ПРОЛОГ

ПРОЛОГ

Когда он перевязал меня, я уснул у него на коленях, ведь я так долго, так долго не спал… Мы оставались там до утра… Он разбудил меня и спросил:

— Куда пойдем?

— Не знаю, — ответил я.

Из показаний свидетеля О.

Дело «Обвинитель против Радослава Крштича»,

13 апреля 2000 г.

Свидетель был ранен во время расправы Сребренице, выполз из-под груды мертвых тел и убежал еще с одним выжившим.

Во время моего первого приезда в Вашингтон, округ Колумбия, в качестве главного обвинителя международных трибуналов ООН по военным преступлениям я обратилась за помощью к одному из самых влиятельных людей мира. Дело происходило днем, в среду, в конце сентября 2000 года. В течение многих последующих лет я неоднократно обращалась к правительственным чиновникам и главам международных организаций. Мне требовалась их помощь, чтобы принудить к сотрудничеству такие несговорчивые государства, как Сербия, Хорватия и Руанда. Чиновники помогали мне в поиске доказательств, но прежде всего они способствовали задержанию беглых преступников, обвиняемых в военных преступлениях.

Место действия данной апелляции — старое здание Исполнительного управления рядом с Белым Домом. Помощник провел меня и моих сотрудников в управление. (Множество ложных декоративных колонн, вычурных карнизов и притолок — в последний раз столь тщетное усилие выразить мощь, стабильность и незыблемость я видела, прогуливаясь по Дворцу Бурбонов в центре Парижа.) Мы прошли по коридору, наши шаги отдавались гулким эхом. Затем вошли в неприметный кабинет и очутились лицом к лицу с Джорджем Тенетом, директором ЦРУ. На момент нашей встречи перед ним стоял ряд острых проблем. Саддам Хуссейн, несмотря на введение экономических санкций после вторжения Ирака в Кувейт десять лет назад и ухудшения жизни сотен тысяч иракцев, оставался у власти. Мировые цены на нефть подскочили до 35 долларов за баррель. Пройдет несколько часов после нашей встречи, и Шарон взойдет на Храмовую гору, Харам аль-Шариф, в Иерусалиме, после чего начнется вторая интифада. Возможно, Тенет уже знал, что через несколько недель толпы людей выйдут на улицы Белграда и свергнут Слободана Милошевича. В Северной Корее Ким Чен Ир по-дилетантски разыгрывал карту атомного оружия. Агенты ЦРУ гонялись за Осамой Бен Ладеном. До 11 сентября оставалось 11 месяцев.

Мне надо было переговорить с Тенетом и согласовать действия моей службы с деятельностью ЦРУ и другими разведывательными органами с целью ареста двух главных преступников мира, Радована Караджича и Ратко Младича. Кроме всего прочего, трибунал ООН обвинял их в организации осады и артобстрела Сараево, в проведении этнических чисток, вызвавших миграцию сотен тысяч людей, и в убийстве около 7500 пленных мусульман-мужчин и подростков в Сребренице. Это было самое массовое истребление мирного населения в Европе с тех пор, как всего лишь через несколько недель после окончания Второй мировой войны расстрельные бригады коммунистов ликвидировали тысячи и тысячи военнопленных, которых союзники насильно репатриировали в Югославию.

По-английски я говорила плохо. Все утро мои помощники засыпали меня вопросами, в том числе и намеренно плохо сформулированными, готовя меня к встрече. Тенет знал, что Караджич и Младич натворили в Боснии и особенно в Сребренице. Казалось, мы поняли друг друга с первых минут разговора. Я считала, что он может поделиться разведданными ЦРУ, перехватами телефонных разговоров, помочь советом и поддержать операции по задержанию… в общем, всем тем, что ускорило бы арест не только этих, но и других беглых преступников.

Тенет отметил, что Караджич напоминает ему сицилийского мафиози. Ирония судьбы, подумала я. О сицилийских гангстерах я знала не понаслышке. Тенет, широколицый американец греческого происхождения, отличался средиземноморской страстностью, властностью и другими качествами, присущими сицилийским головорезам. Но мне это в нем нравилось. Любому мастеру шпионских игр для эффективной работы нужны именно такие качества. Он уверил меня, что ЦРУ активно ведет розыск, но поймать таких, как Караджич, который никогда не говорит по телефону и не подписывает никаких документов, довольно сложно. «Я гоняюсь за этими парнями по всему миру… Для поимки Норьеги нам потребовалось неделя и 20 тысяч солдат». Тенет упомянул бен Ладена, а затем добавил: «Караджич в моем списке — первый».

Я была польщена. Главный шпион единственной сверхдержавы мира уверял нас, что его служба делает все возможное, чтобы отследить одного из наиболее разыскиваемых преступников. Полная надежд, я с легким сердцем вышла по гулкому коридору в сентябрьский день. (На этот раз колонны и карнизы действительно выражали мощь, стабильность и незыблемость.) Через несколько недель, выступая перед Советом безопасности ООН, я доложила, что по многим показателям первый год нашей работы оказался успешным. Мы сосредотачивали усилия на предъявлении обвинений высокопоставленным чиновникам, которых смогли отследить. Следственные бригады трибунала по Руанде готовили материалы для поведения судов над десятками исполнителей геноцида. Правительство Хорватии приступило к передаче документов, которые доказывали связь покойного Франьо Туджмана и других высокопоставленных хорватов с преступлениями, совершенными во время войны в Боснии и Герцеговине. Политические ветра, кажется, смещались в сторону Сербии, которая уже не будет находиться под властью Милошевича. Я полагала, что сумею разрешить проблемы следственной бригады трибунала по бывшей Югославии, получить неопровержимые доказательства, арестовать обвиняемых, осудить их, закрыть дела и перейти к решению новых задач.

Какая наивность! Я поверила, что Тенет подкрепит свои слова делами и не будет городить то, что итальянцы называют muro di gomma, то есть имитировать бурную деятельность, а по сути дела — отказать. Как часто после обращения к людям власть предержащим с неудобной для них просьбой или требованием, вас просто отфутболивают… Казалось, вы услышали то, что хотели услышать. Иногда даже создается впечатление, что ваши усилия принесли какие-то плоды.

Моя карьера началась с многократных столкновений с muro di gomma,[1] за которыми следовало сопротивление в грубой форме, а также угрозы физической расправы. Такие столкновения ждали меня во время встреч с могущественными людьми. Я наталкивалась на muro di gomma при встречах с финансистами мафии и швейцарскими банкирами и политиками, с руководителями государств, например, с Джорджем Бушем, с премьер-министрами, например, с Сильвио Берлускони. Мне устраивали muro di gomma бюрократы в правительственных учреждениях и различных департаментах ООН. В конце моей карьеры на это пошли и европейские министры иностранных дел, которые, казалось, были готовы заключить Сербию в объятия Евросоюза, хотя политические лидеры, полиция и армия Сербии укрывали тех, кто устроил хладнокровную резню военнопленных на глазах у всего мира. Мне известен только один способ разрушения muro di gomma и служения делу справедливости: упорно и последовательно проявлять свою волю.

Смешно, но у немецкого философа XIX века, проповедника человеческой воли, упертого пессимиста Артура Шопенгауэра, хватило глупости написать, что коренной недостаток женского характера — отсутствие чувства справедливости:

«…проистекает главным образом от отсутствия способности аргументировать… и размышлять, а также в силу того, что женщины, как слабейшие существа, одарены от природы не силою, а хитростью: отсюда их инстинктивное лукавство и непреодолимая склонность ко лжи. Ибо природа, снабдив льва когтями и зубами, слона — бивнями, вепря — клыками, быка — рогами, каракатицу (сепию) — мутящим воду веществом, одарила женщину для самозащиты и обороны искусством притворства…»[2][3]

Женщины доказали, что Шопенгауэр ошибался. Печально, но воинствующие националисты ухватились за его прославление воли и в течение двух самых кровавых веков в человеческой истории возглавляли военные преступления, уничтожившие миллионы людей. Я нахожу это высказывание нелепым, потому что сама являюсь участником процесса, который хочу усовершенствовать путем раскрытия в этой книге некоторых фактов. Задача этого процесса — покончить с безнаказанностью, которой на протяжении современной истории пользовались такие личности, как Пол Пот, заливший кровью поля Камбоджи; офицеры, приказавшие расстрелять тысячи насильно репатриированных югославских военнопленных в 1945 году, и такие предполагаемые (все еще предполагаемые) массовые убийцы, как Караджич и Младич. По сути, этот процесс — борьба, которая зависит в первую очередь от воли человека, и только потом — от положений законов, договоров или подразделов процессуальных норм. Посадят ли военных преступников за решетку, зависит от того, насколько у людей, особенно у представителей судебного сословия, хватит силы воли оспорить постулат «кто силен, тот и прав», сказать «да», когда все хором говорят «нет», снова и снова требовать справедливости, даже страдая от насмешек за свое нелепое донкихотство.

Столкновения с muro di gomma начались у меня вскоре после того, как в 1981 году я стала заниматься уголовными делами. Я приходила в швейцарские банки и просила служащих, одетых в прекрасные итальянские костюмы и обувь и уютно устроившихся среди бюрократической роскоши, предоставить мне балансовые отчеты, расписки о вносе депозитов и сведения по трансфертам со счетов, контролируемых наркоторговцами итальянской мафии. Я ждала от этих швейцарских банкиров поведения, не принятого в их среде. Я требовала от них выполнения действий, которые вскоре отрицательно скажутся на прибыли их корпораций и поставят под угрозу их солидные годовые премии. День за днем я входила в раздвижные стеклянные двери на этажах, выложенных полированным мрамором, заходила в офисы, украшенные картинами абстракционистов, следовала за дежурным администратором по лабиринту коридоров в конференц-зал или отделанный драгоценным деревом кабинет. Там я объясняла, что данные финансовые институты обязаны предоставить свою отчетность, так как имеется достаточно доказательств (даже по банковскому законодательству Швейцарии, в котором, извините за клише, дырок больше, чем в швейцарском сыре), показывающих, что деньги на этих счетах представляют собой прибыль от криминальной деятельности. Улыбки, отказы и полуправда были здесь в порядке вещей. Затем, когда нам все же удалось пробить muro di gomma, мафия принялась названивать по телефону и угрожать, закладывать дистанционно управляемые бомбы, а я начала хоронить друзей. Это испытание оказалось жестче «резиновой стены». Но на моей стороне был закон и уверенность в правоте своего дела.

Испытание силы воли продолжилось иным образом, когда в 1994 году меня назначили генеральным прокурором Швейцарии. Я не стала банальным, расчетливым, осторожным и тихим чиновником. Со всем своим средиземноморским пылом, используя административный ресурс своей должности, я принялась убеждать парламент страны изменить законодательство Швейцарии, чтобы приоткрыть завесу банковской тайны и закрыть дыры, облегчающие отмывку денег наркокартелями, коррумпированными политическими лидерами и компаниями, которые ведут добычу природных ресурсов и обобрали до нитки десятки государств, особенно в Африке и других регионах третьего мира. День за днем я ходила по коридорам швейцарского парламента и правительства, просила людей, облеченных политической и бюрократической властью, изменить законодательство, которое за последние 60 лет помогло стольким людям в Швейцарии и за ее пределами стать богатыми, и почти ежедневно наталкивалась на muro di gomma. Но процесс доставлял мне удовольствие. Когда парламент принял новый закон о контроле над отмыванием денег, я была счастлива, что внесла свой вклад в улучшение имиджа Швейцарии и ее финансовых институтов, неутомимо выдвигая обвинения против вкладчиков грязных денег, которые считали, что все еще пользуются безнаказанностью.

Мне сказали, что в сентябре 1999 г. некоторые швейцарские банкиры откупорили бутылки с шампанским, когда я оставила свою должность в Берне и перешла на работу в ООН в качестве главного обвинителя Международного трибунала по бывшей Югославии и Международного трибунала по Руанде. Больше я никогда не соглашусь совмещать две такие должности. Они поставили меня перед реалиями геноцида и преступлений против человечности: вонь массовых захоронений, пустые глаза жертв изнасилования, отчаяние миллионов людей, выселенных из своих домов, страшное зрелище стертых с лица земли населенных пунктов. Преступления такого масштаба никогда не носят локального характера. Они затрагивают каждого из нас, где бы мы ни жили. Они нарушают заветные принципы и втаптывают в грязь права и достоинство человека. Однако лидерам государств очень часто не хватает силы воли, а судам — авторитета и мужества возбуждать дела против высокопоставленных лиц, ответственных за такие действия. Единственной альтернативой безнаказанности оказывается международное правосудие.

Усиление результативности работы трибуналов потребовало от меня и работников прокураторы напряжения всей силы воли, чтобы противостоять такой высокой и мощной muro di gomma, с которой я еще не сталкивалась. Мы постоянно призывали несговорчивые государства и их лидеров пойти на сотрудничество с нашими трибуналами. Просили их передать нам документы, изобличающие влиятельных политических и военных деятелей. Требовали обеспечить защиту свидетелей, которым постоянно угрожали, а также арестовать и передать нам обвиняемых. Все эти вопросы решались с большим трудом. От постоянного повторения событий пресса стала терять к ним интерес. СМИ нужны свежие новости, и мы уже не рассчитывали на то, что пресса поднимет шум, а население поддержит нас. Наши требования раздражали чиновников и руководителей, которые улыбались, пожимали руки, давали обещания, но, спрятавшись за muro di gomma, бездействовали. Я непрерывно повторяла: арестуйте их, арестуйте их, арестуйте их… Милошевича, Караджича, Младича, Готовину, Лукича… В результате из меня сделали карикатуру на женщину, страдающую эхолалией. Несговорчивая Сербия обвинила меня в потере чувства политической реальности. Подобные слова я услышала в Руанде, когда дело дошло до расследования действий боевиков тутси. Надо мной насмехались послы, министры и ученые мужи, в том числе и те, которым были выгодны взаимоотношения с этими государствами. На меня оказывали давление, чтобы я не возбуждала уголовных дел против определенных лиц, осужденных в бывшей Югославии, или не расследовала убийства архиепископа, двух епископов и католического священника в Руанде. Помню, как генеральный секретарь ООН посоветовал мне прекратить заниматься политическими играми, когда я попыталась воздействовать на членов конгресса США и парламента Европейского Союза, чтобы они оказали давление на Сербию и заморозили финансовую помощь этой стране. Помню, как я получила указания из секретариата ООН в Нью-Йорке и совет из Вашингтона не принимать приглашение посетить Черногорию в 2000 году, так как они получили надежные разведданные о намерениях Милошевича и его генералов арестовать меня как военного преступника. (Позавтракав в Дубровнике, я помчалась на машине по Адриатическому побережью в Черногорию и не встретила там ничего угрожающего, кроме высокой черногорской muro di gomma).

Эти мемуары не претендуют на всесторонний отчет об уголовных расследованиях, проведенных трибуналами ООН в 1999–2007 гг. за те восемь лет, что я провела в Гааге. Скорее, это воспоминания о том, как я, прокурор из Швейцарии, обладающий определенным опытом международной работы, возглавила эти трибуналы, и как мы единой командой изо всех сил старались служить отправлению правосудия и добивались взаимодействия с людьми, которые во многих случаях не шли на сотрудничество и не испытывали к этому никакого желания. Трибунал по бывшей Югославии и трибунал по Руанде, первые международные трибуналы по военным преступлениям, созданные после вынесения окончательных приговоров в Нюрнберге и Токио после Второй мировой войны, не пользовались авторитетом своих предшественников. Совершить акт правосудия победителя в Нюрнберге и Токио было относительно простой задачей по сравнению с той работой, которой Совет Безопасности ООН ожидал от международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде. В Нюрнберге и Токио армии-победительницы наделили прокуроров всеми полномочиями на работу со свидетелями, получение документированных доказательств и арест лиц, обвиняемых в военных преступлениях, хотя только из числа побежденных немцев и японцев. У нас таких полномочий не было. Мы могли рассчитывать только на свою смекалку и силу воли, преследуя высокопоставленных лиц всех сторон конфликтов в Руанде и бывшей Югославии. Конечно, мы получали дипломатическую поддержку, а временами и серьезную помощь от некоторых политических лидеров Хорватии и Сербии, которые понимали, что осуждение военных преступников поможет восстановить законность в их странах и примирить людей, разобщенных ужасными воспоминаниями. Иногда политические подвижки играли нам на руку. Иногда мы подгадывали нужное время. Иногда политические тенденции оборачивались против нас. Иногда мы ошибались, а иногда и ссорились внутри нашей команды.

Уроки, извлеченные из успехов или неудач в работе трибуналов, бесценны, так как само существование этих организаций — беспрецедентно. Работа велась на пограничной линии между национальными суверенитетом и международной ответственностью, в серой зоне между правовой и политической сферами. Прокурорам и судьям эта зона в основном неизвестна. Ее обитатели — политические лидеры и дипломаты, солдаты и шпионы, торговцы оружием и преступники, — считают, что они пользуются безнаказанностью, могут совершать крупные преступления и не понесут за это никакой ответственности. Эту зону пересекают muro di gomma, в ней полно скрытых ям. Международным юристам, работающим от Ливана до Сьерра-Леоне, от Руанды до Конго, от Голландии до Камбоджи, следует составлять карты этой зоны и разрабатывать навигационные инструменты. Этой книгой мне хочется внести свой вклад в их разработку. Когда я слишком расстраиваюсь или чувствую, что с меня хватит, мне достаточно лишь вспомнить жертв преступлений в Югославии или Руанде, особенно женщин и детей. Вспомнить, с какой отвагой день изо дня они дают свидетельские показания в Гааге и Аруше против преступников, среди которых есть и женщины, обвиняемых в военных преступлениях. Один из пострадавших — свидетель обвинения «О» на первом суде в Сребренице. В июле 1995 года, когда сербская армия под командованием, как утверждают, Радована Караджича и Ратко Младича вошла в город и начала массовые убийства, ему было 17 лет. 14 апреля 2000 года в сорока шагах от моей кафедры свидетель О. давал показания против Радослава Крштича, одного из генералов Младича, которого впоследствии обвинили в пособничестве и подстрекательстве к геноциду. Свидетель рассказал, как он сдался в плен боснийским сербам, одетым в военную форму. Ему приказали снять одежду, липкую от высохшей мочи, и встать у кромки поля, усыпанного мертвыми телами:

Там было несколько сербских солдат… за спиной у нас… Я подумал, что умру быстро, и не буду мучаться. И еще подумал, что моя мама никогда не узнает, где я закончил свою жизнь… Кто-то сказал: «Ложись». И когда мы стали падать… началась стрельба… не знаю, что было потом…Я ни о чем не думал… Подумал только, что это конец. Не знаю, потерял ли я в тот момент сознание, может, и не терял… Знаю только, что пока падал, почувствовал боль в правой стороне груди…

Ну, думаю, может позвать их, пусть прикончат меня, так мне было больно… Но если не умру здесь, выживу, и меня заберут отсюда живым, то мои страдания только продлятся… И тут я увидел солдатский ботинок рядом со своим лицом. Глаза я не закрывал, продолжал смотреть. Но солдат перешагнул через меня и выстрелил в голову человека, который лежал рядом со мной. Тогда я закрыл глаза, и мне попали в правое плечо.

Я был между жизнью и смертью и не знал, хочу я жить или нет. Но решил не звать их, чтобы добили. Только молил Бога, чтобы они пришли и пристрелили меня…[4]

Когда палачи уехали, свидетель О. поднял голову и нашел среди мертвых тел еще одного выжившего. Он позвал его, перекатился к нему через трупы и, изловчившись, поднес связанные руки к его рту, чтобы он развязал веревки.

На мужчине была зеленая футболка и жилет… Он снял майку, порвал ее… Когда он перевязал меня, я уснул у него на коленях, ведь я так долго, долго не спал… Мы оставались там до утра… Потом он разбудил меня и спросил: «Куда пойдем?» «Не знаю», — ответил я.

К моменту моей второй встречи с Джорджем Тенетом весной 2001 года я уже выслушала множество подобных рассказов свидетелей. На этот раз местом встречи стала штаб-квартира ЦРУ, комплекс из стекла и бетона, вершину которого венчала антенна, передающая волю этого человека в каждую столицу и уголок мира, раздираемый войной. К этому времени Милошевича лишили власти, и он сидел в белградской тюрьме. Джордж У. Буш вступил в должность и уже показал, что не поддерживает идею учреждения постоянного международного суда по военным преступлениям. Я шла на встречу с Тенетом в сопровождении работников отдела по военным преступлениям Госдепартамента США, которых, казалось, больше волновало, как бы умерить мое красноречие и требования. Один из них напомнил, что мне необходимо выразить горячую признательность этим людям за ту исключительную помощь, которую Соединенные Штаты оказывают нам. Колин Пауэлл, Госсекретарь в администрации Буша, поддерживал наши усилия по переводу Милошевича и других обвиняемых под стражу Международного трибунала по Югославии. Но я уже благодарила генерала Пауэлла, да и по другим причинам устала повторять пустую благодарность в глухие уши.

Тенет встретил меня прямо в коридоре еще до начала совещания.

— Карла, — сказал он, — моя дорогая мадам Прокурор!

Далее последовали bacini bacetti, притворные прикосновения щеками, которые я терпеть не могу. Мы вошли в конференц-зал без окон. Стены отделаны под дерево, кажется, под вишню. Тенет подождал, пока я не займу место рядом с ним, и сел во главе стола. Неформальным тоном он произнес какие-то незначащие слова. Сказал, что не может рассказать мне все то, чем занимается ЦРУ. Ну, это понятно. Сообщил, что арест наших преступников для него — задача номер один, но операции по их задержанию провалились. Именно эти его слова позволили мне безболезненно перейти к делу без лишних цветастых и неискренних фраз. Возможно, с моей стороны было ошибкой рассчитывать на то, что Тенет, руководитель шпионской сети сверхдержавы мира, человек средиземноморского темперамента, прямой и резкий в обращении, не примет искренность за неуважение.

— Джордж, мы встречались с вами в сентябре. Тогда вы сказали, что Караджич — преступник номер один для ЦРУ. Прошло шесть месяцев, но, судя по результатам, мне трудно вам верить…

Руководители разведки не любят, когда сторонние люди указывают им, как вести дела. Многие из них полагают, что преследование военных преступников в далеких странах приносит одни убытки. Может быть, мои слова укололи Тенета в присутствии его подчиненных. Но он понимал, что я пришла к нему не затем, чтобы благодарить Соединенные Штаты за финансовую поддержку ООН, а для того, чтобы обсудить вопросы ареста Караджича и Младича. Теперь я понимала, что на нашей первой встрече в сентябре 2000 года он возвел между нами muro di gomma, сказав, что Караджич на пару с бен Ладеном стоит у него в списке первым. Но если директор ЦРУ говорит мне, что арест Караджича для него — задача номер один, то, по моему разумению, оперативники ЦРУ вполне компетентны выполнить указания шефа в соответствующие сроки.

— Какие меры предпринимаются для проведения арестов? Как ЦРУ может сотрудничать с Трибуналом? Канцелярия обвинителя планирует создать бригаду для судебного преследования беглых преступников, — сказала я, а затем предложила разработать новую стратегию по поимке Караджича. Я полагала, что в рамках законодательства США мы сможем делиться информацией и наладить совместную работу с разведками других стран, особенно Франции, Великобритании и Германии.

— Если вы не намерены действовать, — заметила я, — думаю, вам следует, по крайней мере, оказать нам поддержку.

— Знаете, мадам, — ответил Тенет, — мне плевать на то, что вы думаете…