КУКОЛЬНИК Нестор Васильевич (1809–1868),

КУКОЛЬНИК Нестор Васильевич (1809–1868),

писатель и драматург, сын директора Нежинской гимназии высших наук Василия Григорьевича Кукольника (1765–1821), в припадке меланхолии покончившего с собой. К. был гимназическим товарищем Гоголя. В 1830 -1840-е годы драмы и историческая проза К. пользовались большой популярностью. В «Ревизоре» К. видел недостойный фарс. Однако личные отношения между К. и Гоголем сохранялись почти до самой смерти Гоголя. Последний раз они виделись в марте 1850 г. в Москве.

К. оставил воспоминания о Гоголе-гимназисте: «Яновский (Гоголь тож), еще в низших классах, как-то провинился, так что попал в уголовную категорию. „Плохо, брат! — сказал кто-то из товарищей: — высекут!“ „Завтра!“ — отвечал Гоголь. Но приговор утвержден, ликторы явились. Гоголь вскрикивает так пронзительно, что все мы испугались, — и сходит с ума. Подымается суматоха; Гоголя ведут в больницу; Иван Семенович (Орлай, директор Нежинского лицея. — Б. С.) два раза в день навещает его; его лечат; мы ходим к нему в больницу тайком и возвращаемся с грустью. Помешался, решительно помешался! Словом, до того искусно притворялся, что мы все были убеждены в его помешательстве, и когда, после двух недель успешного лечения, его выпустили из больницы, мы долго еще поглядывали на него с сомнением и опасением». По свидетельству К., «в гимназии Гоголь, как между товарищами, так и по официальным спискам, — Гоголем не назывался, а просто Яновским. Однажды, уже в Петербурге, один из товарищей при мне спросил Гоголя: „С чего ты это переменил фамилию?“ — „И не думал“. — „Да ведь ты Яновский“. — „И Гоголь тож“. — „Да что значит гоголь?“ „Селезень“, — отвечал Гоголь сухо и свернул разговор на другую материю». К. также рассказал, как директор гимназии И. С. Орлай, чье крошечное имение с 6 душами крепостных было рядом с гоголевской Васильевкой, «не жаловал, если ученики во время лекций оставляли классы и прогуливались по коридорам, а Гоголь любил эти прогулки, а потому немудрено, что частенько натыкался на директора, но всегда выходил из беды сух и всегда одной и тою же проделкой. Завидев Ивана Семеновича издали, Гоголь не прятался, шел прямо к нему навстречу, раскланивался и докладывал: „Ваше превосходительство! Я сейчас получил от матушки письмо. Она поручила засвидетельствовать вашему превосходительству усерднейший поклон и донести, что по вашему имению идет все очень хорошо“. — „Душевно благодарю! Будете писать к матушке, не забудьте поклониться и от меня и поблагодарить“. Таков был обыкновенный ответ Ивана Семеновича, и Гоголь безнаказанно продолжал свою прогулку по коридорам».

К. также оставил нам зарисовку первых опытов Гоголя-актера в Нежинском лицее князя Безбородко: «Нам поставлено было в обязанность каждый раз, когда у нас будут спектакли, непременно и прежде всего сыграть французскую или немецкую пьесу. Гоголь должен был также участвовать в одной из иностранных пьес. Он выбрал немецкую. Я предложил ему ролю в двадцать стихов, которая начиналась словами: „O mein Vater!“, затем шло изложение какого-то происшествия. Весь рассказ оканчивался словами: „nach Prag!“ Гоголь мучился, учил роль усердно, одолел, выучил, знал на трех репетициях, во время самого представления вышел бодро, сказал: „O mein Vater!“ запнулся, покраснел, но тут же собрался с силами, возвысил голос, с особенным пафосом произнес: „nach Prag!“ — махнул рукой и ушел. И слушатели, большею частью не знавшие ни пьесы, ни немецкого языка, остались исполнением роли совершенно довольны. Зато в русских пьесах Гоголь был истинно неподражаем, особенно в комедии Фонвизина „Недоросль“, в роли г-жи Простаковой; я играл Митрофанушку. Из русских пьес я помню еще представление „Чудаков“, комедии Княжнина, „Хлопотуна“, Писарева (главную роль — Гоголь); из французских — „Medecin malgre lui“ и „Avare“ Мольера. Мы собирались играть Фингала; роли были розданы; даже репетиции по частям начались. Роль Старна назначалась Гоголю, Фингала — мне, Моины — Гинтовту, но уже теперь не помню, что расстроило этот спектакль и весь наш домашний театр».

26 июня 1827 г. Гоголь с иронией писал Г. И. Высоцкому: «Кукольник наш ходит теперь с бритою головою (опасаясь, верно, плотоядных животных), но, чтобы не выказать срамоты, заказал красную шапочку и этим точно охарактеризовал себя. И действительно теперь он сделался таким, что всяк придет в недоумение, похож ли он на того человека, которому бреют голову, или на того, который ходит в красной шапочке и попеременно бесится, находясь то в степени (употребляю твое слово) амуристики, то в степени, обладавшей знаменитым изгнанником Демировым-Мышковским (надзирателем Нежинской гимназии. — Б. С.)».

30 марта 1832 г. Гоголь писал из Петербурга А. С. Данилевскому, насмешливо называя K. «возвышенным»: «Приехал Возвышенный с паном Платоном (братом К.) и Пеликаном (врачом. — Б. С.). Вся эта компания пробудет здесь до мая, а может быть и долее. Возвышенный всё тот же, трагедии его всё те же. Тасс его, которого он написал уже в шестой раз, необыкновенно толст, занимает четверть столпы бумаги. Характеры всё необыкновенно благородны, полны самоотверженья и вдобавок выведен на сцену мальчишка 13 лет, поэт и влюбленный в Тасса по уши. А сравненьями играет, как мячиками; небо, землю и ад потрясает, будто перышко. Довольно, что прежние: губы посинели у него цветом моря, или: тростник шепчет, как шепчут в мраке цепи ничто против нынешних. Пушкина всё по-прежнему не любит. „Борис Годунов“ ему не нравится».