Часть третья МУЖЕСТВО (1657–1670)

Часть третья

МУЖЕСТВО

(1657–1670)

1657 год

Шарль по-прежнему работал приказчиком у брата. Ему надлежало строго вести учет лиц, которые по тем или иным причинам задерживали сдачу налога. В сопровождении двух дюжих молодцов один или два раза в месяц он колесил по Парижу и навещал должников. Работа была нервная, беседы с должниками не улучшали настроения, и на улицу Сент-Франсуа в Марэ — зеленом пригороде Парижа — он возвращался усталым. В конце концов Пьер пожалел брата и нанял нового приказчика, а Шарлю предоставил полную свободу.

Возвращаться на адвокатскую работу Шарль не хотел. Он решил полностью посвятить себя литературе. Пройдет несколько лет, и именно она откроет ему двери Лувра.

Между тем Людовику исполнилось уже 19 лет, и кардинал Мазарини отчетливо понимал, что власть в государстве переходит из рук королевы в руки молодого, решительного короля. Поэтому он употреблял все меры, чтобы расположить Людовика к себе. Теперь, когда мнение королевы для него ничего не значило, он перестал ей угождать и даже громко говорил, что она по-прежнему тяготеет к Австрийскому дому, который ей дороже, чем Франция. И для нее якобы всегда главное было хорошо покушать, а дела в государстве касались ее мало. И уже не советуясь с королевой, он стал настойчиво убеждать короля в прелестях своей племянницы, Марии Манчини, которая и в самом деле приглянулась Людовику. Но Анна Австрийская прекрасно понимала, что без ее согласия брак невозможен, и заявила о недопустимости самой мысли о женитьбе короля на племяннице Мазарини. Более того, она приказала составить протест по этому поводу и показать его кардиналу. И Мазарини сдался.

Но короля и в самом деле пора было женить. Кроме Манчини, на виду было еще несколько невест: например, принцесса Орлеанская — героиня Фронды. Все помнили те слова, которые она бросила Лапорту, посланнику короля, на требование сдать Орлеан, удерживаемый ею в течение нескольких месяцев:

— Пусть назначат мне в супруги короля, и тогда я сдам город!

На примете была и английская принцесса Генриетта, правда, она жила в эмиграции. Предлагали королю принцессу португальскую. Посланник Франции в Лиссабоне Коменж прислал Людовику ее портрет. Однако вместе с портретом до Парижа дошли слухи, что оригинал гораздо хуже изображения.

Наконец, недурна собой была испанская принцесса. Брак с ней казался самым выгодным: таким образом на несчастную землю Франции пришел бы долгожданный мир.

Все эти дворцовые слухи живо обсуждались в семье Перро. Ведь Пьер, главный сборщик финансов Парижа, лелеял надежду когда-нибудь переступить порог Лувра и служить самому королю. Того же желали и Шарль, и Клод. Только Николя отвергал всякую мысль о придворной карьере, считая ее несовместимой со служением Богу.

…А мать себя чувствовала все хуже. Ее мучил изнуряющий кашель, а иногда на платке появлялась кровь. Сыновья решили перевезти мать в Вири, где ей всегда дышалось легче и где вся обстановка родимого гнезда успокаивала ее.

В Вири мать и умерла. В последние минуты возле нее был младший сын… Он и закрыл ей глаза.

Похоронили Пакетт Леклерк здесь же, в Вири, на сельском кладбище, где был похоронен и отец. Так и лежали они теперь рядом, как жили рядом всю жизнь.

После похорон, исполнив все положенные обряды, пригласили в Вири нотариуса, которому отвели комнату на втором этаже. Делили имущество Пакетт Леклерк без ссоры. Дом в Вири достался Пьеру, который недавно как раз сочетался браком. Шарль взял свою долю деньгами.

— Ты останешься со мной, Шарль, — сказал Пьер младшему брату. — Надо реставрировать старое строение и возводить главное здание дома. Ты будешь руководить строительством.

Шарль взялся за строительство с таким рвением и достиг при этом таких успехов, что о его способностях как архитектора заговорили даже в Париже.

В своих «Мемуарах» он писал:

«…После смерти матери в 1657 году, что случилось через некоторое время после женитьбы моего брата сборщика, принесшей ему столько радости, дом в Вири был отдан ему как часть по разделу семейного наследства. Он построил там главное здание дома, а так как я был полностью свободен, поскольку брат взял нового приказчика, то я приложил все силы и старания к строительству этого дома. Мои братья имели большую долю в проекте этого здания, но в качестве рабочих у меня были лишь лимузенцы (жители провинции Лимузен. — С. Б.), которые всю свою жизнь ничего не делали другого кроме монастырских оград. Я также заставил их отделать мелкими дроблеными камешками грот, который стал главным украшением этого дома. Когда они продемонстрировали его своим друзьям-каменщикам как свое произведение, те очень удивились, а мои каменщики получили репутацию искусных мастеров. Я говорю здесь о своем участии в строительстве дома в Вири потому, что рассказ об этом Кольберу явился в особенности причиной того, что он решил назначить меня своим приказчиком в интендантстве королевских строений».

* * *

В Сорбонне состоялся процесс над господином Арно. Перед канцлером Сегье наряду с другими участниками обсуждения выступил и Николя Перро. Фактически это был процесс против учения Янсения, которое ярче и полнее всего было изложено в его книге «Преобразование внутреннего человека». Из религиозного спор перерастал в политический — о веротерпимости.

На процессе брат говорил с таким пафосом и с таким убеждением, что Шарль словно заново узнавал уже знакомые ему истины.

— В человеке живут две похоти, которые разводят в нем всякое зло и препятствуют ему жить по закону Христа. Одна из них, как нас учит Янсений, — сластолюбие: это когда человек стремится ко всякому приволью и удобству жизни, к сладкой еде и к деньгам, чтобы приобретать на них все сладости жизни, а также почет и похвалу и держать людей в своей воле. Другая похоть есть любопытство. Это когда человеку хочется все испытать, все изведать, познать весь мир Божий со всеми его тайнами. Как бывают люди с ненасытным чревом, так бывают люди с ненасытным умом, который стремится все разведать и разгадать, даже не зная, зачем это: просто для своего удовольствия и потехи! — Хорошо поставленный голос Николя гремел в стенах огромного зала, а глаза его гневно бросали взоры на тех, кто был привержен второй похоти — ведь он выступал перед профессорами и их учениками. — С этими двумя похотями, учил Янсений, человек должен неустанно бороться, стараясь избавиться от обеих и полностью посвятить себя служению Богу!

Ответом на страстное выступление Николя были гневные реплики зала: с первой похотью и в самом деле стоило бороться, но вот со второй!

Шарль очень любил Николя, признавал его превосходство в знаниях и вере, однако учение Янсения об отказе от познания ставило его в тупик. Шарлю как раз была присуща вторая похоть: он страстно желал как можно больше узнать, и потому здесь он расходился с братом и был солидарен с учеными, которые давали отповедь Николя.

Суд над Арно привлек внимание Блеза Паскаля — величайшего ученого Франции того времени. Он был знаком с семьей Перро и являлся последователем Янсения. Книга «Преобразование внутреннего человека», с которой Паскаль познакомился в 1646 году, произвела в его душе настоящий переворот. Это совпало с жестокой болезнью великого ученого. Он и раньше отличался слабым здоровьем, а теперь страдания его усилились. Он потерял сон, его мучили сильнейшие головные боли, у него отнялись ноги, и он мог передвигаться лишь на костылях. Принимал только теплое питье, и то по каплям, вследствие нервных судорог в горле.

Господин Витар по договоренности с Паскалем подробно пересказал ему суть выступления Николя и ответы его оппонентов. И, наверное, только болезни, измучившей его, и лихорадочному поиску божественной поддержки можно приписать то, что последовало дальше. Выслушав Витара и проведя несколько бесед с братьями Перро, великий ученый заявил, что не людей, не Бога любил он, всю свою жизнь посвятивший науке, а ненасытную похоть ума своего, и решил отбросить эту похоть, прекратить совершенно занятия наукой и посвятить все свои умственные силы познанию Бога с тем, чтобы подчинить ему свою жизнь. Так появились его знаменитые «Письма к провинциалу», идею которых подсказал ему Перро. В этих письмах Паскаль рассказал о месте человека в мире, о бренности его бытия, о моральных его обязанностях и вере в Бога как единственно верном пути к бессмертию. Уже через неделю после выступления Николя господин Витар привез Пьеру и Шарлю на улицу Сент-Франсуа в Марэ первое из писем Паскаля. Затем последовало второе, третье, и так до последнего, восемнадцатого.

«Письма к провинциалу» покорили Шарля искусством полемики, блестящим стилем. Оказалось, что тяжеловесная латинская фраза может уступить место живому французскому языку. В письмах много говорилось о пути к Богу, и с каждым положением Блеза Паскаля Шарль был согласен, но только не с ничтожностью человеческих познаний, которые провозглашал Паскаль. Не принял Шарль Перро и таких вот строк своего великого современника:

«…Самонадеянным людям мало одного созерцания: они пытаются изведать всю вселенную до самых последних мелочей, как будто это возможно. Они хотят познать начало всего, для того чтобы понять все остальное. Но это — пустая мечта. Такой замысел был бы исполним только при способности столь же бесконечной, как и вселенная… Не будем же гнаться за недостижимым, не будем стараться объять необъятное; наш разум не может понять всего: он ограничен…»