Война

Война

Ухватившись за предлог, несомненно, для него желанный, Тимур решил начать войну. Он собрал свою армию в Балхе и для начала совершил несколько грабительских набегов на Герат. Кампания трудной не ожидалась, к тому же он полагал выступить в качестве освободителя, откликнувшегося на пожелание населения. Однако, поскольку главные силы вражеской армии по-прежнему стояли под Нишапуром, Великий эмир, постановив перерезать им путь, вместо того чтобы нанести удар по столице, двинулся на запад по направлению к Кусуйе и Джаму и лишь потом напал на Герат. [69]

Находившихся в городе войск для обороны явно не хватало, а горожане терпеть мучения длительной осады расположения не имели. Здесь уместно привести в сравнение большое дерево, чьи созревшие плоды иного не просили, как того, чтобы их сорвали. Градоначальник смог лишь создать видимость сопротивления и сдался. Его отвезли в Самарканд, а городские стены, впредь бесполезные, разрушили до основания. Герат представлял собой одну из величайших метрополий мусульманского Востока, и в руки завоевателей попала добыча богатейшая. Вся страна, включая Систан, без боя перешла под контроль Джагатаидов (апрель 1381 года).

Хорасан был, по всей вероятности, завоеван. Перепуганный Али-бек, один из наиболее злобных местных предводителей, тюрко-монгол из энергичного племени бжаун-и курбанов, в тот период владетель Туса, не умевший сговориться с Тамерланом до его вооруженного вторжения, признал его власть немедля. Хаджа Али-и Муаяд, правитель сербадарского государства, с 1370 года боровшийся с Гератом и подписавший предварительные договоры с Тимуром, внезапно, следуя душевному порыву, ему сдался и сохранил верность своему господину до самой смерти, наступившей в 1386 году. Их встреча состоялась в Нишапуре; оставив этот город, Тимур двинулся на Исфарайин. По дороге, желая отомстить — с опозданием в два десятка лет — за убийство «дяди» Хаджи-барласа, он уничтожил «банду злодеев» в том самом месте, где тот был зверски умерщвлен. Если не считать этого акта, все прошло спокойно и нигде его путь не был отмечен ни насилиями, ни вооруженными столкновениями.

Ситуация изменилась в Исфарайине, и никто не знает почему. Город находился в руках у Амир-Вали, владетеля Мазандерана, чьи территории простирались южнее Каспийского моря, и служил ему передовым постом. Разумеется, местное население исповедовало суннизм, и его отношения с сербадарами-шиитами были натянутыми; однако, чтобы объяснить, по какой причине Великий эмир так жестоко с ними расправился, этого явно недостаточно. Возможно, поводом послужило поведение Амир-Вали: узнав, что дни Хорасана сочтены, сей государь привел в состояние боеготовности Астарабад, Бистам, Дамган и Семнан. Тимур узрел в этом провокацию. Дотоле широкомасштабного сопротивления он не встречал, но меры, принятые хозяином Мазандерана, весьма походили на соответствующую подготовку; ни для кого не было секретом, что мазандеранцы, также стремившиеся к господству над Хорасаном, могли контратаковать. Быть может, впрочем, такое объяснение слишком простое, так как не исключено, что аннексия Мазандерана входила в планы Тимура, которому хотелось всем доказать, что любая попытка сопротивления была заведомо обречена. Итак, захватив Исфарайин, он обрушил на него свою ярость и велел перерезать всех воинов гарнизона, часть населения растоптать лошадьми, а дома разграбить. «От города остались одни развалины», — говорят хроники. [70]

Если, как мы предполагаем, Великий эмир тогда пощадил Ургенч, то это значит, что именно в Мазандеране он впервые приступил к систематическим разорениям; так, неожиданно, террор вновь стал тем, чем являлся при Чингисхане, то есть инструментом войны. Амир-Вали поспешил уведомить, что в самое ближайшее время явится для того, чтобы, согласно протоколу, «поцеловать край царского ковра». Сам собой напрашивался вывод: массовое избиение является средством, вполне окупающим затраченные силы. Желая отдохнуть от совершенного подвига, войско отправилось на ближнее пастбище, где можно было откормить лошадей.