Домой!

Домой!

При отъезде посла, покидающего свой пост для другой работы, соблюдается определенная дипломатическая процедура. Она несколько варьирует в зависимости от его популярности, длительности пребывания в Лондоне, а больше всего в зависимости от характера отношений между страной аккредитования и родиной посла. В моем случае все формальные показатели были в пользу устройства пышного прощания. Однако советская дипломатия всегда стремилась возможно больше упростить и демократизировать дипломатический этикет, правила которого в основном создавались еще в феодальную эпоху. Теперь я тоже постарался договориться с Иденом о том, чтобы все «прощальные» формальности были сведены к абсолютно необходимому минимуму. В конечном счете все ограничилось тем, что король и королева подарили нам свои фотографии с собственноручной подписью и что Иден (Черчилля в тот момент не было в Англии) устроил мне с женой прощальный завтрак, на котором присутствовали члены правительства и некоторые другие нотабли с супругами.

Накануне дня отъезда я пошел в Гайд-парк. В мае 1917 г., когда после Февральской революции я возвращался в Россию, мое последнее «прости» Англии было сказано в этом замечательном парке. Помню, тогда я прошел его из конца в конец, мысленно пробежал все годы моей эмиграции и затем сказал:

— Прости, прошлое! Теперь передо мной открываются новые, широкие дали.

Сейчас, 26 лет спустя, опять накануне отъезда в Россию, ставшую Союзом Советских Социалистических Республик, мне захотелось снова проститься с Англией в Гайд-парке. Идя по его тенистым аллеям и открытым полянам, я думал:

— Как бесконечно изменился мир за эти четверть века! Как изменилась Россия! Как изменился я сам! Тогда я возвращался домой безвестным эмигрантом, но, хотя верил в великие свершения своей страны, точно не знал, где, как и в каких формах это произойдет. Впереди был туман, правда, пронизанный розовыми бликами, но все-таки туман. Теперь я возвращаюсь домой в качестве опытного дипломата великой социалистической державы, который хорошо знает, что нужно его стране и который в вихре военной бури и послевоенной сумятицы будет участвовать в строительстве ее будущего. Жизнь иногда бывает более фантастична, чем сказка, и я рад, что мне приходится переживать такую фантазию.

Вечером 14 сентября 1943 г. мы покинули Лондон и утром 15-го в Гриноке, близ Глазго, погрузились на большой (21 тыс. т.) лайнер «Мултан», входивший в состав большого конвоя, который вез 30 тыс. войск по маршруту Атлантика — Средиземное море — Суэцкий канал — Индия. В наше распоряжение была предоставлена хорошо устроенная двухкомнатная каюта, в которой мы провели две недели. Погода в Атлантике была довольно «свежая», но зато в Средиземном море было тихо, солнечно и лазурно. Наш конвой охранял мощный эскорт из эсминцев, крейсеров и даже авиаматки. Никаких трагических происшествий не случилось. Мы с женой проводили много времени на палубе, и я имел возможность думать и думать о перспективах войны, о планах моей будущей работы в Москве, о трудных проблемах послевоенного мира.

28 сентября мы высадились в Порт-Саиде и ближайшие несколько дней провели в Каире. Они были использованы для ознакомления с многообразными достопримечательностями египетской столицы.

Далее мы двинулись на автомобилях через Малую Азию по маршруту Каир Иерусалим — Дамаск — Багдад — Керман-шах — Тегеран. На всем пути о нас заботились англичане (в то время на всем этом пространстве еще не было советских посольств). Все было организовано прекрасно, и я пользуюсь здесь случаем высказать мою искреннюю благодарность всем учреждениям и лицам, обеспечившим нам с женой это замечательное, хотя и нелегкое, путешествие.

10 октября 1943 г. мы прибыли в Тегеран и были «сданы» с рук на руки советскому посольству, которое в тот момент возглавлял поверенный в делах советник Максимов. Наконец-то мы были среди своих товарищей. 13 октября мы двинулись в дальнейший путь — на Тавриз, где нас ждал присланный из СССР вагон. Мы погрузились и в ночь с 14 на 15 октября в районе Джульфы пересекли границу СССР.

Дальше была уже своя земля, правда, вздыбленная и взволнованная еще продолжающейся войной, но своя и уже глубоко вдохновленная сталинградской победой. Теперь наш путь лежал через Баку — Минеральные Воды — Тихорецкую Сталинград…

Поезд простоял в Сталинграде три часа. Нас гостеприимно встретили местные товарищи и повезли по городу. Мы собственными глазами видели места, столь знакомые нам и столь дорогие по недавним военным сообщениям: дом Павлова, Тракторный завод, Мамаев курган, переправу через Волгу… Город состоял из руин. Дома с сорванными крышами, полуобвалившимися стенами, пустыми окнами без рам, сиротливо торчащими трубами. Весь город был какой-то сквозной. Его можно было просматривать из конца в конец. Только тут, на месте, лицом к лицу с этими последствиями великой битвы, мы начали лучше понимать и чувствовать, что тут происходило всего лишь несколько месяцев назад, какое неизмеримое количество воли, сил, энергии, решимости, самоотвержения и самопожертвования нужно было иметь, чтобы все это пережить, выстоять и разгромить жестокого врага.

Мы уехали из Сталинграда, глубоко потрясенные его великой исторической драмой и вместе с тем глубоко вдохновленные той новой, бьющей ключом жизнью, которую мы наблюдали на каждом шагу среди этих священных руин.

Утром 23 октября наш поезд медленно подошел к московскому вокзалу. Был серый осенний день, но сквозь мутные, быстро несущиеся облака то и дело прорывались лучи солнца. Нас встречали представители Наркоминдела и родные.

Длинный, 40-дневный, сложный и трудный путь от Лондона до Москвы был окончен. Мы были дома. Начиналась совсем новая страница жизни.