Крымская конференция[268]

Крымская конференция[268]

Вторая мировая война явно приближалась к концу. Красная Армия вышла на линию Одера и заняла Силезский промышленный район. Бои шли уже на территории самой Германии, и недалек был день, когда наши войска всей своей мощью обрушатся на Берлин. Румыния, Болгария были свободны. Завершалось освобождение Польши, Венгрии и Югославии. Советские воины стояли на подступах к Вене.

На западе освободили Париж, значительную часть Франции, Бельгию. Англо-американские силы стали переносить военные действия на территорию Германии.

Фашистский зверь оказался стиснутым между двумя фронтами и бешено метался в предчувствии близкой гибели. Иногда ему еще удавалось собраться с силами в каком-либо одном пункте, так случилось в декабре 1944 г., когда Гитлер прорвал англо-американские укрепления в Арденнах; западные лидеры испугались нового «Дюнкерка» и просили Советское правительство ускорить операции на востоке; идя навстречу союзникам, командование Красной Армии перешло в наступление раньше запланированного срока, в результате к моменту Крымской конференции германская опасность в Арденнах была ликвидирована, и вся арденнская авантюра лишь показала, что гитлеровская Германия стоит накануне краха. Правда, на Дальнем Востоке еще оставалась Япония, но едва ли можно было сомневаться, что после разгрома Германии она долго продержится.

Чем ближе подходил конец войны, тем настоятельнее становилось срочное разрешение послевоенных проблем. Событие столь гигантского масштаба, как вторая мировая война, конечно, должно было породить и действительно породило множество самых разнообразных вопросов — политических, экономических, территориальных, военных, национальных и других, — без урегулирования которых невозможно было нормальное существование человечества и прежде всего сохранение мира во всем мире. Однако самыми главными, самыми основными вопросами, на которые требовался срочный ответ, были два: как быть с Германией после победы; как строить послевоенный мир?

Руководители главных государств антигитлеровской коалиции — Советского Союза, Соединенных Штатов и Англии — были единодушны в необходимости созыва конференции трех держав (наподобие Тегеранской) для разрешения указанных вопросов. Но когда и где? Об этом шли длительные переговоры еще с осени 1944 г. В конечном счете состоялось соглашение, что конференция соберется в самом начале февраля 1945 г. и что местом встречи будет Крым. Почему именно Крым?

Ближайший друг и советник президента Рузвельта Гарри Гопкинс, которого я хорошо знал еще со времен моей работы в качестве советского посла в Лондоне, рассказал мне в Ялте, как это получилось.

— Уже в октябре прошлого года, — говорил Гопкинс, — я очень остро почувствовал, как нужна конференция «Большой тройки» с обязательным участием Сталина. Для меня было ясно, что зимой 1944/45 г., когда на советско-германском фронте должны были развернуться крупнейшие наступательные операции, Сталин не захочет выехать хотя бы на короткий срок из Советского Союза. Стало быть, надо было устраивать конференцию где-то в Советском Союзе, но где?.. Тут мне пришел в голову-Крым… Я знал о Крыме из рассказов Льва Толстого… Знал и то, что в Крыму мягкая зима — нет этих ваших страшных холодов… А здоровье президента требовало серьезного внимания: в последние месяцы он стал себя хуже чувствовать… Вот я в дружеском порядке и подсказал Рузвельту идею созвать конференцию в Крыму. Президент в принципе не возражал. Тогда я произвел необходимый зондаж в Москве через вашего посла в Вашингтоне Громыко. Сталину моя идея очень понравилась. После этого я поставил свое предложение уже официально перед нашим правительством. Большая часть советников президента обрушилась на меня и стала доказывать, что президенту Соединенных Штатов нет надобности ехать на край света для того, чтобы встретиться со Сталиным. В переговоры были вовлечены англичане. Положение еще более осложнилось. Стали называть разные другие места для созыва конференции, чего тут только не было?!. Афины, Рим, Александрия, Кипр, Мальта, Иерусалим, Ривьера… Рузвельт начал колебаться, но я упорно отстаивал Крым…

Тут Гопкинс на мгновенье остановился и голосом, в котором явно звучали ноты торжества, воскликнул:

— И вот, как видите, мы с вами беседуем в Крыму!

Съезд делегаций трех держав начался 3 февраля 1945 г.

Члены американской делегации во главе с Рузвельтом первую часть пути от берегов Соединенных Штатов до острова Мальты (известной британской базы на Средиземном море) — проделали на американском крейсере «Куинси». Вторую часть пути — от Мальты до Крыма — они совершили по воздуху.

Английская делегация во главе с Черчиллем также сначала прибыла на Мальту и отсюда продолжила свой путь до Крыма на самолетах.

На Мальте англичане и американцы имели свою особую «конференцию двух», которая являлась подготовительной к Крымской конференций трех.

Обе западные делегации покрыли расстояние от Мальты до Саки (аэродром в Крыму), составляющее более 2 тыс. км, в ночь со 2 на 3 февраля. Делегации в собственном смысле слова сопровождал большой штат военных, моряков, дипломатических экспертов, технического персонала. Общее число переброшенных в ту ночь лиц доходило до 700 человек. Далее, ко времени конференции в Крым прибыло несколько английских и американских судов разного назначения, бросивших якорь в Севастополе. Вместе с командами этих судов и доставленными на них лицами охраны, технических служб (американцы, например, имели с собой типографию) количество иностранцев, прибывших в Крым в связи с конференцией, было не меньше 2,5 тыс. человек.

Размещение участников конференции и их окружения представляло в условиях того времени нелегкую задачу. Крым лишь незадолго до того был освобожден от немцев. Война оставила здесь много разрушений. Города, дороги, строения, электростанции, железнодорожные и телеграфные линии сильно пострадали. Для приема конференции нужно было многое исправить, восстановить, привести в порядок. Это была очень большая, сложная и трудная работа. Достаточно сказать, что для указанной цели в Крым было доставлено свыше 1500 вагонов оборудования, строительных материалов, мебели и так далее и что на ремонт одного лишь Ливадийского дворца было затрачено 20 тыс. рабочих дней. Все эти усилия увенчались несомненным успехом, и участникам конференции был обеспечен максимум возможного в тот момент комфорта. В качестве резиденции для трех делегаций, собравшихся на совещание, были отведены дворцы, каким-то чудом уцелевшие во всех превратностях войны, — Ливадийский, Воронцовский и Юсуповский.

Ливадию — в прошлом большой белостенный дворец Николая II — заняла американская делегация. Здесь находился Рузвельт с дочерью Анной, которая сопровождала отца в столь дальнем путешествии; здесь разместились и некоторые другие члены американской делегации, в частности Гарри Гопкинс со своим сыном Робертом. Гопкинс был сильно болен и не всегда появлялся на заседаниях конференции, но оставался все время в курсе ее работы и нередко давал своему шефу полезные советы. Рузвельт жил в нижнем этаже дворца здесь были его спальня, кабинет, приемная, ибо американский президент мог лишь с большим трудом передвигаться. Уже взрослым человеком он перенес полиомиелит. Рузвельт не мог ходить, и его передвигали на специально приспособленном для того кресле. Именно с учетом этих обстоятельств было решено устраивать заседания конференции в Ливадийском дворце, чтобы избавить Рузвельта от необходимости куда-либо ездить, тем более что как раз в Ливадийском дворце имелся большой зал — так называемый бальный зал императора, — где могли происходить пленумы конференции. Для удобства президента от Ливадии до Севастополя был проложен специальный провод, который заканчивался на американском связном судне «Катоктин»[269].

Английская делегация разместилась в Воронцовском дворце (Алупка). Этот дворец был построен в первой половине прошлого века и является настоящей жемчужиной Крыма. Семья графов Воронцовых в течение многих лет была тесно связана с Англией — отец владельца дворца С.Р.Воронцов на рубеже XVIII и XIX веков был русским послом в Лондоне, а его сын М.С.Воронцов получил воспитание и образование на берегах Темзы. Этот факт отразился и на судьбе дворца. Строил его английский архитектор Эдуард Блор, который создал здание в популярном тогда в Англии феодально-романтическом стиле с явным налетом восточно-арабских мотивов. Данное обстоятельство сыграло неожиданно благоприятную роль во время Крымской конференции. Черчилль, глава британской делегации, был чрезвычайно доволен предоставленной ему резиденцией и как-то раз, во время одного из перерывов между заседаниями, весьма бурно выражал мне свое удовлетворение по поводу того, что здесь, на территории «далекой России», он находится в столь родственной его душе обстановке. А настроение главы делегации — дело далеко не безразличное! С Черчиллем в Воронцовском дворце жила его дочь Сара, а также почти все другие члены английской делегации[270]. Советская делегация заняла Юсуповский дворец (Кореиз). Это был наиболее скромный — как по размерам, так и по архитектуре — из трех дворцов, но мы, как хозяева, естественно, должны были все лучшее предоставить гостям.

Первое официальное заседание Крымской конференции состоялось 4 февраля 1945 г. Был ясный солнечный день. Открылось заседание в 5 часов вечера в «бальном зале» Ливадийского дворца. Посредине зала был поставлен очень большой круглый стол, и вокруг него разместились три делегации. Советская делегация сидела лицом к окнам, выходящим в сад, английская — по правую, а американская — по левую сторону от нее. Состав делегации был следующий.

Американская делегация

Ф.Рузвельт, президент.

Э.Стеттиниус, государственный секретарь.

Г.Гопкинс, специальный помощник президента.

У.Леги, адмирал, начальник штаба президента.

Дж.Маршалл, генерал, начальник штаба американской армии,

Э.Кинг, адмирал, главком военно-морских сил.

Дж.Бирнс, директор департамента военной мобилизации.

Б.Сомервелл, генерал, начальник снабжения американской армии.

Е.Ланд, адмирал, администратор по военно-морским перевозкам.

Л.Кутер, генерал.

А.Гарриман, американский посол в Москве.

З.Маттьюс, директор европейского отдела госдепартамента.

А.Хисс, ответственный сотрудник госдепартамента.

Д.Болен, помощник госсекретаря и переводчик. Кроме того, имелось известное число генералов, адмиралов, работников госдепартамента в роли советников и экспертов.

Английская делегация

У.Черчилль, премьер-министр.

А.Иден, министр иностранных дел.

Лорд Лезерс, министр военного транспорта.

А.Кадоган, постоянным заместитель министра иностранных дел.

А.Брук, фельдмаршал, начальник имперского генштаба.

X.Исмей, генерал, начальник штаба министра обороны.

Ч.Портал, маршал авиации, начальник штаба воздушных сил,

З.Кеннингхэм, адмирал, первый лорд адмиралтейства.

Александер, фельдмаршал, верховный союзный командующий на Средиземноморском театре.

Фельдмаршал Вильсон и адмирал Сомервелл.

А.К.Керр, английский посол в Москве.

Кроме того, имелось также известное число секретарей, военных и дипломатических советников и экспертов.

Советская делегация

И.Сталин, председатель Совета Народных Комиссаров СССР.

В.Молотов, народный комиссар иностранных дел.

Н.Кузнецов, народный комиссар военно-морского флота.

А.Антонов, заместитель начальника генерального штаба Краевой Армии.

А.Вышинский, заместитель наркома иностранных дел.

И.Майский, заместитель наркома иностранных дел:

С.Худяков, маршал авиации.

Ф.Гусев, советский посол в Англии.

А.Громыко, советский посол в Соединенных Штатах.

Кроме того, имелось известное число военных, морских и дипломатических советников и экспертов, в том числе С.Кавтарадзе, К.Новиков, Ф.Молочков, В.Павлов.

Разумеется, не все члены делегаций в полном составе участвовали в каждом заседании; советники и эксперты вызывались по мере надобности, в зависимости от обсуждаемых на заседании вопросов, но все-таки в среднем на каждом пленуме конференции за круглым столом сидело не меньше 40–50 человек.

Конечно, основную роль на конференции играли три ее руководителя, и потому, для лучшего понимания дальнейшего изложения, небесполезно остановиться здесь хотя бы вкратце на характеристиках наших иностранных партнеров.

Президент США Франклин Делано Рузвельт был, несомненно, очень крупным государственным деятелем, деятелем буржуазного типа.

Нельзя отрицать, что Рузвельт в рамках буржуазного понимания вещей являлся прогрессивным и дальновидным государственным деятелем. В частности, это сказывалось в области международных дел. Рузвельт хорошо понимал опасность фашизма как очага агрессии против других стран и народов и в предвоенные годы не раз выступал с резким осуждением его политики. Однако он не находил в себе силы поддержать советскую политику коллективной безопасности, которая одна только могла обезвредить Гитлера и Муссолини. Фактически в те решающие дни Рузвельт как типичный либерал говорил хорошие слова, но воздерживался от хороших дел, и тем самым объективно лил воду на мельницу «умиротворителей» агрессоров. К чему привела такая политика, политика Чемберлека и Даладье, нет надобности повторять.

Уже в ходе второй мировой войны Рузвельт сделал два своих самых, крупных и наиболее прогрессивных шага: пошел на прочную коалицию с Советским Союзом и провел закон о ленд-лизе, распространив его применение также и на нашу страну. Однако в вопросе о втором фронте Рузвельт занимал колеблющуюся позицию. Правда, к моменту Крымской конференции второй фронт уже существовал (главным образом потому, что англо-американцы боялись прийти в Берлин позже Красной Армии). Но все-таки, садясь в Ливадийском дворце за один стол с американским президентом, мы не вполне ясно представляли себе, чего от него можно ожидать.

Глава английской делегации Уинстон Черчилль был гораздо более определенной фигурой, чем Рузвельт. Черчилль был также крупным государственным деятелем, но вокруг его имени не сплеталось никаких розовых фантазий. Всем было хорошо известно, что Черчилль консерватор и империалист, однако человек с большим размахом и незаурядной гибкостью.

В 1918–1920 гг. Черчилль был одним из активных организаторов интервенции в Россию, но после прихода Гитлера к власти в Германии он стал сторонником тройственного блока — Англии, Франции и Советского Союза. Не его вина, если такой блок не осуществился. Ответственность за это несут те люди, которых представляли Чемберлен и Даладье.

В ходе войны Черчилль тоже сделал два своих наиболее крупных и прогрессивных шага: в 1940 г., когда после падения Франции он не пошел на мир с Германией, и 22 июня 1941 г., когда он сразу и безоговорочно обещал Советскому Союзу поддержку Англии.

Однако в дальнейшем позиция Черчилля стала меняться. Он весьма сложно маневрировал, исходя из своего понимания интересов Британской империи в каждый данный момент. Это понимание далеко не всегда было правильно даже с точки зрения длительных интересов самой Англии и нередко приводило Черчилля к серьезным ошибкам, он превратился в упрямого противника второго фронта, стремился переложить главные тяготы войны на плечи советского народа, увлекался собственными имперскими интересами в ущерб интересам других союзников, в особенности Советского Союза. И вот теперь, в Крыму, нам предстояло вместе с британским премьером решать важнейшие проблемы послевоенного устройства мира.

Возвращаюсь, однако, к первому заседанию Крымской конференции. Председательствовал Рузвельт (по предложению Сталина он был избран постоянным председателем конференции). В повестке дня этого заседания стояли военные вопросы. Германия находилась накануне краха, но необходимы были координация и сотрудничество между союзными вооруженными силами для того, чтобы всемерно ускорить окончательный разгром врага.

Заместитель начальника генштаба Красной Армии генерал армии Антонов сделал подробный доклад о положении на Восточном фронте. В качестве представителя западных армий выступил американский генерал Маршалл, который сделал подробное сообщение о положении дел на Западном фронте. Оба выступления подверглись в дальнейшем известному обсуждению, которое проходило в дружественно-деловых тонах. Советская сторона выразила пожелание, чтобы англо-американское наступление на Западе началось в первой половине февраля и чтобы воздушные бомбардировки Германии были усилены. Маршалл ответил, что союзное наступление в южной части Западного фронта намечено на 8, а в северной его части — на 15 февраля. Он обещал также крупное расширение воздушных налетов на Германию.

Поскольку в основном военном вопросе не было никаких разногласий, данный вопрос на пленумах конференции больше не поднимался. Но это не значит, что военными делами конференция не занималась. Нет, она ими занималась как раз весьма усердно, но только обсуждение военных дел было перенесено на регулярно собиравшиеся совещания военных, морских и воздушных начальников, в том или ином качестве присутствовавших в Ялте.

В коммюнике, которое было опубликовано после окончания Крымской конференции, имелось следующее заявление:

«Наши совместные военные планы станут известны только тогда, когда мы их осуществим, но мы уверены, что очень тесное рабочее сотрудничество между гремя нашими штабами, достигнутое на настоящей конференции, поведет к ускорению конца войны».

Здесь будет уместно сказать об одном очень важном военном решении, которое было принято в самом конце конференции, — решении о вступлении Советского Союза в войну с Японией. Как известно, в 1941–1944 гг. Советский Союз вел войну с Германией и Италией, но не с Японией. На Крымской конференции, однако, между тремя ее участниками состоялось соглашение, подписанное 11 февраля 1945 г., о том, что Советский Союз в целях скорейшей ликвидации второй мировой войны выступит против Японии через 2–3 месяца после капитуляции Германии. Это же соглашение предусматривало возвращение Советскому Союзу южной части Сахалина и всех прилегающих к ней островов, передачу ему Курильских островов, интернационализацию Дайренского порта, аренду им Порт-Артура с правом иметь здесь военную базу, советско-китайское управление на Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорогах, а также сохранение независимости и неприкосновенности Монгольской Народной Республики. В соглашении было оговорено, что вопросы, в которых заинтересован Китай, должны быть урегулированы с правительством Китая и что СССР готов заключить с Китаем пакт о дружбе и союзе. Соглашение о дальневосточных делах на пленумах Крымской конференции не обсуждалось, оно было достигнуто путем прямых переговоров между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем. Данное соглашение было осуществлено на практике в августе 1945 г.

Впрочем, я тут несколько забежал вперед. Тогда, вечером 4 февраля, Рузвельт устроил у себя, в Ливадийском дворце, большой обед в честь участников конференции, на котором было произнесено много тостов за укрепление сотрудничества между союзниками и за здоровье руководителей трех держав. Обед был приготовлен из русских продуктов, но делали его — штрих экзотики в суровой обстановке тех дней — повара-филиппинцы, которых Рузвельт привез с собой из Америки.

Все последующие пленарные заседания Крымской конференции (а их было еще семь) посвящались политическим вопросам, и здесь уже не было того единодушия между тремя союзниками, которое обнаружилось при обсуждении военных дел. При рассмотрении этих вопросов за столом конференции нередко возникали оживленные дискуссии, острая полемика, разгорались споры, скрещивались клинки. И не только между советской и англо-американской сторонами. Были случаи, когда англичане и американцы расходились во взглядах. Однако весь этот обмен мнениями происходил в рамках «парламентского приличия», и потому в конце концов удавалось в большинстве случаев приходить к приемлемому для всех компромиссу.

Немалую роль в поддержании духа сотрудничества за столом конференции играл лично Рузвельт, с большим искусством выполнявший функции председателя. Он был спокоен, выдержан, остроумен и с полуслова улавливал мысль оратора. Он умел также вовремя предложить какое-либо решение или формулу, которые примиряли точки зрения спорящих. Меня удивляла также выносливость президента. Президент находил в себе силы сохранять бодрость и внимание в течение многочасовых заседаний, а сверх того еще заниматься различными государственными делами, доходившими до него из Вашингтона.

Я не могу здесь останавливаться на деталях происходивших на конференции дебатов, постараюсь суммировать лишь самое главное.

Из политических вопросов центральное место, несомненно, занимал вопрос о будущем Германии. В этом вопросе все три делегации обнаружили большое единодушие во всем, что касалось политического аспекта данной проблемы. В опубликованном после конференции коммюнике ее решения по германскому вопросу (их стоит сейчас напомнить!) были сформулированы следующим образом:

«Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира. Мы полны решимости разоружить и распустить все германские вооруженные силы, раз и навсегда уничтожить германский генеральный штаб, который неоднократно содействовал возрождению германского милитаризма, изъять или уничтожить все германское военное оборудование, ликвидировать или взять под контроль всю германскую промышленность, которая могла бы быть использована для военного производства; подвергнуть всех преступников войны справедливому и быстрому наказанию и взыскать в натуре возмещение убытков за разрушения, причиненные немцами; стереть с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения; устранить всякое нацистское и милитаристское влияние из общественных учреждений, из культурной, из экономической жизни германского народа и принять совместно такие другие меры к Германии, которые могут оказаться необходимыми для будущего мира и безопасности всего мира. В наши цели не входит уничтожение германского народа. Только тогда, когда нацизм и милитаризм будут искоренены, будет надежда на достойное существование для германского народа и место для него в сообществе наций».

Какой фантастической сказкой звучат эти решения сейчас, в свете англо-американской политики наших дней!

Одновременно Крымская конференция наметила формы управления Германией. Они сводились к разделению Германии, а такое Берлина на четыре зоны оккупации — советскую, английскую, американскую и французскую. Каждая зона должна была находиться под контролем главкома соответствующей армии, а совет, состоящий из четырех главкомов, должен был решать все вопросы общегерманского характера. В связи с этим аналогичный порядок был установлен для Большого Берлина, где управление Городом возлагалось на четырех комендантов секторов.

Разногласия между союзниками вскрылись, когда подошли к обсуждению экономического аспекта германской проблемы. Конкретно это ярче всего выявилось в вопросе о репарациях.

Уже в 1943 г. Советское правительство создало специальную комиссию по репарациям и назначило меня ее председателем. Задачей комиссии было разработать и обосновать программу репарационных требований СССР к Германии и ее союзникам (конечно, в основном речь тут шла о репарациях с Германии).

Данная проблема имела свою историю. Впервые она всерьез встала по окончании мировой войны 1914–1918 гг. Тогда Франция, особенно сильно пострадавшая от германского нашествия, настойчиво требовала возмещения понесенных ею материальных потерь, разрушений и т.д. за счет побежденного врага. Однако руководители Франции (да и других держав Антанты) в пылу разбуженных войной страстей не сумели проявить необходимого реализма и выдвинули совершенно фантастическую программу.

Сумма возмещений, которую Антанта требовала от Германии, была не так уж велика (30 млрд. долларов с рассрочкой на 58 лет), но беда состояла в том, что Антанта хотела получать репарации деньгами — и притом не в германских марках, а в какой-либо мировой валюте, т.е. в долларах, фунтах, франках или лирах. Чтобы получить такую валюту, Германия вынуждена была бешено развивать свой экспорт. Тем самым она становилась опаснейшим конкурентом Франции, Англии, США на мировом рынке и даже на собственных рынках этих держав. Создавалось острое противоречие, из которого не было выхода, и Германия, ловко играя на нем, в конце концов фактически избавилась от репараций.

Имея перед собой такой исторический опыт, советская репарационная комиссия пошла иным путем. Во-первых, она начисто отвергла денежную форму выплаты репараций и вместо этого установила выплату возмещений натурой, т.е. фабриками, заводами, машинами, станками, услугами, поставками различных товаров, продуктов и т.п. Во-вторых, в определении суммы репараций она решила оставаться на почве суровой реальности и каковы бы ни были действительные размеры наших материальных потерь, требовать с Германии только то, что, при соблюдении необходимой строгости, с нее действительно можно было получить.

Исходя из указанных принципов, комиссия и разработала программу репараций натурой, общая сумма которых в переводе на американскую валюту должна была составить 20 млрд. долларов. Половина этой суммы должна была возместить потери Советского Союза, а другая половина подлежала распределению между остальными пострадавшими от гитлеровской агрессии странами. Данная программа своевременно была утверждена Советским правительством. Теперь, в Крыму, мне было поручено доложить конференции репарационные требования Советского Союза, что я и сделал на втором пленарном заседании 5 февраля.

В своем выступлении я указал, что советская программа репараций предусматривает в течение двух лет после окончания войны прямые изъятия из национального богатства Германии (фабрики, заводы, машины и т.д.) и ежегодные платежи, производимые Германией поставками товаров, и тому подобное в течение десяти лет после окончания войны. Советская доля равняется всего лишь 10% расходной части бюджета Соединенных Штатов на 1944/45 бюджетный год или шестимесячным расходам Англии на войну. Что касается распределения репараций, то Советское правительство положило в основу его два момента: доля каждой страны в общих усилиях, затраченных на достижение победы, и размер понесенных каждой страной потерь. Комбинируя оба эти признака, можно будет установить, какие страны должны получить репарации в первую очередь и какие — во вторую.

После меня слово взял Черчилль и несколько туманно, ссылаясь на опыт первой мировой войны, стал доказывать, что репарации явились большим разочарованием тогда и что они станут таким же разочарованием и сейчас. Если же нажим победителей будет слишком сильным, то германский народ станет голодать, а это создаст для союзников новую и сложную экономическую и политическую проблему. Черчилль прямо не высказывался против репараций, но от всего духа его речи веяло заключением: лучше не связываться с репарациями.

Рузвельт, напротив, энергично поддержал советские репарационные требования и заявил, что никто, конечно, не хочет заставить немецкий народ голодать, но, с другой стороны, он не понимает, почему немецкий народ должен жить лучше своих соседей, в частности, лучше, чем население Советского Союза.

В небольшом заключительном слове я вскрыл нарочитые неясности в выступлении Черчилля и охарактеризовал истинные причины неудачи с репарациями после первой мировой войны. Я указал также, что советская репарационная комиссия в своих расчетах исходила из принципа: немцам в послевоенный период должен быть обеспечен «среднеевропейский уровень жизни».

Услышав это, Рузвельт удовлетворенно воскликнул:

— Вот именно: «среднеевропейский уровень жизни»! Очень хорошо!

После этого было решено, что вопрос о репарациях должен быть передан Межсоюзной репарационной комиссии, которая должна быть создана в Москве с целью разработки его во всех деталях. Эта комиссия в свое время предложит правительствам «Большой тройки» согласованную программу репараций для окончательного утверждения. Советская сторона не возражала против такого решения, но предложила, чтобы Крымская конференция дала названной комиссии некоторые общие линии, которые последняя могла бы взять за основу для дискуссий по всей проблеме. В качестве проекта таких общих линий советская сторона выдвинула свою программу репараций с упоминанием 10 млрд. как доли Советского Союза. Так как Черчилль начал обструкцию советского предложения, то пленум конференции поручил трем министрам иностранных дел подготовить проект окончательного решения конференции по репарационному вопросу.

После заседания 5 февраля в кулуарах я встретился с Рузвельтом. Он воскликнул:

— Ну, вы удивили меня своей скромностью: ведь у вас огромные потери и разрушения… Я ожидал, что вы потребуете по крайней мере 50 млрд. долларов.

— Я охотно потребовал бы 100 млрд.,— ответил я, — если бы это было реально… Но мы, советские люди, не увлекаемся беспочвенными фантазиями…

Советская делегация была довольна позицией американцев, и я помню, как вскоре после заседания 5 февраля мы «в частном порядке» обсуждали будущее репараций и перспективы всей вообще конференции в группе советских гостей и экспертов. Среди них были С.Виноградов, Г.Аркадьев, Б.Подцероб, А.Миллер, А.Арутюнян и др.

6 февраля, ссылаясь на президента, Гопкинс в разговоре со мной заявил, что в репарационном вопросе Советское правительство обнаружило весьма трезвый подход к делу.

Спустя несколько дней после ожесточенных споров, которые происходили не только на заседаниях министров иностранных дел, но даже на обеде, устроенном Сталиным 8 февраля в Юсуповском дворце, на стол конференции был положен Протокол по германским репарациям, который удовлетворял нашим основным требованиям. Этот протокол, в котором фигурировали 10 млрд., полностью поддерживали советская и американская делегации. Англичане же, не возражая против протокола в принципе, настаивали на исключении из него точных цифр.

Казалось, дело приближается к благополучному концу, ибо в ходе дискуссии британская оппозиция советско-американской линии стала постепенно слабеть. Но тут произошел неожиданный инцидент, который чуть не погубил плоды всех наших усилий.

Последнее деловое заседание пленума конференции происходило 10 февраля. На следующий день утром конференция должна была утвердить текст коммюнике и на этом закончить свою работу. После того в час дня в Ливадийском дворце должен был состояться прощальный завтрак для глав правительств. В 3 часа, по окончании завтрака, начинался разъезд делегаций.

На заседании 10 февраля подводились итоги проделанной работы, а также утверждались подготовленные совещанием министров иностранных дел решения. Дошла очередь и до вопроса о репарациях. И тут произошло следующее.

Черчилль с плохо скрытым раздражением стал возражать против упоминания в Протоколе по германским репарациям каких-либо цифр, определяющих размер репараций. Сталин вскипел, поднялся из-за стола и, обращаясь к Черчиллю, воскликнул:

— Если англичане не хотят, чтобы Советский Союз вообще получил репарации, пусть они прямо это скажут!

Черчилль тоже вскочил и заявил:

— Ничего подобного!.. Мы только против упоминания на этой стадии каких-либо определенных цифр. Пусть цифры устанавливает Межсоюзная репарационная комиссия.

Было совершенно очевидно, что Черчилль боится слишком большого ослабления Германии путем репараций, ибо мыслит ее как будущий противовес возросшему могуществу СССР и рассчитывает, что чем более неопределенны будут рекомендации Крымской конференции, тем легче Англия в дальнейшем сможет с помощью различных трюков и ухищрений свести репарации к выеденному яйцу.

Рузвельт в нерешительности смотрел на Сталина и Черчилля.

Реплика Черчилля возмутила Сталина, и в крайнем раздражении он заявил:

— Предлагаю принять решение: Германия обязана платить в натуре за причиненные ею союзным нациям потери; Московская репарационная комиссия определит размеры репараций. Мы выдвинем свои цифры, а вы (обращаясь к Черчиллю) — свои…

Черчилль удовлетворенно буркнул:

— Так-то лучше…

Теперь, из опубликованных после войны материалов, я знаю, что как раз в этот момент Гопкинс послал Рузвельту через стол записку:

«Русские так много уступили на этой конференции, что нам не следовало бы их обижать. Пусть англичане, если хотят, остаются несогласными и продолжают в Москве не соглашаться. Скажите просто, что весь вопрос передается репарационной комиссии вместе с протоколами, из которых будет ясно, что англичане не хотят упоминания 10 млрд.»[271].

Тогда я не знал этого, но с удовлетворением констатировал, что выражение нерешительности вдруг исчезло с лица Рузвельта и он твердо предложил то, что, как сейчас я знаю, рекомендовал Гопкинс. Конференция приняла предложение президента.

Ну, хорошо, думал я, в Московскую репарационную комиссию поступит проект Протокола по германским репарациям и одновременно запись прений, из которых будет ясно, что Англия возражает против упоминания 10 млрд. Это будет означать, что никакого соглашения между тремя главами по столь важному вопросу не произошло, и для англичан открывается возможность всячески саботировать получение Советским Союзом (да и другими странами) сколько-нибудь существенного возмещения того колоссального ущерба, который понесла наша страна в этой навязанной нам войне. Нет, нет, надо во что бы то ни стало получить подписи «Большой тройки» под спорным протоколом! Но как это сделать?

Было решено, что к концу завтрака, когда главы будут пить кофе, Молотов предложит им подписать протокол. Сталин подпишет, Рузвельт тоже подпишет, — Черчиллю будет неудобно не подписать…

В страшном напряжении мы ждали в кулуарах. Спустя несколько минут Молотов с довольным видом вышел из комнаты «Большой тройки». Протокол о репарациях был подписан Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем.

Наряду с германской проблемой Крымская конференция уделяла очень много внимания вопросу о послевоенном устройстве мира. Конференция единодушно приняла «Декларацию об освобожденной Европе». Три державы давали обещание «согласовывать в течение периода временной неустойчивости» свою политику помощи освобожденным от нацистского ига народам. Декларация также гласила, что «установление порядка в Европе и переустройство национально-экономической жизни должно быть достигнуто таким путем, который позволит освобожденным народам уничтожить последние следы нацизма и фашизма и создать демократические учреждения по их собственному выбору».

Известно, что когда эти общие принципы приходилось впоследствии применять на практике, между главами трех правительств — да иначе и не могло быть — часто обнаруживались расхождения во взглядах. Впрочем, в Ялте в большинстве случаев такие расхождения удавалось преодолеть с помощью приемлемых для участников конференции компромиссов.

Приведу только один пример. Наиболее остро тогда стоял вопрос о будущем Польши. Большие споры разгорелись из-за ее границ. Восточная граница Польши не вызвала особых волнений, ибо Советское правительство готово было взять за ее основу пресловутую «линию Керзона», выдвинутую Англией еще в годы гражданской войны и интервенции. Но зато западная граница Польши дала повод к длительным дебатам между союзниками. Советский Союз настаивал, чтобы эта граница шла по Одеру и Нейсе. Англия и Соединенные Штаты признавали необходимость расширения территории Польши на севере и на западе, но не хотели точно фиксировать это на карте. В конечном счете соглашение о западной границе достигнуто не было, и этот вопрос был разрешен (в духе наших предложений) только на следующей конференции глав правительств трех держав в Потсдаме, происходившей уже после окончания войны в Европе, летом 1945 г.

Помню, в конце долгих и напряженных дебатов по польскому вопросу Рузвельт воскликнул:

— Вот уже 500 лет, как Польша доставляет головные боли Европе!

И как бы для более яркой иллюстрации своей мысли президент схватился обеими руками за голову.

Очень важное значение имело также завершение всей подготовительной работы по созданию ООН, которое было осуществлено в Ялте. Основы устава этой организации были разработаны в 1944 г. на конференции союзников в Думбартон-Оксе (США), но один существенный пункт остался несогласованным: пункт о порядке голосования великих держав в Совете Безопасности. Этот вопрос был урегулирован в Крыму, и тут же был назначен на 25 апреля 1945 г. созыв учредительной конференции ООН в Сан-Франциско. В Ялте же была в принципе удовлетворена просьба Советского Союза о предоставлении на Генеральной Ассамблее ООН мест для Украины и Белоруссии.

В заключение Крымская конференция опять-таки единогласно приняла специальную декларацию «Единство в организации мира, как и в ведении войны», в которой заявлялось, что Советский Союз, Англия и Соединенные Штаты подтверждают свою решимость сохранить и усилить в предстоящий мирный период то единство целей и действий, которое обеспечило им возможность победы во второй мировой войне. Этой цели, между прочим, должно было служить учреждение Совета министров иностранных дел трех держав, который должен был собираться каждые 3–4 месяца для урегулирования возникающих между ними споров или разногласий.

* * *

Когда сейчас, много лет спустя, мысленно пробегаешь дебаты и решения Крымской конференции и сравниваешь их с мировой ситуацией наших дней, невольно встает вопрос: почему была возможна столь высокая степень единодушия трех держав тогда, в Ялте?

Мне думается, что главных причин тому было две.

Первая заключалась в том колоссальном вкладе, который внес советский народ в борьбу против гитлеровской коалиции. К моменту Крымской конференции престиж Советского Союза, армии которого за предшествующие два года прошли героический путь от Волги до Одера, был огромен.

Вторая причина заключалась в том, что широкие демократические массы на Западе, в частности в Англии и Соединенных Штатах, под влиянием уроков войны были настроены очень антифашистски, с чем должны были серьезно считаться правящие круги этих стран.

То и другое определило атмосферу Крымской конференции, которая (несмотря на ее отдельные недостатки) стала как бы высшей точкой дружественного сотрудничества Советского Союза, Соединенных Штатов и Англии во второй мировой войне. Тем самым этой конференции было обеспечено почетное место в политической истории человечества.