Глава 8 Борьба в Белграде: 2003–2004 годы

Глава 8

Борьба в Белграде: 2003–2004 годы

Холодным весенним днем я посетила могилу Зорана Джинджича. Я просила правительство не позволять журналистам устраивать цирк и нарушать покой нового белградского кладбища Ново Гробле. В этом вопросе министр иностранных дел Горан Свиланович пошел мне навстречу и сдержал слово. Власти оцепили кладбище силами полиции, а на крышах разместили снайперов. Мои помощники и я принесли на могилу цветы. Букеты гвоздик, пастельного цвета гербер, красных, желтых и белых роз с зеленью покрыли мраморную плиту. Я зажгла свечу, как это принято у православных. В полном молчании мы постояли у могилы. Потом я коснулась креста, простилась еще с одним хорошим, смелым человеком и пошла прочь.

Я хотела присутствовать на похоронах Джинджича. Мне хотелось отдать дань памяти и уважения вместе с сотнями тысяч людей, которые в молчании провожали его в последний путь. Похороны Джинджича стали красноречивой демонстрацией отвращения народа к преступной мафии, разъедающей страну, экономику, правительство и в особенности службы безопасности. Свиланович первым посоветовал мне не появляться на похоронах. Он сказал, что мое присутствие будет расценено как провокация и может помещать дальнейшему сотрудничеству с трибуналом. Министр иностранных дел заявил временно исполняющему обязанности дипломатического представителя Швейцарии в Белграде Жану-Даниэлю Рушу, что мое желание присутствовать на похоронах — циничная попытка в очередной раз привлечь внимание журналистов. Это было отвратительно. Я позвонила министру внутренних дел Душану Михайловичу, и он пригласил меня присутствовать на похоронах. Но затем Белград неожиданно сообщил мне, что семья Джинджича возражает против моего присутствия. Я не могла этому поверить. Мой помощник, Антон Никифоров, связался с женой Джинджича, Ружицей, и она сказала, что семья будет рада, если я приеду. После этого Михайлович проинформировал нас о том, что «все правительство» решило, что мне будет лучше воздержаться от приезда в Белград. Свиланович сообщил, что на любом пограничном пункте Сербии ко мне отнесутся как к персоне нон грата.

Свиланович и другие белградские политики решили использовать убийство Джинджича в качестве оправдания своего нежелания сотрудничать с трибуналом. Они утверждали, что Джинджича убили за то, что он пошел на сотрудничество. Это чудовищное объяснение. Убийцами Зорана Джинджича двигали совершенно ясные мотивы, и главным из них было желание сохранить привилегированное положение, которое позволяло безнаказанно творить любые преступления. Убийцы принадлежали к «красным беретам» — элитному военному подразделению службы безопасности, созданной Милошевичем. Это подразделение принимало участие в этнических чистках в Хорватии, в геноциде в Боснии и Герцеговине, в убийствах мирных албанцев в Косово. «Красные береты» парадом проходили по Белграду, словно они были героями. Эти люди занимались рэкетом, транспортировкой наркотиков, незаконной торговлей оружием. Они контролировали проституцию и совершали заказные убийства. Словом, они занимались всем, что приносит прибыль организованной преступности. Командир подразделения Милорад Улемек Лукович дезертировал из Французского иностранного легиона. Себя он называл «легия», то есть легионером. Именно он организовал покушение на Джинджича. В годы накануне падения Милошевича непосредственными начальниками Луковича были Френки Симатович и Йовица Станишич. Эти люди развязали насилие в Югославии с целью создания Великого Сербского государства. Последствия их действий были катастрофическими.

Я не собиралась ослаблять давления на Сербию после убийства Джинджича, иначе это можно было бы расценить как поощрение капризного ребенка за дурное поведение. Я собиралась использовать все возможности, возникшие вследствие этого преступления, чтобы добиться арестов Младича и Караджича, а также двадцати других обвиняемых, все еще находящихся на свободе в Сербии. Мне нужно было завершить формулировку обвинительных заключений против Станишича, Симатовича и других высокопоставленных сотрудников службы безопасности и руководителей армии. Кроме того, мы должны были как можно быстрее получить документальные доказательства причастности этих людей к преступлениям, совершенным в Хорватии, Боснии и Герцеговине и Косово.

Такая возможность вскоре представилась. После убийства Джинджича белградские власти развернули общенациональное наступление на организованную преступность. Операция получила кодовое название «Сабля». Полиция провела сотни арестов. Были раскрыты многие остававшиеся нераскрытыми преступления, в том числе политические убийства и убийства в гангстерском мире. Все эти преступления были связаны с Милошевичем, его женой и его ставленниками. Однако я с разочарованием узнала, что в результате операции «Сабля» не был задержан ни один из тех, кого разыскивал трибунал. Джинджич много раз обещал мне, что добьется ареста Младича. Меня беспокоило, что его преемник на посту премьера, Зоран Живкович, не захочет исполнять наказов своего предшественника.

2 апреля 2003 года Свиланович и министр внутренних дел, Душан Михайлович, человек, обещаниям которого я больше не верила, тайно прибыли в Гаагу. Мы встретились с ними в тот же день в официальной резиденции посла Белграда в Нидерландах. Услышав ритуальные заклинания «взаимная помощь», «общность интересов» и «сотрудничество», я совершенно не удивилась. Свиланович заявил, что властям Белграда и прокурорской службе нужно найти общие интересы. Ему нужна была помощь трибунала. Министр сказал, что настало время достичь взаимного соглашения относительно высокопоставленных лиц, являющихся объектами наших расследований. Пока мы разговаривали, госпожа посол принесла нам воду и сок. Судя по всему она не хотела, чтобы обслуживающий персонал слышал наш разговор.

Помедлив несколько минут, я согласилась назвать Имена тех, кому мы собираемся предъявить обвинения: генерал Павкович, генерал Джорджевич, генерал Лазаревич и генерал Лукич по Косово; Йовица Станишич, Френки Симатович и генерал Перишич по Хорватии и Боснии; Горан Хаджич по Хорватии. Следственные бригады уже готовят список второй очереди.

Свиланович спросил, не можем ли мы исключить Лукича, Павковича, Лазаревича и Перишича из своего списка или позволить судить их в Сербии. Я спросила, хочет ли министр оставить их безнаказанными. «Да», — ответил он. Свиланович сказал, что Белград еще даже не обсуждал возможности выдвижения обвинений против Лукича и Лазаревича, а Павкович необходим для того, чтобы обеспечить правительству поддержку армии.

Министр внутренних дел Михайлович повторил все то, что Джинджич говорил мне в феврале. Он настаивал на том, что сербское правительство не примет от трибунала никаких обвинений, основанных на «ответственности командования». Приняты будут только обвинения, основанные на «прямой ответственности», то есть обвинения против тех, кто отдавал непосредственные приказы о совершении военных преступлений. Но если трибунал выдвинет обвинения против высшего командования — Лукича, Павковича, Лазаревича и Перишича, — сербское правительство выступит против. Обвинения против Сретена Лукича и генерала Лазаревича могут иметь трагические последствия для Сербии.

Судя по всему, министры имели намерение направить дискуссию в определенное русло, чтобы предотвратить требования прокурорской службы об аресте и выдаче высокопоставленных офицеров армии и службы безопасности. Они пытались доказать нам, что «лучшее» — враг «хорошего», и хотели представить наше стремление выдвинуть обвинения против высшего командования как обычный каприз или прихоть. Было совершенно ясно, что попытки спасти Лукича, Лазаревича, Павковича и других генералов от ареста продиктованы исключительно соображениями политической целесообразности. Скорее всего, эти офицеры или их друзья принимали участие в полицейской операции, проведенной после убийства Джинджича. Когда любое правительство начинает борьбу с коррупцией с ареста полицейских с запятнанной репутацией, с некоторыми из таких людей происходят чудесные превращения. Возможно, в том, чтобы снять их с крючка и есть определенная политическая целесообразность. Но кто ответит за тысячи жертв этих генералов, которые, согласно обвинению, исполняли волю Милошевича?

Министры пытались убедить меня в том, что полиция и армия во время проведения операции в Косово стали всего лишь жертвами обмана, а реальными виновниками происходящего были Милошевич, Никола Шайнович, местные лидеры партии Милошевича и убежденные националисты всех рангов. Конечно, во всем был виноват Милошевич. Вторым главным виновником являлся министр внутренних дел Влайко Стоилкович, который годом раньше совершил самоубийство на ступенях здания парламента. Кроме того, вина лежит еще на двух министрах: руководителе службы госбезопасности Раде Марковиче, непосредственно связанном с Милошевичем; и руководителе службы общественной безопасности генерале Джорджевиче, по слухам, бежавшем в Россию. Михайлович Повторил, что Сретен Лукич, который, по нашим сведениям, командовал полицейскими подразделениями в Косово, был на «два или три уровня» ниже Джорджевича. Министр внутренних дел лично поручился за Лукича. «Мы уверены, — утверждал Михайлович, — что Лукич — честный человек. Он не обогатился в годы правления Милошевича». По его словам Лукич не входил в ближний круг Милошевича, и тот не выдвигал его на более высокие посты. Партия Милошевича обвиняла Лукича в том, что он защищает албанцев. Лукич не отдавал приказов, на основании которых его можно было бы обвинить в преступлениях, и лично арестовал убийц Зорана Джинджича. По мнению Михайловича, Лукич никоим образом не был связан с «красными беретами», виновными в убийстве Джинджича и во многих других политических убийствах.

Тут в разговор вступил министр иностранных дел Свиланович, и о генералах на время забыли. Он сказал, что правительство хочет как можно быстрее передать трибуналу двух разыскиваемых прокурорской службой лиц. Эти люди долгие годы командовали Луковичем и «красными беретами». Речь шла об Йовице Станишиче и Френки Симатовиче, арестованных в ходе операции «Сабля». «Мы не можем задерживать их долго, — сказал Свиланович. — Ускорьте процесс обвинения, чтобы мы могли отправить их в Гаагу». Свиланович объяснил, что парламент вскоре внесет изменения в закон о сотрудничестве с трибуналом и исключит из него статью, запрещающую арест и выдачу лиц, обвинение которым было выдвинуто после принятия закона. Я согласилась немедленно ускорить выдвижение обвинений против Станишича и Симатовича, но при этом категорически отказалась отзывать обвинения против генералов и других лиц.

Затем Михайлович сказал, что полиция использовала операцию «Сабля» для того, чтобы найти скрывающихся от трибунала на территории Сербии боснийских сербов. Он подчеркнул, что армия активно участвует в этом процессе под руководством генерала Крги и нового руководителя военной разведки. Разведка получила недвусмысленный приказ выявить всех разыскиваемых, имевших связи с армией, в том числе и двух офицеров армии боснийских сербов, которых обвиняли в том, что они принимали участие в резне в Сребренице: Любишу Беару и Винко Пандуревича.

Михайлович сообщил нам, что армия лишила Младича поддержки. Младич некоторое время находился в Боснии, вместе с Караджичем, но потом Караджич отослал его, и Младич вернулся в Сербию. Министр внутренних дел отказался рассказать, куда ведут следы Младича, но зато впервые подтвердил тот факт, что разыскиваемый нами преступник скрывается в Сербии, а Караджич — в Боснии и Герцеговине. Вскоре мы узнали, что, даже по версии Михайловича югославская армия обеспечивала Младичу укрытие, транспорт, медицинские услуги и финансовую поддержку. Михайлович сообщил, что сербская полиция готова сотрудничать с иностранными разведками в деле поиска и ареста Караджича и Младича. Задача облегчается тем, что Коштуница и его люди более не имеют властных полномочий.

По залу посольской резиденции продолжали кружиться обещания об аресте других разыскиваемых трибуналом лиц. Если Шливанчанин, которого обвиняют в причастности к убийствам пленных в Вуковаре, в течение ближайших недель не сдастся добровольно, его арестуют и выдадут Гааге. Правительство не будет возражать против обвинений в адрес генерала Джорджевича. Настало время скоординировать следственные усилия и раскрыть военные преступления в Косово. Правительство хочет допросить Шешеля и Милошевича в тюрьме трибунала.

Я воспользовалась случаем, чтобы в очередной раз потребовать от Белграда обеспечить доступ следователей и юристов прокурорской службы к потенциальным свидетелям и документам, речь о которых шла более года. Более всего нас интересовали стенограммы заседаний Верховного совета обороны. Как всегда, никакого внятного ответа я не получила. В конце разговора Михайлович совершенно в стиле «Миссия невыполнима» объявил, что наша встреча была абсолютно неофициальной и сугубо конфиденциальной.

Парламент Государственного Союза Сербии и Черногории изменил закон о сотрудничестве с Международным трибуналом и удалил пресловутую 39-ю статью, вызывавшую столько нареканий. 19 мая я вернулась в Белград, чтобы обсудить новые аресты и развитие следственного процесса. Преемник Джинджича на посту премьер-министра Сербии Зоран Живкович сказал, что его правительство хочет к концу года разрешить все проблемы, связанные с трибуналом, в том числе с арестами и выдачей разыскиваемых, которые скрываются на территории Республики Сербия. Он объяснил, что правительство проводит радикальную реформу национальной армии, на которую потребуется полгода. Реформа поможет преодолеть сопротивление аресту Ратко Младича. Живкович предоставил мне письменные отчеты разведки о местонахождении Младича и Шливанчанина. (Шливанчанин находился под постоянным наблюдением и угрожал взорвать себя.) Сербский премьер подтвердил, что готов в ближайшем будущем выдать Гааге Станишича и Симатовича.

Живкович вновь попросил меня не выдвигать обвинений в адрес генерала Перишича, Сретена Лукича, генерала Павковича и генерала Лазаревича, чтобы не подрывать стабильность политической обстановки в Сербии. «Это невозможно», — ответила я. Я не могла обещать прекратить расследование в отношении этих четверых. Если следователи соберут достаточно доказательств их вины, я передам обвинительные заключения в судебную палату. Однако я была готова проявить гибкость и некоторое время не выдвигать обвинений, а затем уведомить об этом Живковича: «Мы могли бы обсудить этот вопрос после арестов Младича, Шливанчанина и других разыскиваемых». К этому времени я ясно дала понять сербскому премьеру, что одних лишь добрых намерений и попыток недостаточно. Я вновь заявила о том, что мы до сих пор не получили доступа к важным документам, в том числе к личному делу Ратко Младича и к расшифровкам радиоперехватов переговоров албанской милиции в Косово, то есть АОК.

Затем меня ожидал обед с министром иностранных дел Свилановичем, министром обороны Борисом Тадичем и их заместителями. Тадич сразу же заявил, что арестовывать тех, кого разыскивает трибунал, должна полиция, а не армия и не министерство обороны. Я сразу почувствовала себя в знакомой обстановке. Я предупредила Тадича о том, что генерал Крга уже пытался объяснить мне, что армия не должна заниматься поиском и арестом преступников, а бывший министр внутренних дел Душан Михайлович полагал, что полиция не может арестовывать военных. На это Тадич сказал лишь то, что армия и полиция тесно сотрудничают и «расследуют» дело Младича.

После разговора о выдаче потенциальным свидетелям разрешений давать показания против Милошевича Свиланович снова начал критиковать меня за публичные заявления, сделанные в США. Когда меня спросили об аресте разыскиваемых лиц, я откровенно заявила, что не знаю, кому в Белграде можно доверять. Свиланович назвал мои слова «вызовом правительству» и заверил меня, что «двери Белграда всегда открыты», и нет необходимости выносить наши разногласия на публику. Я не могла оставить это замечание без комментариев, но мне все же удалось удержаться в дипломатических рамках. «Так много деклараций… так много заявлений о политической воле… так много обязательств… и так мало результатов, — сказала я. — Власти должны сотрудничать… Они должны дать нам что-то, а не только просить».

Я уже напомнила Свилановичу о наших постоянных просьбах обеспечить доступ к стенограммам заседаний Верховного совета обороны. Прокурорская служба знала, что эти документы помогут точно доказать связь Милошевича и других политических лидеров Белграда с военными преступлениями, совершенными в Хорватии, Боснии и Герцеговине и Косово. Я потребовала от Свилановича выдать эти документы. Он отказался, сказав, что, как он уже много раз говорил во время наших личных встреч и в прессе, эти документы не должны попасть в руки судей Международного суда, рассматривающих иски Хорватии и Боснии и Герцеговины против Федеративной Республики Югославия, преемник которой — новый Государственный Союз Сербии и Черногории. Однако Свиланович снова подтвердил, что правительство готово предоставить их в том случае, если судебная палата обеспечит «защитные меры». Подобные документы могут рассматриваться только на закрытых заседаниях судьями трибунала и не могут обсуждаться публично, поскольку в этом случае они станут доступными для Международного уголовного суда. Свиланович предложил, чтобы прокурорская служба либо направила в судебную палату, рассматривающую дело Милошевича, запрос с требованием обеспечения защитных мер данных документов, либо в письменной форме поддержала запрос белградского правительства об обеспечении подобных мер. Я заявила, что требовать защиты документов — дело правительства, а не прокурорской службы.

24 мая 2003 года я сообщила об этом в письменной форме, отправив Свилановичу письмо, в котором объясняла, что для расследования дела Милошевича необходимы документы, связанные с работой Верховного совета обороны. Зоран Лилич сообщил Джеффри Найсу об этих документах несколько месяцев назад. Необходимо, чтобы он как можно быстрее получил разрешение давать показания. Сербы были готовы предоставить материалы, которые помогли бы нам обвинить Милошевича в геноциде. Я понимала, что, если не разрешить данную политическую ситуацию, обвинение не получит необходимых документов в течение многих месяцев, а то и лет. Я была готова заявить, что не возражаю против разумных защитных мер согласно процедурному правилу 54 bis, которое позволяет защищать материалы, связанные с интересами национальной безопасности. Я направила Свилановичу письмо, в котором четко разъясняла свою позицию:

Будучи президентом Национального совета по сотрудничеству (НСС) с [трибуналом по бывшей Югославии], Вы предложили, чтобы для получения вышеупомянутых документов в целях судопроизводства прокурор обязался поддержать требование Сербии и Черногории об обеспечении защитных мер в отношении тех документов или их части, относительно которых, по мнению правительства, такие меры необходимы.

Рассмотрев Ваше предложение и действуя в духе сотрудничества и доброй воли, а также в духе наших переговоров в Белграде, я подтверждаю свою готовность поддержать в целом требование Сербии и Черногории об обеспечении защитных мер в отношении документов или частей документов, связанных с работой [Верховного совета обороны] с момента президентства 3[орана] Лилича (1993–1997), относительно которых, по мнению правительства, такие меры необходимы.

Совершенно очевидно, что подобные защитные меры должны быть разумными и должны учитывать интересы прозрачности судопроизводства. Очевидно и то, что Сербия и Черногория обязаны ходатайствовать перед судебной палатой в поддержку обеспечения защитных мер. Судебная палата может принять или отвергнуть это ходатайство… В любом случае правило 54 bis… обеспечивает применение подобных защитных мер в тех случаях, когда затрагиваются вопросы национальной безопасности.

В отношении документации [Верховного совета обороны], затребованной обвинением, я считаю, что после получения данного письма моим сотрудникам должен быть обеспечен немедленный и полный доступ к упомянутым документам. После ознакомления с архивами персонал [прокурорской службы] составит список документов, необходимых для судопроизводства. Затем НСС изучит его и определит, в отношении каких документов или частей документов правительству необходимы гарантии защитных мер. Остальные документы из этого списка должны быть представлены немедленно.

Я также прошу Вас, в целях обеспечения ускорения подготовки затребованных материалов к судебным заседаниям, обеспечить [обвинению] немедленный доступ ко всем документам, отобранным сотрудниками прокурорской службы и просмотренным НСС, разумеется, с указанием тех документов, в отношении которых требуются защитные меры. Тогда [прокурорская служба] сможет обработать и подготовить все документы, в том числе и защищаемые, для суда. Сотрудники [прокурорской службы] будут работать с защищаемыми документами самым конфиденциальным образом, хотя решение об использовании их в суде и об обеспечении их защиты будет принято судебной палатой.[26]

Когда белградские юристы встретились с судьями судебной палаты по вопросу обеспечения защитных мер в отношении документов, связанных с работой Верховного совета обороны, они предъявили и это письмо, хотя его ни в коей мере нельзя было считать ни соглашением, ни сделкой.

Вскоре Белград арестовал и передал трибуналу ряд обвиняемых. 17 мая был передан Мирослав Радич, которого обвиняли в участии в казни пленных из вуковарского госпиталя. 30 мая мы получили Френки Симатовича. 11 июня был передан Йовица Станишич. 13 июня в своем доме был арестован Шливанчанин. 4 июля добровольно сдался бывший начальник зловещего концлагеря Омарска Зелко Меякич. 15 августа был выдан Митар Рашевич, начальник охраны печально известной тюрьмы в Фоче. 25 сентября добровольно сдался Владимир Ковачевич, которого обвиняли в артиллерийском обстреле Дубровника.

16 июня в Гаагу прилетел Зоран Лилич. Он не был арестован и не помещен в тюрьму трибунала с Милошевичем и другими обвиняемыми. Он должен был стать самым высокопоставленным сербским свидетелем обвинения по делу Милошевича. Впрочем, Лилич не подтвердил причастности Слободана Милошевича к геноциду. Он даже дружески перебранивался с ним во время перекрестного допроса. Однако его показания, особенно во время прямого допроса, были весьма полезны для обвинения. По мнению аналитиков обвинения, показания Лилича доказывали, что Милошевич играл в Верховном совете обороны ведущую роль. Именно Милошевич создал тайный механизм выплат сотням офицеров югославской армии (в том числе и Ратко Младичу), которые возглавили вооруженные силы сербов в Хорватии и Боснии и Герцеговине. Лилич подтвердил тот факт, что печально известные «красные береты» влияли на работу министерства внутренних дел в Белграде, и что этим подразделением командовал Станишич, который непосредственно подчинялся Милошевичу. Показания Лилича доказали, что Белград и сербы в Хорватии и Боснии и Герцеговине создали специальный совет по координации «государственной политики». Благодаря показаниям Лилича стало ясно, что руководители боснийских и хорватских сербов, в том числе и Ратко Младич, часто встречались с Милошевичем. Генерал Перишич решал с Милошевичем военные вопросы и вне Верховного совета обороны. Но самыми важными и губительными для Милошевича стали те стенограммы заседаний Верховного совета обороны, которые представил в качестве доказательства Лилич. Это была лишь малая часть тех документов, которые прокурорская служба запрашивала у белградского правительства.

Борьба за эти документы велась за закрытыми дверями. 5 июня 2003 года судебная палата гарантировала защиту документов и отдала приказ об их выдаче. К сожалению, эти защитные меры, а также требования конфиденциальности не позволяют мне даже сейчас раскрыть детали юридических аргументов и правил, которыми судебная и апелляционная палаты руководствовались, обеспечивая защиту этим документам. Однако я могу сказать, что ни Джеффри Найс, ни я, ни другие члены прокурорской службы не считали меры, соблюдения которых потребовало сербское правительство, справедливыми, поскольку данные документы никак не затрагивали вопросов «национальной безопасности», предусмотренных правилом 54 bis. В заявлении для прессы бывший юридический советник Вилановича Владимир Джерич сообщил, что правительство требует гарантий конфиденциальности представленных документов с целью защиты «национальных интересов». Под «национальными интересами» имелся в виду исход дела, рассматриваемого Международным уголовным судом. Правило 54 bis к таким случаям неприменимо. Тот факт, что решение о защитных мерах принималось судебной и апелляционной палатами, доказывает, что обвинение посчитало данные защитные меры необоснованными, и подало протест. Но даже после того как 5 июня 2003 года судебная палата приняла решение о защите документов, прокурорская служба начала получать их далеко не сразу. Для получения необходимых документов приходилось постоянно посылать бесконечные просьбы и запросы в Белград.

Летом 2003 года имена Караджича и Младича постоянно оставались на слуху. 25 июня в Париже я встречалась с президентом Жаком Шираком. Встреча состоялась в кабинете президента в Елисейском дворце. Дворец производил величественное впечатление — мраморные колонны, сверкающие золотом канделябры, изысканная мебель… Все это напоминало о Людовике XV, маркизе Помпадур, множестве придворных, революционеров, президентов и министров прошлого… Во время нашей предыдущей встречи Ширак упомянул имя президента России Бориса Ельцина. По его словам, Ельцин заявил, что Россия не позволит трибуналу арестовать Радована Караджича. Ширак сказал, что Ельцин посоветовал Караджичу покинуть Сербию и укрыться в Беларуси. «Я готов вывезти его из Боснии на вертолете», — сказал Ельцин. В тот раз я приехала в Енисейский дворец одна, захватив с собой особо важные документы, которые хотела показать французскому президенту. Мне не хотелось ставить его в неловкое положение в присутствии моих помощников. Вплоть до момента нашей встречи эти документы оставались секретными. Но обвинение намеревалось предъявить их Милошевичу, поскольку судьи, рассматривавшие дело, могли счесть содержащуюся в них информацию оправдательной. Милошевич и его теневые помощники явно намеревались использовать эти документы в качестве доказательств и сделать их публичным достоянием. Я хотела оказать Шираку услугу и ознакомить его с ними заранее.

Речь шла о расшифровках перехваченных телефонных переговоров сербских лидеров, в том числе и Милошевича. Эти переговоры велись в декабре 1995 года, то есть именно в тот момент, когда в Париже было окончательно подписано Дейтонское мирное соглашение. В это время боснийские сербы удерживали в качестве заложников двух французских пилотов и выдвигали Франции ряд условий их освобождения. Освобождением пилотов занимались сотрудники президента Жака Ширака.

Я показала Шираку запись разговора между президентом Сербии Зораном Лиличем и командующим югославской армией генералом Момчило Перишичем. Разговор состоялся 10 декабря 1995 года, за два дня до освобождения пилотов. Эта беседа была довольно интересной. С первого предложения слова Перишича подтверждали обвинения трибунала в адрес Младича:

Перишич: Для [Младича] очень важно, чтобы [трибунал] снял этот груз с его плеч. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Лилич: Ну конечно, все ему это обещали, [Момчило]…

Перишич (чуть позже): Посмотрим, что он скажет. Если [трибунал] откажется от обвинений против него, проблемы не будет. Он готов немедленно решить проблему. Я говорил ему, что…

Лилич: Разве твоих и моих слов недостаточно? И слов Ширака и Слободана [Милошевича]? Перишич: Хорошо, я все проверю.[27]

Я спросила Ширака: «Действительно ли вы обещали не арестовывать Младича, если пилотов освободят?» У Ширака очень искренний взгляд. Его глаза нравятся женщинам. Он посмотрел на меня и ответил: «Конечно, нет».

Ширак признал, что действительно обсуждал с Милошевичем вопрос освобождения пилотов, но категорически отрицал какую-либо сделку, не говоря уже о том, чтобы обеспечить Младичу, которого обвиняли в убийстве 8 тысяч мужчин и мальчиков в Сребренице, иммунитет от преследования. «Как я мог заключить подобное соглашение?» — риторически вопрошал Ширак. Франция не могла обеспечить Младичу иммунитет от ареста, потому что в Боснию в качестве миротворческих сил по Дейтонскому мирному соглашению вошли не французские войска, а силы НАТО.

Впрочем, упоминание о возможной сделке явно возбудило Ширака. Он словно пытался доказать мне, что никакой сделки не существовало. Он сразу же поднялся, подошел к столу, набрал телефонный номер и вызвал главнокомандующего армией Франции.

«Генерал, — сказал он. — Младич все еще на свободе Это неприемлемо. Его нужно арестовать немедленно. Франция должна сделать все необходимое, чтобы он был арестован».[28] Ширак приказал бросить все силы на поиски Младича.

Я вернулась в Гаагу окрыленной. Тон Ширака, его твердость, однозначность его указаний… Я была уверена, что Младич вот-вот окажется в тюрьме трибунала, может быть, даже до моего возвращения в Нидерланды. Но… Le mur du coutchouc. Muro di gomma по-французски…

Через неделю в Вашингтон прибыла делегация Сербии, возглавляемая премьер-министром Живковичем. Вместе с ним прибыл министр иностранных дел Свиланович. Делегацию принимал госсекретарь Пауэлл, глава Совета национальной безопасности Кондолиза Райс, посол Пьер Проспер и другие официальные лица. Я была уверена в том, что сербы приехали с теми же обещаниями, какие давали мне, и с теми же просьбами о помощи. Вскоре мы узнали, что главной темой переговоров был арест Младича. Вашингтон пообещал помощь в аресте, но ясно дал понять, что американская помощь Сербии и Черногории целиком и полностью зависит от решения этого вопроса.

14 сентября я получила известие от Зорана Живковича. Сербский премьер заверял меня, что арест Младича становится главной заботой белградского правительства. Правительство выделило целое подразделение из тридцати человек, единственной задачей которого стала поимка беглого генерала. В состав подразделения входили сотрудники разведки и полиции, а также военные. Живкович сказал, что правительство выделило все необходимые технические и оперативные средства. Под постоянным электронным и личным наблюдением оказалось множество людей, которых подозревали в связях с Младичем — его родственники, друзья и бывшие товарищи по оружию. Спецподразделение получило полномочия проводить операции в любом месте Сербии и использовать для этого любые средства, в том числе и военные. Через три недели белградские власти сообщили, что от дружественной разведки были получены сведения о местонахождении Младича. Несколько сотен полицейских и спецназовцев были брошены туда, но Младича там не оказалось. Я не понимала, почему трибунал никак не участвовал в этой операции. Рассказанная история казалась мне не более достоверной, чем информация о натовских операциях, которую мы получали через газеты и во время дипломатических переговоров. Я не знала, кому верить. Я начала думать, что все эти операции — всего лишь театральные попытки доказать нам, что какие-то действия предпринимаются, хотя на самом деле не делалось ничего. Результатов не было.

Я весьма скептически отнеслась к сообщениям о крупной операции по поимке Младича и 3 октября вылетела в Белград. Этот визит оказался самым неприятным за все время моей работы на посту главного прокурора Международного трибунала. Я со скептицизмом относилась к любой информации, поступающей из Белграда. К тому времени мне уже было ясно, что реформистский запал в Сербии ослаб. Армия сохраняла свои позиции, несмотря на увольнение более двадцати генералов. В разведке продолжали служить люди, совершившие военные преступления в прошлом и сохраняющие связи с организованной преступностью в настоящем. Заслуживающие доверия журналисты и сотрудники «Международной кризисной группы» называли имя нового руководителя военной разведки. Момира Стояновича подозревали в причастности к убийству 129 гражданских лиц в Косово в 1999 году.[29] Однако неослабевающее давление со стороны Соединенных Штатов и Евросоюза вынуждало Белград все же сотрудничать с Международным трибуналом.

Главными темами наших переговоров на этот раз стали арест Младича и иски к Белграду, рассматриваемые Международным уголовным судом. Очень скоро стало очевидно, что сербы собираются арестовать Младича и отдать его в руки трибунала за геноцид в Боснии и Герцеговине, а затем использовать этот факт для того, чтобы боснийское правительство отозвало свой иск к Сербии в Международном уголовном суде. Во время первой же встречи с президентом Государственного Союза Сербии и Черногории Светозаром Маровичем и представителем министерства иностранных дел Владимиром Джеричем мои подозрения подтвердились. Свиланович поручил Джеричу контролировать процесс доступа к документам, чтобы информация о причастности Сербии к геноциду в Боснии и захвату территорий в Хорватии не стала достоянием общественности и, в особенности, не дошла до Международного уголовного суда.

Марович был черногорцем. Во время моего визита отношения между Черногорией и Сербией были далеки от идеальных, поэтому его меньше всего волновали юридические проблемы Сербии. Тем не менее, Марович решил польстить мне, сказав, что понимает мое неудовольствие состоянием отношения Белграда и Международного трибунала. Он предложил мне прислать наблюдателей, которые могли бы следить за усилиями федерального правительства по преодолению препятствий к сотрудничеству. Я сказала, что хотела бы видеть какие-то изменения. Прокурорская служба все еще не получила ответов на 79 запросов о вызове свидетелей, и это совершенно недопустимо. Я сообщила президенту о том, что Белград требует защитных мер в отношении определенных документов, и что потребуется слишком длительное время на то, чтобы эти документы прошли все необходимые бюрократические процедуры. В этот момент в наш разговор вмешался Джерич. Он сообщил, что выдача разрешений задержана всего лишь по 72 запросам (его слова лишний раз подтвердили мою правоту). Затем Джерич заявил, что белградское правительство обратилось к судебной палате с запросом об обеспечении защитных мер в отношении лишь некоторых документов, связанных с работой Верховного совета обороны. Я спросила, не предоставит ли нам правительство те документы, в отношении которых защитные меры не нужны? Юристы и следователи могли бы начать работу с ними. Но на мои слова никто не обратил внимания. Я в очередной раз напомнила об ограничении доступа сотрудников трибунала к другим архивам. Но Джерич снова заявил, что осторожность его правительства объясняется сложностью положения Сербии в Международном уголовном суде.

Мне пришлось вновь заговорить о проблеме разыскиваемых обвиняемых, которые совершенно свободно передвигаются по территории Сербии и Черногории. Марович сказал, что власти сосредоточили все усилия на Младиче. Он полагал, что Младич все еще окружен «опасными людьми, которые готовы биться до последнего». Я понимала, что позицию президента по-прежнему определяет армия. «А что вы можете сказать о личном деле Младича? — спросила я. — Бумаги же не скрываются, не так ли?» Марович пробурчал что-то невнятное, позвонил кому-то и приказал доставить документы. Разумеется, этих документов мы так и не получили. Марович сообщил об увольнении со службы 22 генералов. Он даже предложил мне задержаться в Белграде, полагая, что мое присутствие будет способствовать развитию сотрудничества.

Следующим в моей sheda di ballo числился министр иностранных дел Свиланович. При нашей встрече вновь присутствовал Джерич. После разговора свидетелях я сказала Свилановичу, что отношение Белграда к нашим просьбам о допуске в архивы просто скандально… Мы не получали определенного ответа в течение семи месяцев. Единственное разрешение, которое нам дали, касалось изучения документов, относящихся к периоду после завершения конфликта в Хорватии и Боснии и Герцеговине. Хорошо еще, что судьи, рассматривающие дело Милошевича, заседают лишь три дня в неделю: дополнительное время делает тактику затягивания, избранную Белградом, менее эффективной.

Свиланович снова сослался на проблемы Сербии в Международном уголовном суде. Он настаивал на том, что Белграду нужно сначала «разобраться с этим вопросом». Затем он предложил мне не направлять новых запросов о получении доступа к архивам. Свиланович сказал, что у обвинения нет шансов добиться Желаемого, и новые прокурорские запросы «не помогут делу», то есть приведут лишь к дальнейшему ухудшению сотрудничества. Возможно, министр хотел вывести меня из себя, и это ему удалось. Правительство только начало предоставлять трибуналу важные документы, и этот процесс начался лишь после того, как Джеффри Найс направил в судебную палату запрос о выдаче обязательного для исполнения указания о предоставлении документов Верховного совета обороны. Это произошло почти год тому назад. Свиланович снова заговорил об иске, предъявленном Сербии в Международном уголовном суде, и это явно показывало, что ему известно о содержании документов. Судя по всему, если бы они попали в руки судей Международного суда, для Сербии это стало бы катастрофой.

«Не забывайте, — напомнил мне Свиланович, — вы обвиняете в геноциде Милошевича». Разумеется, если бы трибунал по Югославии признал Милошевича виновным в геноциде, это ослабило бы положение Сербии в Международном уголовном суде. «Вот почему, — сказал Свиланович, — власти твердо намерены арестовать Младича». Он полагал, что всю ответственность за геноцид в Сребренице и другие преступления, совершенные сербами в Боснии, можно будет возложить на Младича. Именно ему предстояло стать козлом отпущения, а Белград смог бы убедить правительство Боснии и Герцеговины отозвать иск. Для этого были основания: после ареста майора Югославской национальной армии Шливанчанина, который командовал сербскими войсками, захватившими Вуковар, изгнавшими население и казнившими 260 безоружных военнопленных, Белграду стало гораздо легче вести переговоры с Загребом. Свиланович имел в виду, что проще стало убедить Хорватию отозвать свой иск из Международного уголовного суда. «Самое важное для нас — избежать ответственности государства», — настаивал Свиланович. Он сказал, что правительство хотело бы разрешить все сложные проблемы с трибуналом до конца года. «Я имею в виду Младича!» — воскликнул министр. Мне нечего было сказать, кроме того, что в своем отчете перед Советом безопасности ООН я весьма критически оценю состояние дел по сотрудничеству с трибуналом со стороны Государственного Союза Сербии и Черногории. На этом наш разговор закончился.

Затем у меня была назначена еще одна неприятная встреча — с премьер-министром Сербии Зораном Живковичем. Мне предстояло исполнить роль гонца с дурными вестями. К этому времени мы знали, что неожиданная одержимость Белграда арестом Младича подпитывается энергией Соединенных Штатов. Это было бы замечательно, если бы мы знали, что делают и к чему стремятся США. Что произойдет, когда Младич будет арестован? Станут ли США участвовать в игре, затеянной Свилановичем? Посоветуют ли они Боснии отозвать свой иск против Сербии и Черногории? Почему Вашингтон так озабочен арестом Младича, а не Караджича? Ответов на эти вопросы мы не знали. Вашингтон держал нас в неведении. Усевшись напротив меня в своем кабинете, Живкович заговорил точно так же, как Марович и Свиланович. Он подчеркнул роль правительства Сербии в усилиях по выслеживанию и аресту разыскиваемых обвиняемых, скрывавшихся на территории республики. Премьер указал на то, что никаких политических препятствий к аресту обвиняемых, в том числе и генерала Младича, нет. Живкович сказал, что во время последней поездки в США согласился принять помощь Вашингтона по выслеживанию Младича, и упомянул о множестве арестов, произведенных неделей ранее. Он пообещал, что кампания продолжится до конца года, пока Младич не будет арестован или пока не возникнет твердого убеждения в том, что он более не находится на территории Сербии. «Могут ли сотрудники прокурорской службы принять участие в работе по задержанию Младича?» — спросила я. Живкович ответил, что лично он не возражает, но нужно получить согласие США.

«Правительство, — добавил он, — готово арестовать любых обвиняемых, если их удалось выследить. За исключением тех, дела которых трибунал согласен передать сербскому суду». Единственная проблема, по его словам, заключалась в технических сложностях выявления местонахождения обвиняемых.

Этими словами Живкович явно показал реальное состояние дел с задержанием обвиняемых. С этого момента я больше не хотела выслушивать рассказы о том, как под ногами Младича и других обвиняемых будет гореть сербская земля, о крупномасштабных полицейских операциях, в ходе которых почему-то никто не был арестован, и о том, что сотрудничество с трибуналом зависит от рассмотрения дела о геноциде в каком-то другом суде. Я была готова проверить волю Сербии к сотрудничеству. Я показала Живковичу несколько ордеров на арест и предъявила документ о четырех новых обвинительных заключениях против генералов Лукича, Джорджевича, Павковича и Лазаревича. Этих людей обвиняли в проведении массовых этнических чисток в Косово в 1999 году, в насильственном выселении сотен тысяч людей из собственных домов, свидетелем чему был весь мир. Я попросила Живковича подписать расписку в получении обвинительных заключений и тем самым подтвердить, что он ознакомлен с сутью обвинений и получил на руки ордера на арест генералов. Живкович буквально утратил дар речи.

«Что это? — не скрывая удивления, спросил он, рассматривая ордера на арест генералов. В расписке оставалось свободное место для его подписи. — После этого мы вряд ли сможем успешно сотрудничать…»

Живкович просто не мог произнести имени Сретена Лукича. Потом он заговорил по-сербски так быстро, что мой переводчик, Антон Никифоров, начал путаться в переводе. Живкович сказал, что правительству необходима новая полиция. Он вспомнил, что Джинджич и Свиланович уже обсуждали со мной всю сложность обвинений в адрес Лукича, занимавшего второй по значимости пост в сербской полиции. Этот человек провел множество успешных операций. Ему удалось задержать убийц Джинджича. «Обвинения в адрес Лукича означают, что в сербской полиции никто не будет заниматься запросами трибунала», — сказал Живкович.

Он перешел к трем другим обвинительным заключениям. С Джорджевичем не будет никаких проблем. Павкович отдан под суд по другим обвинениям. Лазаревич все еще занимает высокий пост в армии. «Его арест, — сказал Живкович, — породит хаос в армии в период реформ… Обвинительное заключение сведет на нет наши усилия по аресту Младича. Если бы Милошевич хотел причинить вред нашему правительству, то в первую очередь подумал бы об этом».

Замешательство Живковича меня удивило. Ведь я уже несколько месяцев назад сообщала белградским властям о том, что подобные обвинения готовятся. Я подчеркнула, что, поскольку доказательства вины этих четырех лиц оказались достаточными для составления обвинительного заключения, у меня не было иного выбора. Я должна была это сделать вне зависимости от политических соображений.

Живкович не мог противиться неизбежному. Он сказал, что Совет безопасности ООН заинтересован только в арестах Караджича, Младича и хорватского генерала Готовины. Он в очередной раз заявил, что трибунал не выдвигает обвинений против лидеров косовских албанцев, совершивших преступления против сербов. Премьер обвинил меня в том, что я пытаюсь свергнуть сербское правительство. «Лукич может арестовать меня и вас, — сказал он. — Но я не могу арестовать его… Это обвинительное заключение станет настоящей бомбой… Не трогайте Лукича».

Я сказала Живковичу, что судья уже утвердил обвинительные заключения, и не исполнить их невозможно.

«Вы — не просто почтальон», — заявил премьер и добавил, что вскоре мне придется общаться с новым премьер-министром, так как он сам «не настолько сумасшедший, чтобы арестовать шефа собственной полиции» и подвергнуть опасности жизнь своих людей.

Я подумала: «Если Лукич совершенно невиновен, если он — благородный человек, то почему же премьер так его боится?» Вслух мне пришлось выразить свое глубокое разочарование. Наша беседа происходила в пятницу. Я сообщила Живковичу, что обвинительные заключения будут обнародованы в следующий понедельник, и подчеркнула, что трибунал не сможет ничего добиться, если будет согласовывать свою работу с политическими условиями в странах, подобных Сербии.

Живкович ответил, что правительство его страны не сможет продолжить сотрудничество с трибуналом, и это — моя вина. Он сказал, что такое сотрудничество требует сотрудничества с полицией. Никто, ни полиция, ни армия, не станут арестовывать Лукича и даже Младича.

В конце разговора сербский премьер признал, что Свиланович говорил ему об обвинительных заключениях за день до нашей встречи, и я поняла, что его шок при виде этих документов был наигранным. Но подписать расписку и принять обвинительные заключения и ордера на арест Живкович отказался, сказав, что не имеет полномочий контактировать непосредственно с трибуналом. Он посоветовал мне снова обратиться к… Свилановичу.