69. Нервы, нервы, нервишки…

69. Нервы, нервы, нервишки…

Во время учебы в военном училище, несмотря на изначально устойчивые доброжелательные и доверительно теплые взаимоотношения между ребятами внутри учебных подразделений, рано или поздно, но обязательно и неизменно наступал мерзопакостный момент, когда персональные нервы каждого парня непроизвольно — то есть, спонтанно, приходили в крайнюю степень неконтролируемого возбуждения и натягивались как звенящая струна.

Абсолютно без видимых причин, некогда спокойный и уравновешенный курсант с нордическим характером «истинного арийца» буквально «ни с того, ни с сего» — фактически «вдруг» становился безмерно раздражительным и патологически нервным, как банальная гламурная истеричка «а-ля-Ксюша Собчак».

Шутки шутками, но совершенно неожиданно и абсолютно неизбежно, независимо от нашего личного желания и степени готовности к данному весьма неприятному событию, как «снег на голову» приходило время, когда любой и каждый из нас, легко заводился с пол-оборота, словно престижная иномарка. Причем, «заводился» по самому безобидному поводу. И что характерно, сразу же шел в неконтролируемый разнос со всеми вытекающими последствиями — обида, ссора, ругань, склока, драка… Как правило, именно по такому незатейливому сценарию развивались все события в этот нервозный период, откровенно неприятный для всех ребят.

«Фатальный» отрезок времени со всплеском «поголовной неуравновешенности и немотивированной агрессивности» подкрадывался весьма незаметно, но абсолютно гарантировано. Массовая истерия и всеобщая раздражительность, незваными гостями приходили в нашу казарму как к себе домой, да и не только в нее, а также на территорию всего училища ВВС и вели себя по-хозяйски. Приходили как некое стихийное бедствие, от которого ни спрятаться, ни скрыться. Приходили целых два раза в год и, как правило, в период очередной учебной сессии.

Мягко говоря, в течение календарного полугодия, находясь в замкнутом пространстве военного училища или перефразируя — в узком кругу «широких лиц», и наблюдая «без перерыва» битые 24-е часа в сутки одни и те же любимые «морды лица», уже ставшие фактически родными и одновременно обрыдлыми до изжоги, то независимо от личного мироощущения, степени воспитанности, персональной уравновешенности и толерантности (модное словечко, пришлось кстати), где-то в самых дальних, затаенных и неизведанных закоулках некогда спокойной и умиротворенной души, начинает медленно, но неумолимо накапливаться необоснованное раздражение на «дорогого» соседа справа или слева, напарника по наряду, сокурсника, однокашника и т. д. и т. п.

И как следствие этого, любое неосторожное и вполне безобидное слово, на которое еще пару дней никто бы не обратил совершенно никакого внимания, уже сегодня могло гарантированно и неизбежно привести к лавинообразному конфликту, который мгновенно грозил перерасти в банальную драку.

В воздухе реально пахло грозой, и периодически потрескивали многочисленные разряды электричества, явно попахивало порохом, серой и всеобщей немотивированной нервозностью, которая постепенно сгущалась как свинцовые тучи и при наступлении критической массы, обещала пронестись по казарме разрушительной волной массовых стычек и полномасштабных «боестолкновений».

Как правило, такие мимолетные и спонтанные «терки» были без многоходовых и долгоиграющих последствий в виде занудного «разбора полетов» с участием отцов-командиров, с подробным и скрупулезным выяснением всех гнусных обстоятельств вопиющего факта неуставных взаимоотношений, заседания строгого педсовета и как логическое развитие событий — отчисления из училища.

Во спасение ситуации, как правило, двух «слетевших с катушек и несколько зарвавшихся забияк», потерявших голову, остаток здравого смысла, ощущение реальности, чувство «жопы», а также, инстинкт самосохранения, остальные ребята моментально растаскивали в разные стороны на максимально возможное расстояние и пределы взаимной досягаемости.

И что любопытно — уже буквально через пару минут, обильно изрыгнув в адрес «только что» искренне ненавистного оппонента весьма объемную по содержанию и неприлично-многословную по длительности серию угроз, проклятий и всевозможных страшных ругательств, банально спустив пар до приемлемого давления, парни, которые еще секунду назад, были готовы вцепиться друг другу в глотку, как правило, тут же скоропостижно мирились и продолжали мирно общаться, как ни в чем не бывало, искренне не понимая по какой же именно причине у них сорвало клапана и снесло крышу?!

А все нервы! Нервы, нервы, нервы… натянутые как гитарные струны или корабельные канаты!

Причина такого безобразия была очевидна и абсолютно незатейлива — всем курсантам отчаянно хотелось спихнуть очередную «гребаную» сессию и незамедлительно рвануть в долгожданный отпуск — домой, к маме, к друзьям, к любимой девочке… за пределы ненавистной колючей проволоки, наконец. Понять нас сможет только тот, кто сам побывал в подобной шкуре и в сходных обстоятельствах.

Господи, как хочется домой! Наверное, как многие из наших парней, не задумываясь продал бы душу за возможность неслышно подняться по стертым ступенькам в старом подъезде, стены которого были еще недавно исписаны твоей же собственной рукой вдоль и поперек… тихонько открыть дверь своим ключом (который многократно и задумчиво вертел в руках, представляя картину долгожданного возвращения домой в красках, в ролях, в лицах и до мельчайших подробностей), …переступить порог родного дома, …жадно втянуть ноздрями еле уловимый, до комка в горле, дорогой и знакомый с детства, а сейчас почти забытый запах родного дома, …крепко обнять отца и, показывая удаль молодецкую, легко оторвать охнувшего от неожиданности «старика» от пола, сильно прижимая его к своей груди, …смущенно чмокнуть в щеку любимую мамочку, у которой почему-то и совсем некстати прибавилась пара глубоких морщин и седая прядь волос. Откуда?! Зачем?! Ведь раньше же не было?! …или не замечал?! …не видел?! Мама, мама, зачем же ты стареешь?! Не надо! Прошу тебя, не надо, подожди! …бросить сумку с нехитрыми казенными вещами, …с наслаждением принять душ или нет, …конечно же, нет, …не душ, а неприлично долго полежать, и томно понежится в обычной горячей ванне …с пеной. Да-да, именно с пеной (несбыточная роскошь, абсолютно недоступная в стенах военного училища), пока непрестанно охающая и ахающая мама суетливо накрывает на стол.

За столом, солидно хмурясь с показной серьезностью, некогда строгий отец обязательно вытащит из холодильника запотевшую бутылочку дефицитной водочки или из шкафчика — бутылку мегадефицитного коньяка (в стране «горбачевская» оголтелая и показушная борьба с виноградниками, виноделием, производством коньяка, вина, водки и прочей алкогольной продукции) и, мельком поймав укоризненный взгляд матушки, важно пробурчит.

— Мы по «маленькой», парень уже совсем взрослый! Чуток можно. С дороги. Ну, с приездом сынок. Наконец-то ты дома…

А ты, проглотив содержимое рюмки фактически «на автопилоте» и не оценив по достоинству весь аромат, насыщенный букет, богатое и стойкое послевкусие благородного напитка, не почувствовав ничего, кроме обжигающей горечи, жадно набросишься на домашнюю пищу, хаотично поглощая все наличное продуктовое изобилие, заботливо приготовленное руками родной мамочки …и будешь почти давясь от непроизвольной алчности, запихивать за обе щеки …и старательно глотать плохо пережеванные деликатесы, вперемешку с обильными домашними вкусностями, которые недоступны в стенах военного училища.

А мама тихо всхлипнет и смахнет украдкой, ненароком набежавшую слезинку …и добавку, конечно же, наложит щедрую добавку, которую положит еще и еще много раз, …не давая ненаглядному сыночку даже теоретически приблизиться ко дну своей тарелки.

Когда первая волна непроизвольной жадности — «хаотичный жор» постепенно сойдет «на нет» и в заметно отяжелевшем организме мягко поселится устойчивое отвращение к пище как к таковой, то прилично осоловевший и опьяневший от давно забытого ощущения абсолютной сытости, а не от пары «дежурных» рюмочек коньяка, ты медленно и слегка пошатываясь, выползешь из-за стола и под пристальными взглядами откровенно счастливых родителей, пройдешь в свою комнату (отдохнуть с дороги).

В «детской» комнате, окунувшись в тонкую ностальгию, задумчиво и почти бесцельно будешь перебирать старые вещи из своего гардероба …с колоссальным трудом, влезая в неожиданно «ставшие маленькими и усохшими»…

И с несказанным удивлением заметишь, что за незаметно пролетевшие 6-ть месяцев, некогда знакомый и казавшийся постоянным (как скорость света в вакууме или масса электрона) мир вокруг тебя изменился и в зеркальном отражении на тебя смотрит уже несколько другой человек. Я?! А вроде уже и не я?! Или все же я, но немного другой?! Что-то неуловимое изменилось, а что?! Плечи стали шире, осанка ровнее, …глаза…, именно глаза…, взгляд стал серьезней, жестче… Мде…, дела?!

Затем снимешь трубку телефона, «автоматически» наберешь знакомый «до боли» номер и услышав звонкое девичье: «Алло!», неожиданно севшим голосом, тихо прошепчешь.

— Здравствуй, это я…

Ах, отпуск, отпуск! Сколько всего надо запланировать и успеть осуществить?! А тут еще сессия с чередой экзаменов. Один серьезней другого! Еще и залетов набралось с десяток-другой, твою мать! Значит, опять придется гарантированно искупать свою вину перед Родиной. Правда, объективности ради стоит заметить, что строгую и справедливую Родину в данном случае будет олицетворять всего лишь командир роты Володя Нахрен или в самом противном случае — комбат Пиночет (в девичестве — полковник Серов). Тем не менее, что не может не радовать — искупать вину придется всего лишь «аккордными» работами, а не своей кровью! И на том спасибо. А мы уж за ценой не постоим, потрудимся на благо училища! Эх, потрудимся! Такую производительность труда покажем, просто закачаешься! Издевательский лозунг: «Пятилетка за три дня!», как показывает практика, вполне реализуем. Да-да, даже не обсуждается, но только при наличии достойного стимула. Очередной отпуск для курсанта — самое оно — стимул, лучше не придумаешь, поверьте на слово.

Но, до отпуска надо еще дожить. Его надо заслужить и выстрадать, а пока все на нервах. Сдадим ли сессию?! Не зависнем ли в училище?! Тут каждый день на счету… На всех настенных календарях и в карманных глянцевых календариках делаются соответствующие скрупулезные отметки (крестик, ручкой или сквозную дырочку, иголкой), где только возможно и невозможно ставятся памятные зарубки. Отсчет обратного времени до наступления долгожданного отпуска пошел уже на число запланированных к поеданию яиц (курино-вареных или варенных куриных, кому как нравится) и порций сливочного масла. Кто служил, тот меня понял?!

Психика некоторых ребят напряглась настолько, что парни начали разговаривать во сне независимо от своего желания.

Стоя в наряде на тумбочке дневального можно было спокойно подсесть на краешек кровати к спящему курсанту и начать задавать ему несложные вопросы и, как правило, парнишка, не приходя в сознание и не открывая глаз, начинал поддерживать с тобой «светскую» беседу, отвечая на однозначные вопросы. Точно-точно, поверьте на слово, проверено.

Более того, однажды подпирая тумбочку дневального по роте и усиленно борясь с неумолимо накатывающим под самое утро сном, я неожиданно вздрогнул от искреннего удивления, переходящего в жуткий испуг. Меня фактически реально «передернуло» от неумолимо накатывающего ужаса.

По «взлетке» казармы из темноты длинного коридора на меня медленно и бесшумно надвигалась расплывчатая фигура в белом! Пипец, приехали, привидение!

Я инстинктивно схватился за штык-нож и вытащил его из ножен, в слабой надежде отбиться от нагло приближающегося «глюка» в человеческом обличии. Но буквально сразу же меня посетила мысль о безнадежности моего положения — привидение бесплотно (у призрака, по определению отсутствует материальное тело) и ножом его не зарежешь, так ведь?! Мама, что же делать?! Мамочка!

Включать свет в казарме и душераздирающе орать во всю глотку, призывая на помощь мирно спящих ребят, я как-то не додумался! Страх и животный ужас парализовали разум и лишили меня малейшей возможности здраво мыслить и действовать логически, поймите правильно! Все мало-мальские мыслительные процессы снизошли в небытие, остались только инстинкты! Причем, один — выживания!

Основательно трясясь в приступе противной мелкой дрожи, переменной периодичности и амплитуды, а также, непроизвольно клацая зубами (нижняя челюсть самопроизвольно отбивала сигнал SOS по азбуке Морзе), я панически вжался в стену так сильно, что своей мгновенно вспотевшей спиной ощущал фактически каждый «сапожный» гвоздик (с микроскопическими шляпками), заколоченный в агитационный стенд.

Ма-ма! Ма-моч-ка! Ма-муль-ка, ма… Фу, блин…, твою мать! Привидится же такое?!

Приведение «в белом» по мере приближения постепенно материализовалось в узнаваемую худосочную и некультяпистую фигуру комсорга нашей 4-й роты — курсанта Конфоркина, который с абсолютно закрытыми глазами с белом нательном белье и босыми ногами медленно и осторожно продвигался по центральному коридору.

Я вытер ледяную испарину со своего лба, мысленно перекрестился и раздраженно сплюнул на идеально намастиченный и отполированный пол казармы.

Это ж, какой только гадости и нечисти не привидится спросонья, да еще и с перепугу?! Тьфу, сгинь нечистый! В принципе, что занудный комсорг-показушник, что привидение (хоть с мотором, хоть без…типа «а-ля-Карлсон, у которого съехала крыша»), хрен редьки не толще! Блин, чуть в штаны не нагадил! Как вспомню, до сих пор руки-ноги противной дрожью вибрируют…

Комсомольский вождь тем временем вплотную приблизился к тумбочке дневального и, не открывая глаз, остановился прямо передо мной. Картина маслом, хоть стой, хоть падай! 100-процентный лунатик, мать его?!

Медленно отходя от неожиданно пережитого волнения и некоторой опаской поглядывая на новоявленного «лунохода», я раздраженно засунул штык в ножны и приготовился принять более удобное положение (желательно сидя), чтобы самопроизвольно не подкосились ноги, отекшие от длительного «стояния столбом» на тумбочке дневального.

Курсант Конфоркин постояв некоторое время рядом с тумбочкой, неожиданно повернулся направо на 90 градусов и медленно, даже, наверное, плавно и грациозно, но достаточно уверенно двинулся к выходу из казармы.

Учитывая, что в обязанности дневального входит функция — постоянно отслеживать текущий «расход» и наличие личного состава роты я, справившись с незапланированной вибрацией нижней челюсти, начал непринужденный разговор, старательно скрывая свою недавнюю нервозность.

— Конфоркин, стоять! И куда же это ты собрался, друг любезный?! Ночь на дворе, а ты, вроде как, в неглиже?!

Конфоркин, взявшись за ручку входной двери и не открывая глаз, неожиданно тихо ответил.

— Я в туалет.

— Туалет в другой стороне! К тому же на улице холод собачий, а ты как бы — босиком, не находишь?! Да и в бельишке не по сезону?!

— Мне позвонить надо…домой!

— Где же ты, позволь полюбопытствовать, посреди ночи переговорный пункт найдешь?!

— Я в штаб схожу… там, у дежурного… межгород есть…

— Ага?! Вот только в штабе тебя еще и не хватало! Дежурный офицер по училищу, увидев приведение босое, по сугробам бодренько рассекающее, сначала в окно выбросится, когда ты начнешь в штаб ломиться. Причем, исключительно головой вперед выброситься, не иначе. И стекло вынесет, что характерно — вместе с решеткой! А потом, если не застрелится с перепугу от увиденного, то сам умишком незамедлительно отъедет, не говоря уже про сонного часового у знамени… Тот, однозначно тебя из «калашика» прострочит, приняв за призрак коммунизма или диверсанта НАТОвского в маскхалате белом… Короче, слушай сюда, авангард прогрессивной молодежи, пока тебя в «дурку» не забрали прямо из штаба, давай-ка баиньки, друг сердечный!

— Мне надо…

— Так! Курсант Конфоркин?!

В соответствии с требованием общевоинских уставов, каждый военнослужащий независимо от воинского звания (и генерал, и рядовой), услышав свою фамилию, обязан принять строевую стойку — пятки вместе, носки врозь, сжатые в кулак руки идеально вытянуть по швам, распрямить спину, поднять подбородок и громко рявкнуть: «Я!», что Конфоркин успешно и продемонстрировал, даже в частично бессознательно-анабиозном состоянии.

— Я!

— Круууу-Гом!

Конфоркин четко повернулся на 180-ть градусов и напряженно замер в ожидании новой команды. А мне вдруг стало бессовестно весело (наверное, реакция организма после пережитого волнения при виде незапланированного привидения)

— В свою кроватку для крепкого и здорового сна, шагооооом мАрш!

Старательно топая босыми пятками и, размахивая руками в такт движения, Конфоркин почти строевым шагом бодро проковылял по коридору и скрылся в темноте спального помещения. Уф!

«Веселенькая» ночь вскоре закончилась, что откровенно меня порадовало! А на утро наш комсорг удивленно выпучивал свои глаза и категорически отказывался верить, когда я пытался во всех живописных подробностях поведать ему о пресеченной попытке отправиться в зимнюю ночь, с целью побродить по снежным сугробам и получить у дежурной службы по штабу монаршего разрешения недолго потрепаться по межгороду.

Конфоркин обильно брызгая слюной в праведном гневе, всячески обвинял меня в политической близорукости и наглой попытке дискредитировать его незыблемый авторитет в частности, всю структуру ВЛКСМ (комсомола) и Советскую власть в целом.

Спорить с авангардом прогрессивной молодежи и резервом партии в лице нашего казарменного лунатика мне было абсолютно лениво, и я равнодушно отмахнулся от назойливого Конфоркина, сославшись на свое полусонное состояние и гипотетическую возможность обознаться в личностях при скудном освещении дежурного светильника. На том и разошлись, но… не все так просто.

На следующую ночь и все последующие ночи до наступления очередного и долгожданного отпуска, ситуация с неугомонным «призраком коммунизма» в лице «гуляющего комсорга» неожиданно повторилась.

Парень реально начал бродить во сне, причем, очень часто. Складывалось такое впечатление, что психика нашего комсомольского вождя, существенно обремененная грандиозными идеями марксизма-ленинизма не смогла благополучно переварить фундаментальное наследие и активист Конфоркин тихо «глюкнулся». По ночам, его тушка начинала функционировать абсолютно автономно от мозга и периодически рвалась за пределы казармы, на волю, в пампасы. Одно радовало, хоть на Луну не выл и шерстью не обрастал, на людей не бросался, никого не кусал, кровь не пил, на четвереньках не бегал и на том спасибо!

Наряды по роте уже привыкли к несанкционированным похождениям спящего тела комсорга Конфоркина и держали ухо востро, чтобы «в случае чего» парня не поймали на улице и не списали по «дурке» как банального лунатика.

Шутки-шутками, но немотивированные и весьма непредсказуемые поступки на фоне общей нервозности совершали многие ребята. Например: Витя Копыто сидел в курсантской столовой на обеде и разливал чай. Киевлянин Лелик Пономарев сидел напротив и мягко пробурчал, что Витя мог бы наливать и побольше: «мол, что, края кружки не видишь?!»

Этого, абсолютно нейтрального по содержанию пожелания, было вполне достаточно, чтобы Витя Копыто, всегда трепетно боготворивший Лелика, с грохотом поставил огромный чайник на стол и, не долго думая, схватив свою кружку с кипятком, швырнул ее Лелику прямо в лицо.

Вся 4-я рота удивленно замерла в предвкушении. Мгновенно смолкли все голоса, затих звон вилок и ложек, в зале наступила зловещая тишина, толпа непроизвольно напряглась в ожидании незамедлительных и адекватных действий со стороны общепризнанного силача-гиганта из Киева.

Сам Витя тоже скоропостижно осознал и с ужасом понял, что жить ему осталось пару мгновений, не больше. Курсант Копыто обреченно сжался до размера котенка, зажмурил глаза и приготовился умереть достойно, не пикнув, ни пукнув, терпеливо ожидая, когда его разорвут на тряпочки. Но на удивление всего личного состава роты и на еще большее изумление самого перепуганного «вусмерть» Вити Копыто, ничего не происходило.

Громада киевлянин сидел за столом абсолютно неподвижно и молча, по его лицу и промокшей форме стекал горячий чай. Со стороны было отчетливо видно, как от Лелика Пономарева идет пар, а по щекам гуляют энергичные желваки.

Витя, осторожно открыл один глаз и, увидев данную живописную картину, съежился еще больше. Он смирился со своей неминуемой участью быть немедленно утопленным в бачке с невкусным супом и небрежно захороненным на училищном свинарнике без полагающихся каждому военнослужащему торжественных почестей.

Но свершилось чудо. Поскрипев зубами некоторое время, Лелик достаточно красноречиво смял свою эмалированную кружку пальцами правой руки. Причем, смял ее легко и непринужденно, будто стандартная армейская кружка была из тонкой фольги, а не из металла.

Разжав кулак, Лелик поставил эту кружку на стол (вернее, ее искореженные остатки) и, вытащив носовой платок далеко не первой свежести, медленно вытер влажное лицо. Аккуратно промокнув последнюю каплю, он тихо сказал.

— Ну и мудак же ты, Копыто!

И все! Больше ничего, ни ползвука, ни кулаком с «бубен», ни обещаний посчитаться, ни угроз, ни оскорблений, ничего. Ни-че-го!

Когда 4-я рота выходила строиться на плацу, присутствовавший при сем событии, капитан Нахрен подошел к нашему столу, задумчиво повертел в руках смятую «в хлам» кружку, тихо поцокал языком, изумленно округлил глаза, покачал головой и аккуратно поставил ее на место.

Весь день и наступивший следом вечер, 4-я рота ждала, чем же все закончится?! В курсантской курилке выдвигались различные предположения и смелые гипотезы возможной кончины Вити Копыто! Предположения были достаточно разнообразные, но финишная концовка сходилась к единому мнению — Витя будет неминуемо наказан! Но, как именно?! Народ томился в ожидании, изнемогал от нетерпения и откровенно жаждал продолжения «банкета». Чем, ну чем же все закончится?! Чем?!

А ничем! Лелик, нашел в себе мудрость, выдержку и внутренние силы, чтобы совладать с обидой и публично нанесенным оскорблением. Как все могучие люди, обладающие недюжинной силой, курсант Пономарев был необычайно добрый. Своим откровенным бездействием, он унизил курсанта Копыто гораздо больше и сильнее, чем хорошей полномасштабной взбучкой. Ибо, он при всех показал, что не считает курсанта Копыто за личность, мало-мальски достойную своего внимания. Лелик его просто проигнорировал. Тупо и однозначно, как мелкую и противную букашку.

Витя Копыто, не готовый к такому развитию событий, выпал в обильный осадок и был морально раздавлен. Когда страх неминуемой смерти сменился на осознание того, что об него банально побрезговали марать руки и фактически вытерли ноги, курсант Копыто пришел в неописуемый ужас и начал таскаться за Леликом везде и повсеместно, как побитая собачонка, самолично умоляя «дать в глаз, что ли»?! Чисто ради приличия и соблюдения политеса… так как находиться в роли презренного изгоя, на уровне мерзопакостного и вонючего клопа, согласитесь, перспектива весьма унизительная, а куда деваться?! Сам напросился. А все нервы, нервы, нервишки…

Но как оказалось, обычным бездействием, помноженным на абсолютное равнодушие, граничащее с холодным презрением, можно наказать человека гораздо сильнее и доходчивей, чем громогласными оскорблениями и «общепринятыми процедурами» физического воздействия…

А всего лишь — надо уметь контролировать свои эмоции и держать себя в руках при любых обстоятельствах. Ох, как тяжело зачастую бывает удержаться в рамках приличия и не сорваться до уровня «оппонента», но зато, каков результат?! Любо-дорого посмотреть!