ВНОВЬ В БЕЛГРАДЕ
ВНОВЬ В БЕЛГРАДЕ
В сербскую столицу, как и пять лет назад, стекалась болгарская молодежь. С одобрения России и на ее средства Добродетельная дружина по соглашению с правительством Сербии создала в Белграде болгарское военное училище.
Прибыл сюда из Княжеваца и Васил Левский вместе с Панайотом Хитовым и писарем четы Иваном Кыршовским.
В Белграде Левский нашел неугомонного Христо Иванова, успевшего после первой легии побывать в поисках правды во Франции и Египте, Турции и Румынии. Были здесь уже знакомые воеводы Илю, Цеко, Иван Кулин. Они встречали прибывающих и брали на себя заботу по устройству их в училище.
Отрекомендованного лучшим образом Левского зачислили одним из первых.
Училище находилось в Белградской крепости. С волнением глядел Левский на древнюю цитадель, у стен которой он сражался с турками летом 1862 года. Все ему здесь знакомо. И широкий крепостной ров, который он преодолел львиным прыжком, за что и получил прозвище Левский, и те укрепления, где он дрался вместе с быстрым Стефаном Караджой.
Крепость старинная, могучая. На поседевших от времени камнях видны надписи первых ее строителей — римлян. Подступы к крепости частично прикрывают реки Сава и Дунай, а там, где нет их вод, вырыты широкие и глубокие рвы. За рвами два ряда высоких каменных стен.
Крепость, можно сказать, двухэтажная. Нижняя ее часть занимает большую площадь, омываемую водами Савы и Дуная. Верхняя ее часть называется варош — город.
Войдя в крепость по мосту, перекинутому через ров, Левский спросил у занимающихся на плацу сербских солдат, где болгарское военное училище. Солдаты указали на большое здание в верхней части крепости.
Вскоре в училище собрались двести болгар, которые образовали вторую легию (второй легион). Начальником училища и преподавателями были назначены сербские офицеры.
Через два месяца легионеры показали такие успехи, что поразили своих учителей. Легионеров произвели в капралы, нашили на воротники по одной звездочке.
Левский шел впереди. Это уже не тот новичок, каким он был в первой легии. За его плечами теперь опыт боев 1862 года в Белграде и вождения четы по Стара Планине. Пять лет назад свое пребывание в легии он рассматривал как возможность выступить рядовым бойцом против угнетателей. Сейчас его планы шли значительно дальше. Он уже сознавал, что народу нужны вожаки не только смелые и преданные, но и знающие, как вести дело. И он готовил себя к этой роли.
Он понимал, что успех предстоящего восстания решит не только энтузиазм народных масс, но и степень их подготовленности. Его личный боевой опыт показывал, что на одной отваге в борьбе с обученными военному делу офицерами и солдатами турецкой армии далеко не уйдешь. Чтобы победить опытного врага, надо учиться — сначала самому, а потом учить других. И он учился жадно, страстно. Он спешил, помня 1862 год, когда так неожиданно сербы расформировали легион. Где гарантия, что это не повторится теперь? Он пытался разглядеть на мутном политическом горизонте судьбу второго легиона и жалел, что нет сейчас с ними Раковского.
Думы о Раковском беспокоили. Что с ним? Поборет ли он тяжелую болезнь? Левский знал, что, проводив четы Панайота Хитова и Филиппа Тотю, Раковский вернулся из имения Николы Балканского в Бухарест. Слышал, что летом наступило ухудшение. При встречах с Хитовым, который поддерживал связь с Бухарестом, Левский расспрашивал его о Раковском.
Вести поступали неутешительные. Осенью болезнь обострилась.
20 октября 1867 года Раковский скончался.
Весть о смерти учителя потрясла. Вспомнилась его жизнь, без остатка отданная родному народу. Служил он ему «пером и саблей». Ходил воеводой гайдуцкой четы, издавал газеты и журналы, писал художественные произведения в прозе и стихах, занимался болгарской историей, филологией и фольклором — и все с одной святой целью: рабские цепи сбросить с отчизны.
Вспомнились стихи, им написанные:
Жизнь как роса на цветке весною:
В час предрассветный роса выпадает,
И под дыханьем палящего зноя
В солнечный полдень она исчезает...
Но если жил человек для народа,
Он не исчезнет росой быстротечной:
Всем, кто боролся за честь и свободу,
Памятник будет воздвигнут вечный!
Так прожил и сам Раковский.
Тревожные признаки наступили раньше, чем мог предполагать настороженный Левский. В ноябре легионерам уменьшили жалованье и ухудшили питание, Но они не роптали. «Мы приехали не кормиться, а учиться», — говорили они.
Вслед за этим легион перевели в малопригодную для учебных занятий казарму. Из училища исчезли столы, стулья, книги. Сменился начальник. На место капитана Драгишевича, о котором легионеры говорили, что он «и как командир и как человек — прекрасной души», вступил Ефрем Маркович, ярый сербский националист. Приглядевшись к нему, легионеры сказали: «Лучше бы холера стала нашим командиром, чем Маркович».
Новое начальство отчислило часть легионеров в сербские батальоны, а оставшихся заставило нести гарнизонную службу рядовыми солдатами. На жалобу легионеров, что это мешает им учиться, ответили: «С вас достаточно и тех знаний, что вы уже получили».
У болгар складывалось впечатление, что все делалось нарочно, с целью вынудить их уйти из легиона.
Левский видел печальный конец второго болгарского легиона. Спасти его от разгрома нельзя — он это хорошо понимал. Но нельзя допустить, чтобы собранная в легионе патриотическая молодежь была брошена на произвол судьбы, как это было в 1862 году. Что сделать, чтобы не растерять эти силы, направить их на полезное для родины дело?
Кто скажет, сколько бессонных ночей отдано этим думам? Кто расскажет о тех волнениях и тревогах, которыми он делился с товарищами, о тех планах, которые роились в его голове? Для точных суждений осталось мало документов. Сохранились лишь два его письма того времени. Но в этих письмах Левский лишь предлагает выслушать его соображения, но не конкретизирует, не раскрывает их. Его планы были бы разъяснены при личной встрече с адресатами, но этого, как видно, не произошло.
Первое письмо было адресовано прибывшему в январе 1868 года в Белград Найдену Герову, известному болгарскому патриоту, занимавшему в то время пост русского консула в Пловдиве. Левский высказывает ему беспокойство за судьбу легиона — каждый день показывает желание сербов разогнать его. Чтобы сохранить собранные в легионе силы, он предлагает создать четы, в которые готово вступить большинство легионеров» Он просит, чтобы руководители Добродетельной дружины, создавшей в Белграде военное училище, позаботились о вооружении чет, и тут же добавляет: «Если нам не дадут оружия, то мы выйдем с «дубинами», как в 1867 году».
Но прежде чем переправить четы в Болгарию, Левский предлагает провести в стране предварительную подготовку. Он готов лично отправиться с этой целью в Болгарию.
Обычно четы появлялись в Болгарии тайно, народ ничего не знал о задачах их, действовали они сами по себе без организованной поддержки населения. В походе с четой Панайота Хитова Левский мог убедиться, как самоизоляция четы ограничивала сферу ее деятельности и увеличивала трудности. И вот он теперь намерен заранее выехать в Болгарию, чтобы там на месте подготовить население к встрече чет.
Это было новым в четнической практике. Левский пытался расширить круг влияния чет, сделать эффективнее их усилия, согласовав их действия с общей подготовкой народа, организовав около них широкие массы населения.
Другое письмо Левского адресовано Панайоту Хитову. Будучи больным, Левский просит Хитова зайти к нему, чтобы поговорить о народных делах. У него, видимо, уже созрел план действия, от осуществления которого он ждет очень многого. «Если я чего добьюсь, то добьюсь для всего народа, если потеряю, то потеряю только себя»,—пишет он Хитову и просит его разрешения приступить к исполнению задуманного.
Но и это письмо еще не раскрывает полностью мыслей его автора. Оно, в сочетании с первым, дает лишь право говорить, что Левский в ту пору находился в начале большого перелома.
Он уже видел коренные недостатки четнической тактики национально-освободительной борьбы, понимал обреченность действия героев-одиночек. В его сознании возрастала роль народа. Он уже дошел до мысли, что без предварительной подготовки народа, без вовлечения в борьбу самих народных масс — победы не достичь. В ту пору он еще не представлял точно путей и средств работы в народе. Но сама историческая необходимость готовить народ к борьбе была уже ему ясна. И он решает посвятить себя, этому великому делу. «Он понимает, что задача, которую он перед собой ставит, — тяжелая и ответственная. Но если он выиграет, то выиграет для всего народа, если будет неудача — то потеряет только он. А к этой жертве он всегда готов»[39], — говорит его биограф.
В начале 1868 года Левский тяжело заболел» Друзья с помощью Панайота Хитова вызволили его из военного госпиталя, поселили на частной квартире и принялись лечить. В тяжелые для Левского дни, когда он был очень плох, верный друг его Христо Иванов и прибывший из России молодой болгарин Стоян Чакыров ходили к Дунаю, разрывали замерзшие болота и ловили жаб. Знахари советовали обкладывать жабами живот больного. Но это, конечно, не помогало. Тогда друзья пригласили двух врачей, «которым сказали, что если они уморят его, то и сами умрут вместе с ним».
Усилия врачей и заботы товарищей сделали свое: Левский выздоравливал. В свободные часы у его постели собирались товарищи и горячо обсуждали происходящее в легионе.
Повторялся 1862 год. Как и тогда, отношение сербских властей к болгарскому легиону определялось их политикой в делах с Турцией. Улучшались их отношения с Турцией — ухудшалось отношение к болгарскому легиону.
В 1867 году Сербия готовилась к войне с Турцией, и потому она дала согласие на открытие болгарского военного училища, на формирование в Белграде болгарского легиона. Начало войны предсказывали на весну 1868 года. Но Турция, не желая создавать новых затруднений на своих западных границах в условиях восстания на Крите, под давлением России решила удовлетворить требование Сербии и вывести свои гарнизоны из сербских крепостей. Это изменило и сербскую политику.
Осенью 1867 года сербское правительство возглавил Иован Ристич, много лет проведший в Константинополе на посту дипломатического представителя Сербии. Он повел политику примирения с Турцией. В духе этой политики болгарский легион стал так же неудобен для сербского правительства, как был неудобен и в 1862 году. Но разогнать его так просто, как это было сделано тогда, сербы ныне не решались: они не забывали, что легион создан с одобрения и на средства России. Тогда они решили изменить отношение к легионерам, придирками и издевательством спровоцировать их на выход из легиона. Легионеры сопротивлялись нажиму, пытались через Добродетельную дружину добиться у сербских властей восстановления прежнего порядка и нормальных условий для учения[40].
Вмешательство Добродетельной дружины ни к чему не привело. Положение с каждым днем ухудшалось. «К февралю 1868 года, — говорит один из легионеров, — обстановка стала такой, что мы были готовы его оставить. Влияния воевод уже было недостаточно, чтобы смирять недовольных. Легионеры не могли перенести грубого поведения сербских офицеров. Чашу терпения переполнило наказание палками сорока болгар, находившихся в сербских батальонах. Когда весть об этом дошла до легиона, он превратился в бурное море».
В марте военный министр Блазнавац приказал выслать из Белграда группу наиболее активных легионеров. Приказ Блазнаваца завершил провокацию. Легионеры, доведенные до отчаяния, подали рапорт о коллективной отставке.
В апреле 1868 года второй болгарский легион прекратил существование. Так сербское правительство, чтобы выгородить себя перед русской дипломатией, свалило вину за роспуск легионеров на самих болгарских легионеров.
Итальянский консул, узнав о роспуске легиона, явился к сербскому военному министру и известил его, что австрийский и турецкий консулы очень обрадованы этим столь приятным для них событием. Но разве это могло смутить военного министра Блазнаваца, австрийского агента в сербском правительстве? Оторвать Сербию от России и остального славянского мира, сделать ее послушным спутником Австро-Венгрии — это как раз и входило в его задачу.
Вероломный поступок сербских властей потряс не только болгар, но и те сербские круги, для которых было дорого братское единство двух народов. В газету «Народност», издаваемую в Бухаресте Болгарским центральным тайным комитетом, было передано письмо с подписями многих видных сербов. В этом письме, опубликованном под заголовком «Искренняя речь сербов к братьям болгарам», говорилось:
«Братья болгары!
Противобратские и нечеловеческие дела Белградского тиранского правительства, а особенно недавний его поступок с воинами болгарского легиона в Белграде разрывают сердца и воспламеняют пламенный праведный гнев не только в братьях болгарах и сербах, но и в каждом человеке, который имеет хоть сколько-нибудь христианского и человеческого чувства.
...Мы, нижеподписавшиеся, от имени всего сербского народа снимаем с себя и Сербии весь срам и беззаконие, творимые нынешним сербским деспотическим и тираническим правлением, а к вам, братья болгары, простираем братские руки и просим вас быть уверенными, что придет час, когда исчезнут лукавые предатели и злодеи и наши и ваши, и что воскреснет и заблестит, как солнце, свет свободы над братским согласием болгарского и сербского народов».
Известие о роспуске легиона не произвело на Левского ошеломляющего впечатления. Он давно этого ожидал. Стоян Чакыров, его товарищ по легиону, рассказывает:
«В тот раз, когда мы пришли навестить Левского, мы застали его на ногах, смеющегося.
— Аратлик! [41] Знаете ли вы, что я уже совсем выздоровел?
Мы обрадовались. Христо Иванов сказал:
— Васил, знаешь ли новость? Легион распущен.
— Ну что же, это должно было случиться. Теперь, братья мои, надо подумать, что делать дальше».
И тогда произошел разговор, в котором обнажились мысли Левского, рожденные в долгие часы раздумий о судьбах родины, о путях и средствах ее освобождения.
— Народ наш не подготовлен, друзья мои, и мы, говорю вам по своему опыту, когда были прошлым летом на Балканах, встретили очень большие трудности, потому что те, за которых идешь умирать, не только не хотят тебе помочь, но еще и предадут врагам. Но они, рабы, не виновны, никто не позаботился их приготовить, поэтому они и не знают, что делать. С четами готовить народ — опасно и бесполезно: турки стоят на страже, и наше народное дело встречается все с большими трудностями.
— Надо просветить народ, дьякон, училища нужны, — сказал Стоян Чакыров.
— Да, просвещение дело неплохое, но это очень долгий путь к свободе, дорогой Стоян.
— Это верно, что путь долгий и кружной, но, по-моему, и самый верный, самый безопасный, — ответил Стоян. — Болгарский народ терпел четыреста лет, потерпит еще немного — лет сорок-пятьдесят, но зато получит вечную свободу и небольшими жертвами, малой кровью.
— Нет, друзья, я думаю иначе. Вернее будет, если мы вместе с просвещением будем пробуждать народ через такие тайные общества, которые имеют другое назначение, нежели только просвещение.
Обратившись к своему давнему другу Христо Иванову, Левский продолжил:
— Мы с тобой, Христо, по возрасту и образованию не пригодны ни в учителя, ни в ученики. Учителями были бы никудышными, а для учеников — стары. Но и для нас есть работа, да еще важнее, чем идти в горы сражаться. Мы пойдем в Болгарию, где лучше знаем местность и людей, а люди лучше знают нас, и займемся там организацией тайных обществ, которые глубже подкопают основы Турецкой империи, нежели четы, которые переплывают Дунай и идут биться с турками грудь с грудью. Возьмем отсюда некоторых товарищей и перейдем через границу, а там, в Болгарии обдумаем, что делать...
Еще не закончил Левский свою, мысль, как вошел Ангел Кынчев. юноша которому суждено будет оставить короткий, но яркий след в историй болгарского освободительного движения. Он заинтересовался разговором и попросил Левского повторить сказанное, Выслушав его, Кынчев воскликнул:
— И я уйду из академии и вместе с вами поеду в Болгарию!
— Нет, Кынчев, нельзя оставлять академию, — прервал его Левский. — Нам в Болгарии и офицеры будут нужны. Ты не только не уходи из училища, но и других, если можешь, привлеки к себе товарищей. Повторяю тебе: нам потребуется много офицеров. Как ты думаешь, Стоян?
— Как я думаю? Я думаю, что будут нужны офицеры, и учителя, и всякие другие ученые люди, и чем больше ученых, тем лучше..
— Правильно говоришь, а потому мой тебе совет, Стоян, поступай в академию, где учится Ангел Кынчев. Ты еще молод, иди изучи военное искусство, а когда вернешься к нам, ты будешь нам полезен, как Кынчев, как многие другие.
Кынчев не хотел и слушать о том, чтобы остаться в академии, но Левский настоял, и тот, наконец, согласился.
Друзья распрощались и отправились в казарму. Там шли последние сборы. Легионеры покидали Сербию.
Вскоре ушел и Левский. Ушел в новую жизнь с новыми планами.