Юрий Ермолаев Три встречи

Юрий Ермолаев

Три встречи

Без предварительного звонка (встреча первая)

Первые две моих встречи с Николаем Николаевичем Носовым были около тридцати лет назад. Работал я тогда на Всесоюзном радио, в детской редакции, корреспондентом. Получил задание: организовать в воскресный выпуск «Пионерской зорьки» писателя Носова.

Поехал я к нему на следующее утро. Без предварительного звонка, чтобы не отказал сразу по телефону. Это был уже выработанный мною метод организации видных писателей. При встрече, лицом к лицу, отказов было меньше.

Жил Николай Николаевич тогда рядом со станцией метро « Кутузовская», в многоэтажном доме из серого кирпича. Приехал я на Кутузовскую в начале десятого, но решил ещё немного погулять. Вдруг писатель ещё в постели. Прошёлся раза два вдоль дома. Подумал, что начать разговор с ним нужно с поздравления. Ведь недавно Николаю Николаевичу была присуждена Государственная премия за книгу «Витя Малеев в школе и дома». Поднялся на пятый или шестой этаж. Сейчас уже точно не помню какой. Из-за обитой дерматином двери донёсся до меня чей-то резкий, но не грубый, а скорее беспрекословный мужской голос:

— Нет, нет! Ни под каким видом! Нельзя!..

У меня похолодело где-то внутри живота. Я поскорее нажал кнопку звонка, чтобы не впасть в уныние. Дверь тут же отворилась, будто открыл её не говоривший по телефону человек, а сработанный от звонка механизм. Человек же продолжал говорить по телефону так, точно вошёл в квартиру кто-то из членов его семьи или сосед, с которым он только что виделся. Я перешагнул через порог, закрыл за собой дверь. Разговаривающий по телефону был невысок, но широкоплеч, с большой продолговатой головой и крупным прямым носом. Голова, нос и плечи явно претендовали на гораздо больший рост. До этого я Николая Николаевича не видел, но, обратив внимание на его нос, твёрдо решил — это он, Носов! Я застыл у двери, а Носов продолжал слушать кого-то но телефону, изредка выстреливая своими твёрдыми, как сухие горошины, словами:

— Нет!.. Не позволю!.. Не дам!..

Закончив разговор, он направился было в комнату, но, вспомнив, что впустил кого-то, обернулся и спросил:

— Вы к кому?

— К вам, Николай Николаевич.

— Что ещё? — спросил он совсем неприветливо.

После этого мне трудно было поздравить писателя с заслуженной наградой, и я, стараясь быть как можно короче, изложил ему просьбу детского радио.

— Не могу! — также твердо и коротко, как говорил в телефон, отчеканил он и вдруг совсем огорошил меня: — Я вообще не люблю радио. И оно меня не любит.

— Как же не любит, когда мне главный редактор велел организовать вас,— возразил я, чувствуя уже, что у меня ничего не получится.

— Вы из литературной редакции? — спросил он.

— Нет. Из «Пионерской зорьки».

? А из литературной детской вы кого-нибудь знаете?

— Всех. Мы все на одном этаже, и летучки у нас общие.

— Вот вы и скажите на своей летучке. Происходят очень странные вещи: я посылаю в вашу литературную редакцию рассказ. Мне его возвращают как негодный, неподходящий. Через некоторое время он выходит в «Мурзилке» или в моей книжке, и его сейчас же передают в эфир, да ещё не один раз. Впрочем, можете не говорить, — махнул он рукой, — я больше не посылаю свои рассказы на радио.

Он пошёл в комнату, очевидно решив, что сказал мне всё. Я постоял немного, раздумывая, уйти мне или продолжить разговор, и сказал из передней громче обычного:

— А как же «Пионерская зорька»? Мы за «литераторов» не в ответе!

— Занят я! — заявил Николай Николаевич и в подтверждение своей занятости вышел ко мне с толстой рукописью к руках. — На этой неделе ещё в одной библиотеке выступаю. Так что извините.

Я воспрянул духом:

— А вы не будете против, если мы приедем в эту библиотеку и запишем вас?

— Запишете, а в эфир не пустите, — усмехнулся Носов.

— Обязательно пустим! — горячо заверил я.

— Ваше дело. Только там я буду не один.

— Спасибо, — поблагодарил я и попрощался.

От лица рассерженного гражданина (встреча вторая)

Через день, накануне записи воскресного выпуска «Пионерской зорьки», я поехал с радиопередвижкой в библиотеку имени Усиевича на Большую Почтовую улицу. Там должна была состояться встреча Николая Николаевича Носова и другой замечательной писательницы, Валентины Александровны Осеевой, с ребятами. Приехали мы с оператором заранее и к приходу писателей расставили всю необходимую аппаратуру. Осталось только предупредить, чтобы выступающие говорили в микрофон.

Николай Николаевич и Валентина Александровна приехали вместе точно к назначенному времени, к двум часам дня. Ребят было много. Не очень большой читальный зал старой библиотеки был переполнен. Столы были убраны, сидели по двое на одном стуле. Ребята постарше стояли вдоль стен, сидели на подоконниках. Первой выступила Валентина Александровна. Она удовлетворила и младших школьников, и ребят постарше. Прочитала «Волшебное слово» и главу из своей новой работы — повести про девочку-подростка Динку. Принимали её хорошо, и я немного заволновался. Если Николай Николаевич будет разговаривать с ребятами и читать сухо, сдержанно, придётся дать на воскресенье Осееву, а запись с ним использовать в обычный, будничный день. Неудобно, конечно, но что же делать? Вон и Осееву он как-то слишком уж серьёзно и даже хмуро слушает. А ведь у неё есть места, где можно и улыбнуться.

Выступление Осеевой закончилось. Библиотекарь передала слово Носову. Не поднимаясь из-за стола, Николай Николаевич посмотрел па ребят и, нисколько не подделываясь к ним и не улыбаясь, по-деловому, быстро спросил:

— Витю Малеева из вас кто-нибудь знает?

— Знаем! — зашумели ребята.— Читали! Витю знаем и Костю Шишкина!

— Раз знаете, знакомить нас с ним незачем. Прочитаю два рассказа. Так получилось, что их заглавия, оба, начинаются с буквы «З». Первый рассказ «Замазка».

Я ужасно огорчился: неужели Николай Николаевич будет читать рассказ из-за стола? Ведь микрофон не схватит тогда его голос, как нужно. Получится брак. А сказать об этом Николаю Николаевичу не решался. Был уверен, что он всё равно сделает так, как считает нужным. И вдруг он вспомнил о микрофоне, встал и, подойдя к нему, спросил меня:

— Сюда говорить? В него?

— Да, да! — обрадовался я.

Носов обернулся, взял со стола книгу и снова посмотрел на ребят. Всё такой же хмурый, точно в чём-то подозревающий их, сердитым тоном стал рассказывать. Чувствовалось, что он знает рассказ наизусть, в книгу только подглядывает:

«Однажды стекольщик замазывал на зиму раму, а Вовка и Костя стояли рядом и смотрели. Стекольщик ушёл, а они отковыряли от окон всю замазку и стали лепить из неё зверей».

Эти две строчки он прочитал так сердито, точно ребята сделали ужасное злодеяние. Дом после этого рухнет. Мне показалось это смешным, ребятам тоже. Кто-то даже хмыкнул. А Носов продолжал читать без тени улыбки. И вот, когда он дошл до места, где ребята, придя в кино, положили па свободный стул замазку, а незнакомый им гражданин сел в темноте на этот стул, я понял, что весь рассказ он читает от лица этого рассерженного гражданина: ведь из-за беспокойных ребят, мешавших ему смотреть кино, он испачкал замазкой свой костюм. Получалось это у Носова великолепно, почти артистически. Только голос не был поставлен и дыхание иногда прорывалось посередине фразы. Но это, возможно, от негодования на своих героев.

Второй рассказ, «Заплатка», он опять читал не от автора, не от себя, а от лица кого-то из тех старших ребят, которые стыдили героя рассказа за разорванные штаны и потом восхищались его работой, даже жалели, что у них не отрывались пуговицы, а то бы он так же хорошо и крепко пришил их, как заплатку.

Очевидно, поэтому, как только писатель кончил читать и смолкли хлопки, сидящий в первом ряду второклассник громко похвалился Николаю Николаевичу:

— А у меня уже отрывались пуговицы. И я их сам пришивал. Тоже очень крепко.

— Эти? — указав па курточку мальчика, спросил Носов.

— Нет, другие, — с сожалением сказал второклассник и вздохнул.— Если бы я знал, я надел бы ту куртку.

И тут мне показалось, что произошло чудо. Неразговорчивый и чем-то озабоченный в жизни человек вдруг исчез, а среди ребят появился добрый, удивительно дружески настроенный к ним их задорный старший товарищ. Он был раз в пять взрослее, но говорил с ними так, словно откинул свои годы, свои заботы. Контакт с ребятами был полный. И воскресный выпуск «Зорьки» получился отличным. Носов занял в ней из 29 — 15 минут. Небывалый случай!

Другое название (встреча третья)

Ещё одна встреча была у меня с Николаем Николаевичем Носовым через восемь лет. К этому времени у меня уже были изданы три книжки — в «Молодой гвардии», «Детгизе» (теперь «Детская литература») и «Детском мире» (теперь — «Малыш»). А увиделись мы в издательстве «Советская Россия» на редсовете детской редакции. В обсуждаемый редакцией план 1964 года была включена и моя новая рукопись — сборник коротких рассказов вод названием «Подруги».

Выступивший на обсуждении Николай Николаевич очень обстоятельно разобрал одну повесть, которую прочитал дома, сделал ряд замечаний по плану, а дойдя до моей будущей книги, поморщился и сказал:

— Название какое-то пустое.

Он попросил у заведующей детским отделом Юлии Николаевны Афанасьевой рукопись, полистал её, пробежал глазами два-три рассказика, благо они были короткие, не больше полутора страничек, и сказал:

— Мелочишки разные... В общем-то, нужные мелочишки. О недостатках. Помните у Толстого: пятак сгубил человека, сделал жуликом? Другое бы им название.

— Автор подумает, — переглянувшись со мной, сказала Юлия Николаевна.

По дороге домой и дома у меня из памяти не выходили слова Носова: «Мелочишки разные... нужные мелочишки...» Стал думать, как обыграть эти слова. Вот и родилось название «Важные пустяки». В редакции название одобрили. Позвонил Николаю Николаевичу, представился тем автором, чьё название он забраковал. Николай Николаевич выслушал меня и очень серьёзно сказал в трубку:

— Важные пустяки, значит? И значит это — пустяки, но... важные. Лучше. И содержанию отвечает.

И повесил трубку. Я не успел даже сказать «спасибо».