Вновь тюрьма

Вновь тюрьма

Итак, после завершения работы суда Маяковского вернули в Бутырку. И вновь потекли унылые тюремные будни.

Как-никак, а он уже в третий раз оказался за решёткой, поэтому надо было решительно отвадить его от бунтарских иллюзий и заставить свернуть с дорожки, которая вела в ссылку, на каторгу, а то и вовсе в мир иной. И с «товарищем Константином» начали работать.

Сначала следователи обратились к начальнику тюрьмы с предложением провести ещё одно освидетельствование Маяковского – «на предмет определения его возраста». Жандармы, видимо, продолжали сомневаться в том, что этому здоровенному верзиле всего 16 лет.

21 сентября 1909 года тюремный врач Владимир Антушевский осмотрел заключённого и написал:

«По данным этого осмотра мною определён его возраст приблизительно в 16–19 лет».

29 сентября в канцелярию Московского генерал-губернатора были представлены «Сведения Охранного отделения о Маяковском». Доказательств преступных деяний Маяковского в них было предостаточно. В разделе «Агентурные сведения и данные наружного наблюдения» говорилось:

«По агентурным сведениям Маяковский был членом Московского комитета РСДРП и имел непосредственное отношение к тайной типографии этой партии…

Наружным наблюдением установлены сношения Маяковского с лицами, принадлежащими к местной организации РСДРП».

В разделе, относящемся к побегу из Новинской тюрьмы, сказано:

«Участие своё в совершении побега, а равно принадлежность к революционной организации отрицает».

В разделе «Предполагаемая мера взыскания» предлагалось:

«Высылка под гласный надзор полиции в Нарымский край Томской губернии, сроком на три года.

За начальника отделения —

ромистр Озеровский».

О том, что такое Нарымский край в ту пору узнать что-либо определённое было не так-то просто. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорилось:

«Нарымский край представляет огромную равнину, почти сплошь покрытую непроходимыми лесами – „урманом“, озёрами и обширными болотами… Климат резкий суровый и переменчивый. Средняя годовая температура – минус 2,1° Ц, средняя температура января – минус 22,2°, апреля – минус 2,3°, июля – плюс 19,5°, а октября – минус 1,4°».

Мало кто знал тогда, что само слово «нарым» означает в переводе с селькупского – «болотный». Зато было известно, что в эти места на протяжении нескольких столетий российские власти ссылали бунтарей. В село Нарым отправлялись участники стрелецких бунтов XVII века, разинского и пугачёвского восстаний, декабристы. В 1909 году в это гиблое место было этапировано около 3 тысяч революционеров. В Нарыме отбывал срок член тайной революционной организации «Земля и Воля» Болеслав Шостакович (дед будущего композитора).

Среди подпольщиков ходили поговорки: «Бог создал Крым, а чёрт – Нарым», «Бог создал рай, а чёрт – Нарымский край».

Обо всех «прелестях» этого созданного чёртом края следователи рассказали Маяковскому, надо полагать, весьма обстоятельно. И посулили ему Нарым как бы совокупно за все совершённые им деяния (за принадлежность к подпольной типографии, за связь с экспроприаторами-эсерами и за участие в организации побега каторжанок), за каждую антиправительственную акцию – год ссылки.

После такого разговора ему разрешили встретиться с матерью и сёстрами. Весьма возможно, что именно тогда – 6 октября – Маяковские договорились действовать. На следующий день Александра Алексеевна отправилась (в который уже раз!) в приёмную московского градоначальника. Один из его помощников, ознакомив её с «перепиской» по этому делу, направленной в Петербург, затем написал:

«Г-жа Маяковская на приёме у г. градоначальника заявила, что в переписке о Владимире Маяковском упоминается, что он совершеннолетний. Она же просит иметь в виду в подлежащих случаях, что ему всего 16 лет, в подтверждение чего предоставила метрическое свидетельство.

Помощник градоначальника

В. Петров».

В тот же день Маяковский сам обратился к генералу Александру Адрианову. На этот раз в его прошении уже не было былой самоуверенности:

«Его превосходительству г-ну московскому

градоначальнику

Содержащегося

при Центральной пересыльной тюрьме

политического заключённого дворянина

Владимира Владимировича Маяковского.

Имею честь покорнейше просить ваше превосходительство рассмотреть моё дело и исполнить нижеследующую просьбу».

Далее следовал подробный рассказ о том, как проходило задержание совершенно невиновного дворянина, и вновь говорилось о его «полной неприкосновенности» к приписываемым ему преступлениям:

«… несмотря на всё это, я вот уже три месяца и пять дней нахожусь в заключении и этим поставлен в очень тяжёлое положение, так как, во-первых, пропустил занятия в училище и, таким образом, потерял целый год; во-вторых, каждый день дальнейшего пребывания в заключении ставит меня во всё большую и большую необходимость совершенного ухода из училища, а значит, и потерю долгого и упорного труда предшествующих лет; в-третьих, мной потеряна вся работа, дававшая мне хоть какой-нибудь заработок, и, наконец, в-четвёртых, моё здоровье начинает расшатываться, и появившаяся неврастения и малокровие не позволяют мне вести никакой работы. Ввиду всего изложенного, т. е. моей полной невиновности и тех следствий заключения, которые становятся с каждым днём всё тяжелее и тяжелее, покорнейше прошу ваше превосходительство разобрать моё дело и отпустить меня на свободу.

Владимир Владимирович Маяковский.

7 октября 1909 г».

Прежде чем дать ответ подследственному дворянину, ему было разрешено ещё несколько свиданий с матерью и сёстрами (видимо, для того, чтобы они лишний раз напомнили заключённому о том, как прекрасно жить на свободе). Кроме упомянутого нами 6 октября, встречи состоялись 19 сентября, 20 и 26 октября.

А 24 октября в Бутырку поступила бумага из Охранного отделения:

«Секретно.

Отделение просит объявить содержащемуся под стражей дворянину Владимиру Владимирову Маяковскому, что 29 минувшего сентября, за номером 11 266, возбуждена перед министром внутренних дел переписка о высылке его под гласный надзор полиции в Нарымский край на три года, и до получения ответа он из-под стражи освобождён быть не может».

После того как узника одиночной камеры № 103 с этой бумагой ознакомили, он составил свою, в которой уже не «просил», а «заявлял»:

«В Московское охранное отделение

Содержащегося

при Центральной пересыльной тюрьме

политического заключённого

Владимира Владимировича Маяковского

Заявление

Ввиду того, что, по сообщению мне Охранным отделением от 27 октября, моё дело перешло в Министерство внутренних дел, покорнейше прошу вас разрешить мне общую прогулку, т. к. в баню водят заключённых в количестве 10 (десяти) человек, и, следовательно, видится гораздо большее число лиц, чем на общей прогулке, на которую выводят всего четыре человека.

Владимир Владимирович Маяковский.

27 октября 1909 г.»

3 ноября Маяковскому разрешили ещё одно свидание с матерью и сёстрами. А через четыре дня начальник Бутырской тюрьмы получил из охранки документ, в котором сообщалось:

«Отделение просит ваше высокоблагородие объявить Маяковскому, что к разрешению ему общей прогулки со стороны Отделения препятствий не встречается».

Однако сообщать об этом Маяковскому не торопились. Возможно, потому, что как раз в эти дни проходил суд над организаторами побега из Новинской тюрьмы.