когда каждый страстно стремится обскакать своих товарищей.

В 1 час дня мы были на снежной вершине, высоту которой оценили в 6190 м. Отсюда открывался изумительный вид на ледник Гуанара. Мы проглотили мятные кексы, а некоторые, особо отважные, попробовали и «фрубикс». Однако в основном все хотели пить; вода с лимоном и сахаром была куда лучше всякого вина. Оба шерпа — Да Намгиал и Гомпу, семнадцатилетний ординарец Майка, «толстый парень» экспедиции,— проявили себя при восхождении великолепно.

Посматривая вниз, Эверест и Макалу следили за нами, но уже начал появляться послеобеденный туман, пора было спускаться. Забрав по дороге двух шерпов, отдыхающих у плеча, мы, вместо того, чтобы свернуть налево, выбрали путь по ребру, ведущему ближе к нашему лагерю и на вид несложному. Обогнув укутанный туманом мыс, вышли на ледовое ребро. Прошедший месяц был такой сухой, что снег с ребра сошел полностью; более того, лежащий под ним лед весь покрылся морщинами и гигантскими ячейками, похожими на кальгоспоры, их ещё называют «кающиеся грешники». Передвижение по такому рельефу могло довести до отчаяния, особенно когда идешь на половине кошки. В тумане склон, казалось, уходил в бесконечность. Помню, как Чарлз сказал: «У меня такое впечатление, что я иду во сне».

В конце концов мы спустились. Внизу виднелись палатки. На каменистом грунте мы сняли кошки. Дальше, дальше, катясь и скользя, умирая от жажды, мы преодолели последние сотни метров. В 3.30, достигнув лагеря, выпили бесконечное количество чая и лимонного напитка. Затем, удовлетворенные, залезли в спальные мешки и занялись болтовней; истории о восхождениях, об альпинистах, которые можно рассказывать без конца и с одинаковым успехом в любых экспедициях. В этом одна из наиболее приятных особенностей путешествия. Эд захватил моё внимание рассказами о прошлогодней экспедиции. Когда стемнело, все медленно погрузились в сон, мечтая о блюдах, которые завтра будем поглощать.

Утром, забрав оставленные нами консервы, мы, довольные, помчались вниз по неизведанной долине, обсуждая на ходу в чисто академическом плане возможность восхождения на соседа справа — Канг-Чо. Вскоре, миновав зону моренных камней, очутились на зеленых лужайках, которые, честно говоря, весьма располагают путника к отдыху. Мы наслаждались величайшей прелестью Гималайского горовосхождения: небольшой группой исследовали новую страну в окружении самой величественной в мире природы. Мы только что победили неизвестную вершину и спускаемся по не показанной на картах долине. Здесь была богатая пища для разговоров, для уточнения, для расспроса наших верных товарищей— шерпов. Более того, мы чувствовали большое удовлетворение от выполнения долга по отношению к экспедиции; прошли акклиматизацию и пополнили наши знания в части применения кислорода и особенностей питания.

Наконец мы достигли крутого травянистого склона над слиянием нашей долины с Дудх-Кози и обошли слева обрывистый берег её теснины.

Наиболее запомнившимся мне событием этого дня было блюдо картофеля, накопанного нами в поле, где мы разбили лагерь. Это была первая свежая пища за неделю; некоторые из нас питались в эти дни неважно, и я никогда ранее не ел и не видел, чтобы съедали столько картофеля в один присест. Эд, кто в сущности голодал, раздулся на глазах.

Лежа в палатках в обычной одежде, мы не ощущали холода. Когда пришла вечерняя прохлада, я вытащил пижаму и просто накинул её на одежду, снова сняв, когда укладывался спать.

Следующий день, 6-го, при отличной погоде мы продолжали наш путь вниз, к селению Порче, спустились к Имья и одолели последний крутой подъём к Тхъянгбочу. Около 1 часа дня мы слушали отчет о том, как другие группы путешествовали вокруг Ама-Даблама и Лхоцзе. Вершина Эвереста ещё раз бросила нам вызов, выглянув из-за длинной стены Нупцзе.

Эти дни в Тхъянгбоче, занятый работой, я чувствовал себя действительно счастливым. Я чинил ботинки, у которых резиновая подметка отстала от кожаной подошвы, благословляя при этом шурупы — лучшего друга неопытного сапожника. Помимо этого, было много работы по упаковке, а также по подготовке снаряжения для нашего ближайшего выхода. Кое-что должно было остаться в Тхъянгбоче, никому уже не нужно было возвращаться туда, за исключением группы Чарлза Эванса, которая должна была встретиться там с Джимми Робертсом и принять от него основной запас кислородных аппаратов. Эд Хиллари, оба Джорджа (Бенд и Лоу), а также Майкл Уэстмекотт должны были начать обработку Эверестского ледопада. Джону, Майку, Уорду, Тому Бурдиллону и мне надлежало исследовать вершины в верховьях ледника Имья, испытывая кислородные аппараты открытого и замкнутого типа. Затем мы должны были пройти на Кхумбу через перевал, соединяющий его с рекой Имья. Взятый нами груз выглядел следующим образом:

пирамидальная палатка — 10,2 килограмма;

2 палатки «Мид» — 11,5;

1 малая американская палатка «Джерри» — 3,6;

2 нагревательных прибора— 12,3;

6,8 литра керосина — 4,9;

продукты питания на 7 дней на 10 человек, по 1,25 кг в день — 87 килограммов;

кислород (включая и аппараты замкнутого типа для тренировки) — 152 килограмма;

верёвки — 4,1;

личные вещи (по 12,3 кг на каждого) — 123;

 Итого... 409 килограммов.

Это было немало. На этот раз мы были более предусмотрительными и взяли с собой 10 носильщиков из расчета по 25 килограммов на каждого (в действительности пришлось побольше). Шести шерпам приходилось нести по 20 килограммов.