ВСТРЕЧА С КАРАВЕЛОВЫМ
ВСТРЕЧА С КАРАВЕЛОВЫМ
26 августа 1869 года Левский вернулся в Румынию. Вторая поездка дала ему все, на что он рассчитывал. Его критика четнической тактики, когда освобождение возлагалось на героев-одиночек и ставилось в зависимость от иностранной помощи, нашла в стране полное понимание. Его план подготовки народа к восстанию через массовую революционную организацию обрел не только поддержку, но и людей, готовых осуществить его. Первые революционные комитеты созданы. За ними возникнут другие. В этом он уже не сомневался. Теперь надо убедить в правоте своих взглядов революционные круги эмиграции. И он взялся за это без промедления.
Задача оказалась сложнее, чем он предполагал. Идейный разброд в эмиграции был очень силен. Почти год употребил Левский на бесконечные споры с представителями различных идейных течений. Одни ратовали за болгарскую автономию в рамках Турецкой империи, другие видели спасение в объединении балканских славян, третьи держались старого курса подъема восстания с помощью вооруженных чет.
В одном из поздних писем Левский с горечью вспоминал состояние умов эмигрантов той поры, их неспособность воспринять новые идеи, которые выдвигал сам ход борьбы:
«Ведь я нарочно приезжал из Болгарии, чтобы изложить вам мнение народа, мнение простых и ученых людей Болгарии. По этому поводу вы целый год высказывали свои соображения. Помните ли вы все свои слова, которые у меня записаны и против которых я выступал? Если посмотреть на ваши дела в Румынии с самого начала и до нынешнего дня, то можно увидеть, что работа двигалась, как жаба через распаханное поле, такой-то ведет сербскую политику, поэтому с ним нельзя работать, другой — русскую, третий — турецкую. И вот склока в газетах, то один ругает другого, то другой — третьего. Наши болгары это называют обливанием помоями. Около года наблюдая эти комедии, я не раз говорил вам: «Нет среди наших в Румынии таких людей, какие нужны...»
Слышались в этом письме и укоры упрямцам и сожаление по поводу зря потерянного времени.
Левский стремился объединить силы революционной эмиграции во имя единой цели: подготовки народа к восстанию.
Не сдавая своих принципиальных позиций, Левский пытался найти общий язык со всеми группами, втянуть их в осуществление первостепенной исторической задачи — создание революционной организации.
В болгарской эмиграции в Бухаресте незадолго до приезда Левского появился талантливый журналист и писатель Любен Каравелов — фигура яркая и самобытная.
С жизнью этого человека следует ознакомиться подробнее.
Родился он в Копривштице, богатом торгово-ремесленном селе-городке, не то в конце 1834 года, не то в 1835 году.
Когда стукнул Любену седьмой годок, мать отвела его к попу. Сунул поп в руки малышу тяжелую доску, заменявшую бумагу для письма, и посоветовал учиться прилежно, чтобы не подружиться с палкой, не быть битым. Целых семь лет с того дня читал Любен по слогам молитвы да церковные стихи. Семь потерянных лет. На восьмом году прибыл в Копривштицу из России первый болгарский учитель с высшим образованием — Найден Геров, создал он школу по европейскому образцу.
Но занятия по-новому пришлись на ту пору, когда у Любена и его сверстников стали пробиваться усы, а отцы подумывали, что делать дальше со своими выросшими сынами. То было время, когда родители считали, что большая грамотность нужна только архиереям да сборщикам налогов. А потому, рассказывал Каравелов, когда дошел он до Нерона и Филиппинских островов, отец смерил его взглядом, порадовался сыновней зрелости и объявил, что пошлет учиться портняжному мастерству.
Через три недели после этого разговора Каравелов очутился в большом турецком городе Эдирнэ. Шесть месяцев шил он суконные туфли да переделывал старые. Но не далось ему портняжное искусство. «Хозяин вынужден был пожалеть свой хлеб и выставить меня за дверь», — вспоминал о той поре Каравелов.
Решил отец приобщить сына к своему делу — торговле скотом. Вместе они ездили по селам, скупая скот. Много повидал тогда Каравелов новых мест, много повстречал разных людей и народов. Позже, когда вдали от родины взялся он за перо, так пригодилось ему все виденное и слышанное.
Летом 1854 года Каравелов вновь покинул родную Копривштицу, Отец, познакомив сына с практическими навыками торговли, захотел дать ему такое образование, которое необходимо для солидного коммерсанта. Для этого он отправил его в Пловдив.
По воле отца Любен поступил в греческий «гимназион» — аристократическое училище в Пловдиве. Там учили, что только грек настоящий человек, а все остальные народы — варвары.
Пловдив оказал на молодого Каравелова сильное влияние. Здесь еще острее предстали перед его пытливым взором социальные контрасты. На одном берегу Марицы, делившей город на две части, находился квартал богатых болгар и греков — Джамбазтепе с высокими и красивыми домами. Вдоль другого берега простирался квартал бедноты — Кыршияк. «В течение двух лет наблюдал Каравелов, — писал его биограф Б. Пенев, — жизнь этих сословий, взаимоотношения между ними и научился всей душой ненавидеть богатеев и с беспредельной симпатией относиться к угнетенным и обездоленным».
В Пловдиве, как говорил сам Каравелов, он изучил то, чего не изучишь в школе: он узнал свой народ, его страдания и собственными глазами, увидел вредных паразитов, имя которым чорбаджии, богачи.
Жизнь в Пловдиве и ученье в греческом «гимназионе» тяготили Каравелова. В 1857 году он уехал в Россию учиться.
Десять лет прожил Каравелов в Москве. Учась в Московском университете, он быстро вошел в гущу русской общественной жизни. То были годы, когда жил и работал вождь и идейный вдохновитель революционного демократического движения в России Чернышевский, когда умы молодежи волновали страстные статьи Добролюбова, когда с далекого берега доносился набатный звон герценовского «Колокола».
То были годы, когда на страницах «Современника» передовые люди России находили ответы на жгучие вопросы, когда звучала мужественная гражданская поэзия Некрасова и Тараса Шевченко, когда русская литература обретала могучую силу, выходила на передовые позиции общественной борьбы.
Молодому болгарину, прибывшему из порабощенной чужеземцами страны, так близки призывы революционных демократов к освобождению русского крестьянства от помещичьего рабства. Он увлекается идеями Герцена и Чернышевского. На втором году жизни в Москве Каравелова подвергают секретному полицейскому надзору за чтение герценовских статей.
В 1858 году в Москве создается Славянский благотворительный комитет. Вокруг него группируются проживающие в Москве болгары. Этот комитет, являвшийся в ту пору единственным центром славянских связей, единственной организацией, принимавшей участие в жизни славян, привлек к себе и Каравелова, все более проникавшегося идеей освобождения Болгарии. В кругах славянофилов воспринял он идею единства славянства, здесь в нем пробудился интерес к изучению славянского и болгарского народного творчества. В Москве начинается его литературная деятельность.
Сложными и противоречивыми путями шло формирование мировоззрения Каравелова в период его пребывания в Москве. На его духовном росте отложили отпечаток два течения русской общественной жизни той эпохи: революционно-демократическое и либерально-славянофильское.
Каравелова увлекали идеи Герцена, Чернышевского, Добролюбова, но он так целиком и не воспринял последовательной революционной идеологии великих русских революционеров-демократов.
Чернышевский и Добролюбов видели единственный выход из «темного царства» крепостничества и произвола, каким им представлялась тогда Россия, только в революции.
Каравелов осуждал «темное царство» рабства и насилия в Турецкой империи, но до мысли о революции тогда не доходил.
Расхваливаемую русскими либералами западную демократию Добролюбов называл лицемерной, призванной защищать права богатых.
Каравелов ставил в пример демократию Соединенных Штатов Америки и Швейцарии, идеализировал их общественный строй.
Сказалось и влияние социальной среды, в которой вращался Каравелов до приезда в Россию. В зажиточной, чорбаджийской части болгарского общества, из которой вышел Каравелов, господствовало убеждение, что свобода придет в Болгарию с помощью внешних сил и что самим болгарам надо лишь готовиться к восприятию этого блага через нравственное совершенствование и просвещение.
Такое настроение и такая социальная среда прямо вели к русским либералам и славянофилам.
Под влиянием этих кругов у Каравелова развились идеи просветительства и общеславянского пути к свободе. Не в революции, а в славянском единстве, в славянской федерации увидел он опасение для южных славян и своего народа.
Ход событий укрепил в Каравелове эти взгляды.
Австрия и Турция — две тюрьмы славянских народов, два злейших врага славянской независимости. Обе они поддерживали друг друга при любых попытках покоренных ими народов освободиться от национального гнета.
В 1866 году Австрия — верная союзница Турции по угнетению славян — потерпела поражение в войне с Пруссией. Это оживило в славянских народах надежды на избавление от турецкого рабства, заставило их усилить поиски взаимосвязей.
В результате этих настроений и при содействии русской дипломатии в 1866—1867 годах образовался Балканский союз. Вошли в него Сербия, Черногория, Греция, примыкала к нему Румыния. Готовилось объединение сербов и болгар в едином государстве.
Главная роль в Балканском союзе отводилась Сербии. По замыслу русских славянофилов Сербское княжество должно было стать центром объединения и координации борьбы славянских народов. В Белграде, столице Сербии, завязывался узел балканской политики России и чаяний южных славян. Сюда в начале 1867 года и прибыл Каравелов как корреспондент русской газеты «Голос».
Призыв к славянской федерации становится теперь главной темой каравеловских выступлений в русской печати. Идея славянской федерации была очень популярной на Балканах в шестидесятых-семидесятых годах XIX столетия. Ее принимали деятели самых различных общественно-политических направлений, но реальное содержание в эту идею вкладывалось ими неодинаковое. Великосербские националисты представляли себе объединение в форме прямого присоединения славянских народов к Сербскому государству. Болгарские революционеры в объединении славян видели возможность вести самостоятельную борьбу за освобождение от турецкого ига, не прибегая к помощи великих держав, которые во всех случаях преследовали бы прежде всего свои цели.
У Каравелова эта идея получила иную окраску. На первых порах он ратовал за объединение под покровительством России.
«Чтобы упрочить и обеспечить свое существование, — писал он в газете «Голос», — все мы, раздробленные славяне юга, должны слиться в одно целое и то под покровительством России».
Он видел путь к общеславянскому объединению через Сербию. «Свободная Сербия должна сделаться общим отечеством и сербу, и болгарину, и хорвату, и черногорцу, а может быть, и чеху, из этого центра стараться учредить будущую Югославянию».
Он считал возможным объединение болгар и сербов в монархическом государстве во главе с сербской династией Обреновичей. В прокламации к болгарскому народу, опубликованной в той же газете «Голос», Каравелов заявлял:
«Что касается Сербии и князя Михаила, то о них скажем следующее: мы, болгары, имеем только одно государство, только одного человека, с которым можем вести дружеские дела,—это государство Сербия, этот человек — князь Михаил Обренович. Без Сербии Болгария точно так же не может существовать, как Сербия без Болгарии. Соберемся, братья, и подадим руку князю Михаилу; пусть он с помощью наших и сербских сил будет ангелом хранителем нашего славяно-болгарского народа, земли, нашей веры и свободы, каким он сегодня является для славян-сербов».
В данном случае взгляды Каравелова полностью совпадают со взглядами деятелей Добродетельной дружины, которые также ратовали за болгаро-сербское объединение под скипетром сербского князя.
Все это говорит о том, что Каравелов как в России, так и в Сербии был далек от революционного понимания путей освобождения своего народа.
Почти два года прожил Каравелов в Сербии. Тот факт, что он прибыл из России, великой братской страны, как славянский публицист и писатель, раскрыл ему доступ в прогрессивные круги сербской столицы. Знающий сербский язык еще с юношества, знакомый с сербской и хорватской литературой, Каравелов легко и быстро вошел в общественную жизнь. Он скоро занял видное место общественного и литературного деятеля.
Страстные статьи, обнажающие противоречия в сербской действительности, зовущие к борьбе с рутиной, к братскому единению славян, литературные произведения, несущие в себе прогрессивные идеалы русской литературы, снискали Каравелову любовь и признательность. Он стал одним из идейных руководителей «Омладины» — организации радикально настроенной передовой сербской молодежи.
Недолго прожил Каравелов в Белграде. Сербские власти, недовольные критикой, которую Каравелов допускал в своих корреспонденциях в русских и сербских газетах, предложили ему покинуть столицу. Каравелов перебрался в Нови Сад — город сербской провинции Воеводина, находящийся под властью Австрии. Нови Сад был тогда крупным центром сербской политической и культурной жизни. Здесь деятельность Каравелова находит еще более благоприятную почву.
Новисадский период его жизни ознаменовался замечательными литературными творениями. Здесь он опубликовал в журнале «Матица» повесть «Виновата ли судьба?», написанную под сильным влиянием романов «Кто виноват?» Герцена и «Что делать?» Чернышевского. Позже эту повесть сербские литературоведы причислили к одному из первых реалистических произведений в сербской литературе.
В июне 1868 года произошло убийство сербского князя Михаила. Сербское правительство обвинило нескольких сербов из Нови Сада и Каравелова в соучастии в этом деле и потребовало от Австрии их ареста. Это совпадало с интересами австрийских властей. Они охотно арестовали неприятных им деятелей из среды сербской интеллигенции Воеводины, а в Каравелове они к тому же заподозрили «русского шпиона» и «панславистского агента», действующего под прикрытием корреспондентского билета русской газеты «Голос».
Каравелов был заключен в будапештскую тюрьму. Через шесть месяцев, в январе 1869 года, Каравелова освободили. Но ни в Сербии, ни в Австрии он уже не остался.
Партия «старых», или Добродетельная дружина,— политическое объединение крупных болгарских чорбаджийских кругов, инициатор болгаро-сербского государственного объединения — задумала в противовес газете «Народност», органу революционного объединения «молодых», издавать свою газету «Отечество». На пост редактора решили пригласить Каравелова. Зная его как глашатая сербско-болгарского сближения, деятели Добродетельной дружины полагали найти в Каравелове своего сторонника. Каравелов принял приглашение и в начале мая 1869 года прибыл в Бухарест. Но сотрудничество со «старыми» не состоялось. Вслед за выходом первого номера «Отечества» Каравелов опубликовал письмо в газете «Народност», сообщавшее о его разрыве с партией «старых».
Итак, разрыв с партией «старых» состоялся. Но со своих старых позиций Каравелов не сошел. В его статьях того времени по-прежнему звучали все те же мотивы: путь к свободе болгар лежит через объединение с сербами и через нравственное совершенствование.
В Бухаресте Каравелов впервые вплотную соприкоснулся с болгарским революционным освободительным движением, которое в ту пору делало решительный поворот к новым организационным формам и новой тактике. В конце августа сюда прибыл и человек, на которого история возложила совершение этого поворота, — Васил Левский.
К чести Каравелова следует сказать, что он сумел понять историческую необходимость дела Левского и пойти на сближение с ним. Правда, путь этот был извилист и не так короток. В одном из писем Левский указывал, что Каравелов был одним из тех, которых ему долго пришлось убеждать в справедливости своих взглядов.
Правда и то, что они так и не пришли к полному единодушию. Уж слишком далеко стояли они друг от друга в понимании путей болгарского освобождения. Каравелов приблизился к идеологии Левского, но не воспринял ее целиком.
Однако и такое сближение давало и самому делу и им обоим очень много: Левский приобретал себе союзника в лице влиятельного публициста и большого писателя, Каравелов приобщался к организации Левского, которая стала для него школой революционного мышления и действия, какой она была и для целого поколения борцов того времени.
Пройдя эту школу, Каравелов поднялся до руководителя революционной партии и председателя Центрального революционного комитета. «Однако, — как отмечает академик Михаил Димитров, — классовое наследство, с которым он (Каравелов) перешел на сторону народа, его либеральные взгляды и навыки, приобретенные в среде русских славянофилов и либералов, как и его сравнительно позднее приобщение к революционному движению, не позволили ему развиться в последовательного революционера».
После гибели Левского Каравелов сошел с революционных позиций национально-освободительного движения и отдался целиком просветительству.
Каравелов не раз метался с одного пути на другой, но никогда не отходил от цели: освобождения родины. Этому он служил всю жизнь честно и самозабвенно, чем навсегда завоевал любовь и признательность своего народа.
Две задачи решал Левский по возвращении в Румынию из второй поездки по Болгарии. Проверив в народе правильность новой тактики подготовки восстания, он теперь пытался убедить в этом революционно настроенных эмигрантов, еще не изживших иллюзий четничества. Как это было ни трудно, Левский добивался своего. Идеи его овладевали умами.
Новое дело, основы которого были только что заложены Левским в Болгарии, требовало единого центра. Создание его являлось второй задачей плана Левского. И эта мысль Левского нашла поддержку.
В апреле 1870 года в Бухаресте был создан Болгарский революционный центральный комитет. В него вошли Васил Левский, Любен Каравелов, Димитр Ценович и некоторые другие эмигранты.
Но БРЦК еще не был боевым штабом единой воли, мысли и действия. Сам состав комитета определил в нем два направления: революционно-демократическое, представленное Левским, и либерально-просветительное, возглавляемое Каравеловым.
Летом 1870 года в русском заграничном революционном журнале, а 14 октября в газете «Свобода» появилась программа Болгарского революционного комитета. Она открывала народу цели и средства борьбы и характер новой революционной организации.
«Мы боремся с двумя врагами: один из этих врагов — политический, турецкое правительство, а другой — духовный, греческое духовенство.
Турецкое правительство со своими башибузуками и греческое духовенство со своими попами и монахами убивают в болгарском народе любое прогрессивное движение, любое человеческое проявление, которое помогает народу добиться лучшей, свободной жизни.
Каждому известно, что греческие монахи, попы и архиереи с помощью Али-паши, турецкого великого визиря, до недавнего времени закрывали болгарские и боснийские школы, а их учителей отправляли в ссылку в Диарбекир. Но болгарский народ восстал против этих духовных угнетателей и изгнал их из своей страны без шума и кровопролития.
Один из врагов наших устранен, настал черед и другого.
Наша священная обязанность теперь состоит в том, чтобы очистить свою землю от правительственной чиновничьей нечисти и обеспечить свою народную политическую и общественную свободу.
Болгарский народ — народ демократический: он не разделен на секты, в его среде нет привилегированных аристократов — этого совершенно ненужного общественного элемента, — и поэтому мы хотим видеть в своем отечестве выборное правительство, которое будет выполнять волю самого народа.
Мы хотим жить в дружбе со всеми нашими соседями, особенно с сербами и румынами, которые отчасти сочувствуют нашим стремлениям, и хотим составить вместе с ними Южнославянскую или Дунайскую федерацию свободных земель.
Мы хотим, чтобы земля, которая населена болгарами, управлялась по-болгарски, то есть в соответствии с нравами, обычаями и характером болгарского народа, а те земли, которые населены румынами, сербами и греками, управлялись в соответствии с характером румынского, сербского и греческого народов. Пусть каждый народ и каждая народность получает свободу и управляется по своей собственной воле. Но в то же время мы хотим составить между собой и между родственными нам народами и соседями одно целое, каким является Швейцарский союз.
Мы не хотим чужого, но не хотим отдавать никому своего.
У нас нет правовых ограничений исторического, канонического, коронационного и религиозного характера, и поэтому представляем самому народу решить свою судьбу и заявить, к какому из отделов союза он желает присоединиться: к сербскому ли, к болгарскому ли, или греческому, следовательно, у нас не может быть и вопросов о границах.
Мы хотим для себя свободы народной, свободы личной и свободы религиозной — одним словом, свободы человеческой, и поэтому хотим точно такой же свободы и нашим друзьям и соседям. Мы не хотим властвовать над другими, поэтому не позволим, чтобы и над нами властвовали другие.
Мы употребим против турецкого правительства такие же мирные средства, какие были употреблены против греческого духовенства, и лишь в самом крайнем случае мы применим против них оружие, огонь и нож.
Мы не хотим сотрудничать ни с одним деспотическим правительством, если даже это правительство будет составлено из наших единокровных братьев; нашим союзником должен быть только порабощенный и измученный тяжелым трудом и нищетой народ, каким являемся и мы сами.
Мы причисляем наших чорбаджиев к числу наших врагов и будем преследовать их повсюду и всегда.
1870, Август 1».
Документ этот, как видно из его содержания, еще далек от чисто революционного понимания задач освободительного движения. На нем лежит отпечаток двух различных политических направлений в Бухарестском комитете. Программа БРЦК — результат компромиссного соглашения между Левским и группой Каравелова. В ней очень чувствуются взгляды либерала Каравелова. Программа провозглашает мирные средства борьбы с турецким правительством, точно такие, «какие были употреблены против греческого духовенства», и только в самом крайнем случае допускает применение «оружия, огня и ножа».
Нет в программе твердого мнения относительно будущей формы правления, сказано лишь, что «мы хотим видеть в своем отечестве выборное правительство». И это чисто каравеловское суждение. В одном из первых номеров своей газеты «Свобода» он писал: «Кажется мне, не смешно ли ссориться и делить то, чего еще нет в наших руках, определять границы и думать о будущем нашем правительстве, когда мы еще рабы? Первейшей нашей заботой должно быть наше общее освобождение, а когда это освобождение произойдет, тогда народ сам решит свою судьбу».
Влияние Каравелова особенно сказалось в том, что значительное место в программе отведено вопросам об отношениях болгарского народа с его соседями: сербами, румынами и греками.
Несколько позже, осенью 1870 года, была издана отдельной брошюрой более подробная программа БРЦК под названием «Болгарский голос». Начиналась она стихами:
Теки, теки, кровь сиротская!
Падай, падай, роса кровавая!
Расти, зрей, жажда мщения!
Написана эта программа, как и первая, Любеном Каравеловым, но в ней более ясно отражены взгляды Левского. Так, наряду с помощью, которая ожидается от совместных действий балканских народов, программа провозглашает и такое положение: «Болгарское движение должно стать внутренним, а не внешним, как это было до сих пор, когда напрасно лилась болгарская кровь».
В духе Левского изложена критическая оценка четнической тактики и обоснована идея самостоятельного действия, организованного изнутри. «Спрашивается, почему четы Филиппа Тотю, Панайота и, наконец, Хаджи Димитра не смогли сделать то, что должны были сделать? Потому, что они пошли против турок, но не соединились с болгарами и не имели в руках другой силы, кроме силы своих убеждений и патриотизма. Хаджидимитровцы с самого начала и до трагического конца их великого дела были обречены на жертвы. Их дело, как и каждое честное и народное дело, которое порождается святой любовью к народу и свободе, принесло несомненный плод, потому что бросило семена на вспаханную ниву, которая родит народное освобождение. Но сами они должны погибнуть. Но если бы хаджидимитровское движение началось изнутри, то оно имело бы совсем другие последствия».
В новом варианте программы прямо говорится, что «только от болгар зависит окончательное падение Высокой Порты (Турецкой империи)». Но чтобы народ достиг победы, ему нужна сильная революционная организация. Лишь отсутствием такой организации объясняются прежние неудачи. «Болгарский народ никогда не переставал бунтовать. Бунтовал- он много раз — болгарские народные песни свидетели этому. Вопрос здесь не в том, что болгарский народ не способен к революции, а в его неспособности создать организацию, которая могла бы принести его восстанию победу, и не случайную, а продолжительную и окончательную».
Программа заканчивается горячим призывом к борьбе. Мирные средства, провозглашаемые в первой программе, полностью забыты.
«Пусть молодые, умные и честные головы восстанут, чтобы обновить болгарскую жизнь, которая дремала и страдала столько столетий... Братья болгары! Верьте в свои силы и надейтесь на свои мышцы! От нас зависит спасенье Болгарии. Или сейчас, или никогда! Сейте, где можете, семя нашей свободы! Час народного освобождения близок! Печали и страдания, притеснения и зверства, в каких живет сегодня народ, дошли до крайних пределов. Он восстанет и погребет, как Самсон, всех своих врагов. Вперед, милые братья! Вперед за наше светлое и правое дело, истребим зло и очистим нашу землю огнем и мечом от страшного турецкого варварства и фанариотского разврата. Вперед!»
Создав Болгарский революционный центральный комитет, Левский 28 мая уехал обратно в Болгарию. Он повез с собой не только весть о рождении новой революционной организации, но и программу ее для обсуждения в местных комитетах.