Подготовка к военным переговорам

Подготовка к военным переговорам

25 июля Галифакс пригласил меня к себе и сообщил о достигнутом в Москве соглашении немедленно начать военные переговоры. Я уже знал об этом из телеграммы НКИД, полученной мной накануне, но тем не менее выразил большое удовлетворение по поводу слов министра иностранных дел. Меня, однако, тревожили некоторые сомнения, и я попытался сразу же проверить, насколько они основательны.

— Скажите, лорд Галифакс, — спросил я, — когда, по-вашему, смогут начаться эти переговоры?

Галифакс подумал, посмотрел на потолок, точно что-то соображая, и затем ответил:

— Нам надо дней семь — десять, для того, чтобы проделать всю необходимую предварительную работу.

Это значило, что фактически переговоры начнутся едва ли раньше, чем через две недели. Итак, Галифакс не собирался торопиться.

— А состав вашей делегации для ведения военных переговоров уже определен? — вновь спросил я.

— Нет, пока еще нет… Мы сделаем это в ближайшие дни, — сказал Галифакс и затем прибавил: — Мы считаем, что наиболее удобным местом для военных переговоров был бы Париж, но, поскольку Советское правительство пожелало вести переговоры в Москве, мы готовы встретиться в Москве.

Я ушел от Галифакса с чувством большой тревоги: старая игра продолжалась, а между тем международная ситуация все больше накалялась. Милитаризация Данцига шла усиленным темпом, я напряженность в польско-германских отношениях становилась почти нестерпимой. 21 июля германское министерство иностранных дел заявило, что Данциг должен быть возвращен Германии «без всяких условий». На это лидер польской армии маршал Рыдз-Смиглы ответил, что, если Германия вздумает решить судьбу Данцига в одностороннем порядке, Польша возьмется за оружие. Около этого же времени английский генерал Айронсайд посетил Варшаву и вел там переговоры с польским генеральным штабом. На Дальнем Востоке развертывались серьезные события: китайско-японская война продолжалась уже два года, и конца ей не предвиделось; на Халхин-Голе шли бои между японскими агрессорами и советско-монгольскими войсками; японские империалисты вели бешеную кампанию против Англии в Китае, бомбили ее суда на Янцзы, организовывали враждебные ей демонстрации в китайских городах, угрожали смертью проживавшим здесь британским гражданам. Все это вызывало огромную тревогу в Англии, и широкие массы все настойчивее атаковали правительство за его саботаж в ведении тройных переговоров. По всей стране из конца в конец неслось громкое требование — «Пакт с Советским Союзом немедленно!»

Чемберлену опять приходилось изворачиваться, и 31 июля в парламенте состоялись бурные дебаты по вопросам внешней политики. Лидер либералов Арчибальд Синклер резко критиковал политику Чемберлена и требовал посылки в Москву для завершения переговоров о пакте «человека самого высокого политического ранга». Представитель лейбористов Долтон предлагал поехать в Москву самому Галифаксу или пригласить члена Советского правительства в Лондон. Иден настаивал на срочной отправке в СССР политической миссии, возглавляемой человеком такого ранга, чтобы он мог сноситься непосредственно с Советским правительством. В том же духе выступали и многие другие ораторы.

Отбиваясь от нападок за саботаж переговоров, Чемберлен вздумал опереться на прецеденты прошлого. Он говорил, что переговоры об англо-японском союзе 1903 г. продолжались полгода, переговоры об англо-французской Антанте 1904 г. шли девять месяцев, переговоры об англо-русской Антанте 1907 г. заняли пятнадцать месяцев… Вывод был ясен: нынешние переговоры с СССР идут всего только четыре с половиной месяца, чего же вы от меня хотите?[122] Трудно представить себе более яркий пример политического тупоумия, чем эти рассуждения британского премьера в обстановке уже почти начавшейся исторической бури.

Несмотря на возмущение широкой английской общественности, Чемберлен продолжал сохранять верность своей генеральной линии. Он все еще не терял надежды столкнуть Германию и СССР. Об этом ясно говорили все действия британского правительства.

После беседы с Галифаксом 25 июля мне внушал опасение состав той военной делегации, которую Англия собиралась послать в СССР. Я думал: «Уж если в июне Галифакс не поехал в Москву, так пусть хоть сейчас главным представителем Англии будет какая-либо действительно крупная и активная военная фигура. Это было бы полезно для самих переговоров; это могло бы несколько охладить агрессивный пыл Гитлера».

Я обратился к Артуру Гринвуду, заместителю лидера лейбористской партии в парламенте, с которым у меня были добрые отношения, и просил его неофициально довести до сведения британского правительства, что советская сторона надеется увидеть во главе английской делегации очень видного военного, лучше всего генерала Горта, тогдашнего начальника британского генерального штаба. Мне точно известно, что Гринвуд исполнил мою просьбу. В ответ он получил письмо от Чемберлена (я сам его читал), в котором премьер сообщал, что правительство, к сожалению, не может поделать Горта в Москву, так как-де сейчас он слишком нужен в Лондоне, но что вместо Горта делегацию возглавит человек, который будет вызывать необходимый «респект» со стороны Советского правительства.

И что же? 31 июля Чемберлен объявил в парламенте, что кабинет возложил руководство английской военной делегацией на сэра Реджинальда Планкета Эрнле Эрле Дрэкса. Признаюсь, имени его я до того ни разу не слыхал за все семь лет моей предшествующей работы в качестве советского посла в Лондоне. Да и не удивительно: оказалось, что сэр Реджинальд Планкет Дрэкс никакого оперативного отношения к английским вооруженным силам в то время не имел, но зато был близок ко двору и настроен по-чемберленовски. Даже при желании трудно было подыскать кандидатуру, более неподходящую для ведения переговоров с СССР, чем этот престарелый адмирал британского флота. Другие члены делегации (маршал авиации Бэрнетт и генерал-майор Хейвуд) не возвышались над средним уровнем руководящего составу британской армии.

Когда я узнал о составе английской делегации, я мог сделать только один вывод: «Все остается по-старому, саботаж тройственного пакта продолжается».

Французское правительство пошло по пути, проложенному его лондонскими коллегами: главой французской делегации был назначен корпусной генерал Думенк, членами — авиационный генерал Валэн и морской капитан Вийом. Здесь также не было ни одного человека, который мог бы с авторитетом говорить от имени всех вооруженных сил своей страны. В первых числах августа французская делегация прибыла в Лондон. Отсюда обе делегации вместе должны были отправиться в Москву. Я решил устроить для них завтрак. Как ни разочарован я был составом делегаций, долг дипломатической вежливости требовал от меня такого жеста. К тому же мне хотелось лично побеседовать с членами делегаций. Завтрак состоялся в зимнем саду посольства. Кроме английской и французской делегаций, присутствовали также наши военные работники (атташе по военным, воздушным и морским делам) и руководители торгпредства. Справа от меня в качестве старшего гостя сидел адмирал Дрэкс, высокий, худощавый, седой англичанин, со спокойными движениями и неторопливой речью. Когда все было съедено и подали кофе, между мной и Дрэксом произошел следующий разговор:

Я. Скажите, адмирал, когда вы отправляетесь в Москву?

Дрэкс. Это окончательно еще не решено, но в ближайшие дни.

Я. Вы, конечно, летите?.. Время не терпит: атмосфера в Европе накалена!..

Дрэкс. О нет! Нас в обеих делегациях вместе с обслуживающим персоналом около 40 человек, большой багаж… На аэроплане лететь неудобно!

Я. Если самолет не подходит, может быть вы отправитесь в Советский Союз на одном из ваших быстроходных крейсеров?.. Это было бы очень стильно и внушительно: военные делегации на военном корабле… Да и времени от Лондона до Ленинграда потребовалось бы немного.

Дрэкс (с кислой миной на лице). Нет, и крейсер не годится. Ведь если бы мы отправились на крейсере, это значило бы, что мы должны были бы выселить два десятка его офицеров из своих кают и занять их место… Зачем доставлять людям неудобства?.. Нет, нет! Мы не пойдем на крейсере…

Я. Но в таком случае вы, может быть, возьмете один из ваших быстроходных коммерческих пароходов? Повторяю, время горячее, вам надо возможно скорее быть в Москве!

Дрэкс (с явным нежеланием продолжать дальше этот разговор). Право, ничего не могу вам сказать… Организацией транспорта занимается министерство торговли… Все в его руках… Не знаю, как получится.

А получилось вот как: 5 августа военные делегации отплыли из Лондона на товаро-пассажирском пароходе «City of Exeter», делавшем 13 узлов в час, и только 10 августа прибыли, наконец, в Ленинград. Целых пять дней ушло на плавание в момент, когда на весах истории считались часы и даже минуты!..

Тогда я думал, что феноменальная медлительность с оформлением и поездкой делегаций в СССР является одним из проявлений того духа саботажа переговоров, с которым мы были слишком хорошо знакомы. Несомненно, в общем и целом я был прав. Однако в настоящее время из опубликованных английским правительством дипломатических документов можно видеть, что в той неторопливости, с которой Дрэкс и его коллеги добирались до Москвы, был еще свой особый смысл. Когда между сторонами произошло соглашение о немедленном открытии военных переговоров, выработка политического пакта не была вполне закончена: надо было еще разрешить вопрос об определении понятия «агрессия». Предполагалось, что политические и военные переговоры будут идти параллельно. И вот в письменной инструкции, данной министерством иностранных дел английской военной делегации на московских переговорах, в 8-м пункте говорилось:

«До заключения политического соглашения… делегации следует не торопиться со своими переговорами, все время следя за ходом политических переговоров и находясь в самой тесной связи с послом Его Величества (в Москве. — И.М.)»[123].

Так как в момент отправки делегаций из Лондона вопрос об определении агрессии все еще висел в воздухе, британское правительство считало, что с их поездкой нечего спешить.

Здесь еще раз вскрылось расхождение между Лондоном и Парижем. В телеграмме от 13 августа Сиидс просил Галифакса разрешить его недоумение.

«Письменные инструкции адмирала Дрэкса, — сообщал Сиидс из Москвы, видимо, рассчитаны на то, чтобы военные переговоры шли медленно до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение по еще остающимся политическим вопросам… С другой стороны, инструкции французского генерала предписывали ему добиваться заключения военной конвенции как можно скорее. Ясно, что эти инструкции не совпадают с инструкциями, полученными адмиралом Дрэксом».

Да, конечно, тут было явное расхождение между Лондоном и Парижем. И не только между Лондоном и Парижем, но также (и это было особенно знаменательно) между британским правительством в Лондоне и его собственным послом в Москве. Как ни хорошо тренирован был Сиидс, даже он не выдержал наконец издевательства британского правительства над интересами европейской безопасности и самым элементарным здравым смыслом. В той же телеграмме Сиидс дальше писал:

«Я был бы вам благодарен за срочное разъяснение, ставит ли правительство Его Величества развитие военных переговоров сверх ни к чему не обязывающих общих мест в зависимость от предварительного урегулирования вопроса о «косвенной агрессии». Я глубоко сожалел бы, если бы таково было действительное решение правительства Его Величества, ибо все признаки ясно говорят о том, что советская военная миссия вполне серьезно хочет вести дело»[124].

Вот до чего доходила политическая близорукость тогдашних лидеров английской буржуазии! Вот до чего их доводило классовое ослепление!

На этом по существу кончаются мои личные воспоминания о тройственных переговорах 1939 г., ибо после отъезда военных делегаций в СССР эти переговоры в Лондоне вообще прекратились. Центр тяжести переговоров, надевших теперь военный мундир, был перенесен в Москву, и непосредственного участия я в них не принимал. Однако я не могу просто поставить здесь точку. Логика всего повествования побуждает меня рассказать хотя бы вкратце о том, что же произошло в Москве и чем закончилась злосчастная история тройственных переговоров. В этой части моего изложения мне придется пользоваться уже не собственными воспоминаниями, а тем, что я слышал от других достоверных свидетелей московских событий и что мне в дальнейшем удалось узнать из различных печатных и документальных источников.