Подготовка англо-советского разрыва

Подготовка англо-советского разрыва

Красин ушел, но проблема англо-советских отношений осталась и с каждым дальнейшим днем становилась все более острой и запутанной. Когда сейчас, много лет спустя, я перебираю в голове события той мрачной и тяжелой зимы 1926/27 г., мне делается все более ясно, что смерть Красина сыграла немалую роль в разрыве отношений между Англией и СССР полгода спустя.

Значение личности в сфере дипломатии (как, впрочем, и во многих других областях) весьма значительно, а в определенные моменты очень велико. Конечно, даже самый искусный дипломат не может преодолеть общего течения исторического потока. Однако если дипломат умен, гибок, энергичен, смел, хорошо понимает психологию своего партнера из противоположного лагеря, если он пользуется доверием окружающих и уважением со стороны противника, он часто в состоянии добиться благоприятного результата или по крайней мере приемлемого для себя компромисса там, где дипломат противоположных качеств непременно потерпит неудачу. Пример Красина в этом отношении очень показателен.

В 1920–1921 гг., как я уже упоминал, в чрезвычайно трудной и сложной обстановке он успешно провел в Лондоне переговоры об установлении торговых отношений между Англией и Советской Россией и в марте 1921 г. подписал первое торговое соглашение между обеими странами, которое имело в то время не только большое экономическое, но и огромное политическое значение. Ллойд Джордж, который был в то время премьер министром, впоследствии мне рассказывал, что Красин тогда произвел наилучшее впечатление на него, на британских министров и на руководителей Сити. Всем нравились его спокойствие, деловитость, верность данному слову и понимание, что не может быть соглашений без компромисса.

В 1923 г., уже после Ллойд Джорджа, когда пришедшие к власти консерваторы сделали грубый наскок на Советское правительство с помощью «ультиматума Керзона», Красин был послан из Москвы в Лондон для облегчения урегулирования конфликта. И конфликт в конце концов был урегулирован! Это еще более укрепило авторитет Красина в глазах руководящих кругов Англии.

Осенью 1926 г., когда Красин в третий раз прибыл в Лондон уже в качестве посла, его встретили здесь с надеждой, что с его помощью удастся хоть до известной степени смягчить то напряжение, которое тогда существовало в отношениях между двумя странами. Такую надежду питали не только рабочие и лейбористы, но и широкие круги буржуазии вплоть до министров и директоров банков.

Не следует думать, что лидеры британского господствующего класса с легким сердцем шли на разрыв с СССР. Конечно, они глубоко ненавидели большевиков, но это еще не означало, что они охотно ввяжутся в любую антисоветскую авантюру. Совсем нет! Британский господствующий класс опытный, осторожный господствующий класс, он не любит крутых поворотов и с молоком матери впитал в себя дух компромисса. К тому же он привык грязные или опасные дела перекладывать на плечи кого-либо другого. В данном конкретном случае вожди консерваторов проявляли известную осторожность.

В самом деле, падение лейбористского правительства Макдональда произошло в ноябре 1924 г., и тогда же пришло к власти консервативное правительство Болдуина. Оно считало, что Макдональд сделал величайшую ошибку, установив дипломатические отношения с Советским государством. Оно очень хотело бы исправить его ошибку, разорвав отношения с СССР возможно скорее. Однако в течение двух с половиной лет оно не делало этого, несмотря на все раздражение, вызванное событиями в Китае и в угольных районах Англии. Почему? Потому что лидеры британской буржуазии знали, что разрыв отношений между двумя великими державами — очень серьезный шаг, чреватый многими экономическими и политическими последствиями для Европы, последствиями, которые могут обернуться и против Англии, даже против Британской империи. Больше всего консерваторам улыбалась идея возобновления «крестового похода» против Страны Советов, и летом 1925 г., когда я приехал в Лондон, попытки создания большой антисоветской коалиции западных держав были в разгаре. Основную активность в этом отношении проявляло британское правительство. Однако опыт 1918–1920 гг. был слишком красноречив, и никто, кроме папы, не имел желания участвовать в аналогичном предприятии. Правительство Болдуина вынуждено было ожидать более подходящей международной обстановки.

Осторожность руководящих кругов буржуазии находила свое внешнее выражение, между прочим, в том, что в ее среде шла борьба по вопросу о времени разрыва. В самом правительстве три министра — те самые три «экстремиста», которые мечтали о «кровопускании» во время всеобщей стачки, — требовали немедленного разрыва. Это — Джойнсон Хикс, министр внутренних дел, Уинстон Черчилль, министр финансов, и лорд Биркенхед, министр по делам Индии. Два министра: Остин Чемберлен, министр иностранных дел, и Артур Бальфур, заместитель премьера, — предпочитали политику выжидания удобного случая для разрыва. Что же касается Болдуина, то он со свойственными ему ленью и нелюбовью к беспокойству готов был до поры до времени предоставить события своему ходу. Лейбористы и либералы являлись решительными противниками разрыва, так же как и значительная группа промышленников и банкиров, непосредственно заинтересованных в развитии торговли с СССР. Ситуация, как видим, была очень сложная и противоречивая, именно такая ситуация, когда чрезвычайно чувствуется разница между хорошим и плохим дипломатом. Если бы Красин остался жив, он, несомненно, всю свою энергию и все свое искусство посвятил бы ослаблениям трудностей между СССР и Англией. И он имел к тому возможность: я хорошо помню, как в октябре 1926 г., когда Леонид Борисович еще выезжал и принимал людей, я по телефонным заявкам составлял для него большой список крупных деятелей британского делового мира (банкиров, промышленников, парламентариев и др.), которые хотели с ним повидаться. Разговоры с такими людьми и в таком количестве не могли остаться совершенно бесплодными, в особенности под аккомпанемент неоднократных заявлений Советского правительства о своем желании разрешить спорные вопросы за круглым столом. Я не хочу сказать, что работа Красина (если бы он остался жить) могла превратить плохие англо-советские отношения в хорошие, — конечно, это тогда было невозможно. Но избежать разрыва отношений… Такую задачу Красин мог бы ставить перед собой и, я уверен, не только ставить, но и разрешить.

Болезнь и смерть Леонида Борисовича помешали этому. Он успел встретиться только с О.Чемберленом и М.Норманом. Всем остальным, желавшим его видеть, я вынужден был сказать, что в сложившейся обстановке о разговоре с Красиным не приходится и думать…

После смерти Красина Советское правительство не без основания опасалось, что попытка назначить в Лондон нового посла при тогдашних настроениях британского кабинета столкнулась бы с отказом последнего дать ему «агреман», и это только ухудшило бы положение. В результате в течение всей зимы 1926/27 г. никаких перемен в руководстве полпредством не было. Напряжение в англо-советских отношениях не только не ослабевало, но наоборот, усиливалось с каждым днем и лозунг «твердолобых» — «Красных вон из Англии!» — получал все большее распространение.

Еще при жизни Красина, 7 октября 1926 г., съезд консервативной партии единогласно принял резолюцию с требованием разрыва отношений с СССР. Хотя подобные постановления в английской практике не имеют слишком обязательной силы для консервативного правительства, тем не менее оно имело несомненное политическое значение, а главное, давало толчок антисоветской агитации всех наиболее оголтелых врагов Советской страны. К ним теперь присоединился пресловутый Лесли Уркварт, о котором я выше уже говорил. 4 февраля 1927 г. Джойнсон Хикс, Черчилль и еще один член правительства — министр колоний Л.Эмери выступили с погромными антисоветскими речами, используя в качестве материала превратно истолкованные сведения о событиях в Китае. Поскольку одновременное антисоветское выступление трех членов кабинета приходилось расценивать как новый серьезный шаг в подготовке разрыва англо-советских отношений, лейбористские и либеральные круги открыли контратаку, стремясь предотвратить катастрофу. В Москве M.M.Литвинов на пресс-конференции также коснулся неблаговидных усилий «твердолобых» и между прочим сказал:

«Британские консервативные круги пытаются свалить на плечи Советского правительства ответственность за собственные ошибки, используя для этого самые нелепые легенды, и хотят объяснить «махинациями советских агентов» величайшее освободительное движение китайских миллионов».

Однако под растущим давлением «твердолобых» правительство Болдуина шло все дальше и дальше по дороге, ведущей к разрыву. 23 февраля 1927 г. оно направило советскому посольству в Лондоне ноту, заключительный абзац которой давал ясное представление о ее содержании:

«Правительство Его Величества, — гласил этот абзац, — считает необходимым самым серьезным образом предостеречь СССР, что есть границы терпения английского общественного мнения, которые опасно переходить, и продолжение таких актов, как те, на которые мы приносим жалобу в этой ноте, должно рано или поздно сделать неизбежным аннулирование торгового соглашения, положения которого были так бесцеремонно нарушены, и даже повести к разрыву обычных дипломатических отношений».

Хотя нота подобного рода расценивается в дипломатическом обиходе, как крепкий удар, сторонники Черчилля и Джойнсона Хикса подняли страшный шум, так как их она не удовлетворяла. Как? Еще не разрыв? Еще только предупреждение? Это непростительная слабость «умеренных», покрываемая премьером!

В ноте от 24 февраля Советское правительство резко и обоснованно критиковало обвинения, выдвинутые британской нотой 23 февраля, осуждало враждебные СССР выступления английских министров и заявляло, что, если британское правительство разорвет дипломатические отношения с Советской страной, вся ответственность за последствия такого шага ляжет на лондонский кабинет. Однако в противоположность британской ноте советская нота не ограничилась только полемикой. В заключительной части ноты Советское правительство еще раз обращалось к британскому правительству с призывом сесть за один стол и путем переговоров устранить все существующие трудности.

Казалось бы, перед лондонскими политиками открывалась благоприятная возможность нормализовать свои отношения с СССР и тем самым содействовать истинным интересам как самой Англии, так и всей Европы. Так нет! «Твердолобые» и слышать не хотели о примирении со «страной большевиков», а Болдуин, Чемберлен и другие «умеренные», слегка упираясь и произнося хорошие слова, в конечном счете шли на поводу у «твердолобых». Поэтому британское правительство решило не отвечать на советскую ноту (и, стало быть, на сделанное в ней предложение о переговорах), за что в парламентских дебатах 3 марта 1927 г. подверглось суровой критике со стороны Ллойд Джорджа. Это, впрочем, не имело практических результатов, и бег британского правительства по наклонной плоскости к разрыву неудержимо продолжался.

В Сити, однако, — и это является хорошей иллюстрацией возможности предупреждения разрыва — наблюдались несколько иные настроения. Как раз в 1925–1928 гг. англо-советская торговля достигла очень большого размаха, банкиры стали всерьез думать о ее кредитовании. Особенно большую сенсацию вызвало решение известного Мидлэнд-банка (одного из «пяти больших банков Англии»), во главе которого стоял либеральный деятель Маккенна, предоставить 10 млн. фунтов для кредита фирм, торгующих с СССР. По тем временам это была крупная сумма. Соглашение между Мидлэнд-банком и советским торгпредством в Лондоне должно было быть подписано 11 мая 1927 г. Если бы оно пошло в силу, многое могло бы измениться в англо-советских отношениях. Этого ни за что не хотели допустить «экстремисты». Так как правительство все еще не было готово открыто заявить о разрыве англо-советских отношений, группа министров-экстремистов решила немедленно действовать и поставить кабинет в такое положение, чтобы для него не было иного выхода, кроме разрыва. Этот план тем легче было привести в исполнение, что среди министров-экстремистов находился министр внутренних дел Джойнсон Хикс. Так получилось, что 12 мая 1927 г., на другой день после подписания соглашения торгпредства с Мидлэнд-банком, в Лондоне произошло событие, сыгравшее решающую роль в отношениях между Англией и СССР.

С января 1927 г. в политических и дипломатических кругах Лондона появились слухи о том, что «твердолобые» (включая трех «экстремистских» министров) готовят налет на советское полпредство, рассчитывая таким путем спровоцировать разрыв отношений между Англией и СССР. Слухи эти постепенно росли, обрастали конкретными деталями, и к началу мая стало почти несомненным, что налет действительно будет. Неясным оставалось лишь, когда это произойдет и чья дипломатическая неприкосновенность будет нарушена полпредства или торгпредства?

Характерно, что, несмотря на все более сгущающуюся вокруг нас антисоветскую атмосферу, советская колония в Лондоне продолжала жить бодрой и полнокровной жизнью. Нас не смущало враждебное окружение, мы его видели и учитывали. Мы были твердо убеждены, что сумеем ему противостоять, что бы ни случилось. Мы все были бодры, оптимистичны.

Помню, как раз в зиму 1926/27 г. мы с женой устроили у себя на квартире «дружеский салон» с еженедельными встречами более близких товарищей. Это не было повторением предшествующей зимы, о которой я рассказывал раньше. Мы жили теперь не на Бичвуд-авеню, 13, а на Викториа-стрит. И гости у нас были совсем другие. Отношения с тред-юнионистскими лидерами изменились в результате охлаждения отношений между ВЦСПС и Генсоветом тред-юнионов после конца всеобщей стачки. Нашими гостями теперь были работники полпредства и торгпредства. Все в дружеском салоне на Викториа-стрит отличалось легкостью, бодростью, веселой иронией. Был выработан «потешный устав», который начинался так:

Хозяева не занимают гостей.

Гости не занимают хозяев.

Все занимаются сами.

Хозяева не угощают гостей.

Гости не угощают хозяев.

Все угощаются сами.

На практике, конечно, угощенье заготовляла моя жена, но гости тоже часто приносили с собой какое-либо питье или пропитание. Вина допускались, но в таком количестве, что никто не мог перейти границу «оживленного веселья». Во время встреч обменивались новостями, пели, музицировали, рассказывали смешные истории, обсуждали текущие вопросы. Все было проникнуто каким-то высоким духовным подъемом и глубокими надеждами на будущее.

Помню также, как 5 мая 1927 г., в день печати, уже вся советская колония участвовала в устроенной нашей самодеятельностью «живой газете» (они были очень популярны в то время). Было много остроумия, смеха, шуток, музыки и пения, которые много выигрывали от удачного конферансье — А.Гуревича. Но была в «живой газете» и серьезная часть: первый секретарь посольства Д.В.Богомолов сделал очень красочную сводку антисоветских нелепостей из английской прессы, а я прочитал «поэму в прозе» о больших исторических вехах в развитии русской революционной мысли, рисуя фигуры Радищева, декабристов, Белинского, Чернышевского, Плеханова, Ленина.

Так шли дни нашей жизни. А между тем гроза надвигалась.