17—21 мая. Сборы в лагере VII

17—21 мая. Сборы в лагере VII

Возвращение в свете солнечных лучей, золотящих плоское поле Цирка, было настоящей радостью. Приятно также было сознавать, что я помог проложить хотя бы пару сотен метров пути на неизведанном участке. Какое бы удовлетворение ни приносило выполнение таких важных задач, как успешное проведение шерпов по уже знакомой, но изобилующей препятствиями дороге, тяга к приключениям, хотя и кратким, в неизведанной области не идет ни в какое сравнение. Кроме того, я побывал на 7600 метров (как я считал) и чувствовал себя не так уж плохо. Обо всем этом я говорил в тот вечер в оранжевой палатке с Томом Бурдиллоном (чем, вероятно, ему ужасно надоел). Тому на следующий день предстояло вести шерпов до лагеря VII. Заброски должны проводиться челночным способом с промежуточным складом, чтобы облегчить последнюю заброску на Седло. Джону очень не хотелось иметь для этой заброски два лагеря на стене. Проблемы палаток, питания — все будет страшно усложнено. Следовательно, если шерпам придется проходить всю стену за два дня, их ноша должна быть облегчена и в лагере VII, на полпути, может быть организована перевалочная база. Несчастный Чарлз Эванс, который должен был в этот день подниматься, лежал в другой палатке, страдая желудком. Его рвало, и чувствовал он себя отвратительно.

Многочисленные наши заботы обсуждались за ужином, состоящим из тушеного мяса с горохом. Большим преимуществом спустившегося является ещё и то, что он освобожден от готовки, бездельничает, а за ним все ухаживают.

Я чувствовал себя прекрасно; если снотворные таблетки помешали нам подняться так высоко, как мы мечтали, они зато прекрасно содействовали нашей акклиматизации. Следующее утро, 18-го, началось ленивым лежанием в мешке и поздним завтраком, в то время как Том тяжело вздыхал, готовясь к дневной жаре. Так как я оставил свой спальный мешок в лагере VII Да Тенсингу, я спал в мешке Тома. Мешок был достаточно удобным, однако проснулся я от исходящего из него сильного запаха керосина. Очень скоро из палатки вылез Чарлз и принялся сортировать продукты. Затем мы с ним начали спускаться. Прогулка от лагеря V к IV занимает приятнейшие полчаса: идешь по пологому склону и по легкому рельефу, дыхание твое достаточно ровное, чтобы насладиться красотами Цирка, которые почти уж начали нам надоедать; каждый раз рассматриваешь детали ледяных сераков, привычка к которым притупила наш взор, детали пестрой, кремово-черной раскраски контрфорсов Нупцзе с их неожиданными вертикальными взлетами; каждый раз любуешься волнами висящего ледника с сомкнутыми рядами башен, спадающих с Западного плеча и обрамляющих резкость Пумори. Лагерь IV был весь в волнениях новой жизни. Чарлз Уайли и Тенсинг ушли с шерпами вверх с последней заброской из Базы. Мы стали теперь полностью независимыми. Тхондуп был здесь, две большие сводчатые палатки стояли на месте. Шерпы не показывались до начала обычной суматохи с кошками и кухонным имуществом. Стало намного труднее находить пропавшие вещи. Накануне Гиальен II, ординарец Тома Стобарта, начал кашлять кровью и был отправлен на Базу совсем больным. Бедный Грифф снова был оторван от наиболее важных экспериментов, на этот раз для сопровождения больного, возможно, даже умирающего человека через ледопад . Все это создавало тревожную атмосферу. Но это было ничто по сравнению с тревогой, в которую нас повергла стена Лхоцзе. Джон, вышедший, чтобы нас приветствовать, вновь схватился с беспокойством за бинокль. Три муравья на стене медленно поднимались. Они перешли через высшую точку, достигшую нами накануне. Затем очень скоро трое остановись. По-видимому, там было препятствие. «Они спускаются!» — крикнул кто-то. Невероятно, но все бросили свои дела и смотрели только на стену. Бедный Джон! Он выглядел очень усталым. Какой-то рок не позволял ему, казалось, добраться до Седла. Опять снотворное? Они отступили в полдень, а вышли в 10.15. В бинокль мы могли хорошо разглядеть маленькие черные фигуры, стоящие или сидящие на террасе, перед тем как начать спуск (в действительности они оттирали помороженные ноги). В большой палатке, служившей теперь столовой, разговор о спускающихся был проникнут тревогой. То и дело кто-нибудь выходил взглянуть на стену. Джорджу Бенду, отправившемуся в лагерь V, чтобы на следующий день производить дальнейшую заброску, был дан специальный наказ — узнать, что же произошло. В 5.30 в лагерь со своим отрядом притащился Том Бурдиллон и рассказал происшествия этого дня. Майк действительно проглотил две снотворные таблетки, однако они были ни при чем. Группу остановил жестокий ветер, такой же, как тот, который мучил нас двумя днями раньше. Возникло подозрение, что пальцы на руках у Майка Уорда и на ногах у Джорджа поморожены. Да Тенсинг при таких обстоятельствах решил спуститься.

После ужина до поздней ночи не затихала увлекательная дискуссия по вопросу о шансах остаться в живых, если на вершине откажет аппарат с замкнутой циркуляцией. Сможет ли человек вернуться, перейдя через Южную вершину? Будет ли оправдан альпинист, бросивший своего напарника, если тот осужден на гибель? Смогут ли два человека пользоваться одним аппаратом? У Гриффа была вполне твердая точка зрения, У Тома также, хотя он в основном только слушал. Вечер прошел очень оживленно. Затем я вышел полюбоваться звездным небом. К тому времени Передовая База стала солидным лагерем. На стороне, обращенной к Западному плечу, стояли в ряд шесть небольших палаток. Большая палатка размещалась на бугре, по которому ночью можно было соскользнуть по направлению к ледопаду. За ней лежала груда припасов. Вначале эта палатка была кухней, причем подходящая миниатюрная трещина служила мусоропроводом. Но сагибы в погоне за теплом и пространством постепенно перебрались в эту палатку.

Когда снизу подходили к лагерю, первым сооружением на вашем пути, на стороне, обращенной к Лхоцзе, большая белая сводчатая палатка, в которой проживали шерпы. Далее шла организованная Тхондупом новая кухня: стены её были образованы брезентом, растянуть между опорами так, как это может делать только шерп, а пол застлан картоном от продовольственных коробок. Рядом, образуя последнюю сторону квадрата, стояла трехместная пирамидальная палатка. Вы могли получить для себя одну из маленьких палаток «Мид», хотя некоторые предпочитали жить в компании в большей палатке. В центре образованного таким образом квадрата, освещаемого в этот момент бледным светом звезд, происходили все лагерные события. Здесь Том Стобарт крутил свою камеру, Том Бурдиллон возился с кислородными аппаратами, Чарлз Уайли разглагольствовал перед шерпами, здесь приветствовали приходящие группы или говорили «доброго пути!» уходящим.

Эта ночь была необычайно ветрена, однако я крепко спал с 8.30 до 6.45, когда появился чай. Единственное, но и существенное неудобство, которое мне доставлял сон на высоте, заключалось по-прежнему в том, что нос был плотно заложен и в результате я дышал ртом.

У каждого выходящего из палатки глаза, как притянутые магнитом, поворачивались к стене Лхоцзе. Никаких признаков движения. Вскоре после девяти можно было видеть фигуру Джорджа Бенда, преодолевающего склоны под лагерем VI. Трое в лагере VII были невидимы. Только лишь после обеда, когда вернулся Джордж Бенд, мы узнали, что они лечили полученные накануне обморожения пальцев ног у Джорджа Лоу и пальцев рук у Майка и были вообще не в состоянии выйти из лагеря. Я снова стал советоваться с Джоном. Крепость по-прежнему не взята. Первый выход на заброску должен был начаться сегодня же.

Затем у меня был длительный разговор с Чарлзом Эвансом, единственным, как всегда, невозмутимым человеком среди встревоженных, не могущих оторваться от стены альпинистов. Я привожу здесь последний полученный мной отпечатанный на машинке документ. Отпечатан он был Джеймсом Моррисом для Джона и передан мне в Передовом базовом лагере. Подробности в части продовольствия добавлены Чарлзом.

Слова курсивом являются моими замечаниями, написанными карандашом и вставленными вместе с Чарлзом этим утром.

Этот документ доказывает помимо всего прочего тщательность проводимой Джоном подготовки, даже несмотря на то, что постельные принадлежности, не фигурирующие в списке, надувные матрацы и всякая прибавляющая вес мелочь чуть не вывели из строя мою группу. Следует объяснить, что баллоны Дрегера — это баллоны, оставленные швейцарцами в прошлом году. Когда стало известно, что таких баллонов много, часть даже выше Южного Седла, наша экспедиция решила изготовить кислородную аппаратуру, которая могла быть использована со швейцарскими баллонами.

Доставка этого груза наверх была моей обязанностью, и, не находя себе места, я бродил по лагерю, собирая время от времени шерпов, чтобы говорить им пламенные речи и требовать от них выполнения задачи. Как было бы благородно, если бы я мог об Эвересте говорить всегда в возвышенном стиле. Увы, моменты экстаза редки по сравнению с бесцветными часами, по сравнению с мрачными усилиями, прилагаемыми мной, чтобы оторваться от Николаса Никлби, которого я обычно читал, лежа на матраце, и активно решать какие-то пустяковые вопросы. Однако такая инерция не лишена хороших сторон. Я что-то не припомню, чтобы в Передовой Базе меня одолевали сомнения в моих способностях, как это было до отъезда из Англии: как тяжко я буду переносить холод и т.п. Все эти вопросы отпали как совершенно ненужные. Как я теперь понимаю, жизнь — это рутина, заполненная приемами пищи, вечной организацией чего-то и милой болтовней, а верхушка нашего разума весьма удобно откинута прочь. Я считал себя в то время в такой же форме, как и на уровне моря.

В это утро мы много фотографировали. Группы снимались в различных позах. Кроме того, британские и другие флаги заранее прикреплялись к ледорубам, чтобы быть развернутыми единым взмахом. Затем последовал ленч: два яйца на каждого, чудесный сыр Чеддер. Четыре яйца в день (ибо на завтрак было тоже по два яйца) в Западном Цирке, на высоте 6460 метров были ободряющим началом. После обеда, отвешивая с Тенсингом 6 килограммов тзампы для Южного Седла и ежедневные пайки по 600 граммов на человека, я физически чувствовал царящее вокруг состояние «безотлагательности».

Том что-то читал, Эд проверял аппарат Тенсинга, Чарлз Эванс, спокойный, как всегда, делал какие-то заметки, Джон с белым, как его кепка, лицом, покрытым толстым слоем глетчерной мази, с кем-то разговаривал, скашивая каждую минуту глаза наверх.

Шерпы топали вокруг в громоздких ботинках или, лежа в большой палатке, болтали. Механизм штурма был готов к старту, ближайшие дни должны выявить стартера.

Сразу после 4 часов вернулась группа Джорджа Бенда и рассказала нам о том, что делается на стене. В это время мы с Джоном собирались уже выйти вверх вслед за шерпами. Джон решил сопровождать меня до лагеря V как для того, чтобы проследить за моим дальнейшим подъемом, так и для того, чтобы испытать свой кислородный аппарат. Что касается моего аппарата, то мужества у меня не хватило, и я отложил его испытания на завтра. Хватит на один день. При двухлитровом расходе Джону идти было трудно, и он дважды, остановившись, просил меня отрегулировать аппарат. Даже при этих условиях мы дошли до лагеря V точно за час. Шерпы уже были там. Джон собирался решить некоторые задачи, относящиеся к радиосвязи, однако не смог добиться ни малейшего ответа от лагеря IV. Полный радужных надежд, я суетился вокруг предназначенных для заброски тюков, и в частности присоединил к своему станку восьмикилограммовый баллон. Как всегда бывает, что-то заедало, испытывая мои нервы, когда тяжелый баллон влезал в контейнер. Мои восемь шерпов разгрузились и занялись приготовлением пищи. Было 5.30. Хотя солнце нас ещё освещало, было холодно и ветрено. Мы с Джоном попрощались.

— Ладно, я сделаю все, что в моих силах,— сказал я.

— Если можете, Уилф, дойдите до Седла. Это наиболее важное, и все зависит от этого.

— Возможно, что мне не удастся поднять все грузы.

— Возьмите Ануллу и, если придется, идите один, как я уже говорил; тех, которые не смогут идти с вами, оставьте для Чарлза Уайли. С ним должно быть побольше людей. Здесь есть лишний аппарат, оставленный Джорджем Лоу, и Ануллу может им воспользоваться.

— Ладно, я достал для Ануллу маску Джорджа.

— Прекрасно, до свидания, Уилф, и счастливого пути! Мы будем наблюдать за вами.

— До свидания, Джон, счастливого спуска!

В этот вечер я записал в дневник:

«Солнце зашло, и стало очень холодно. Рад залезть с замерзшими пальцами в спальный мешок. Странное чувство одолевает меня при взгляде на Лхоцзе. Друг он или враг? Кто бы то ни был, он колоссален. Что-то мне немного одиноко и страшно».